Сборник лучших рассказов

Я окаменело молчал:

– «Нет, нет! Ни за что! Зачем всё это? Только не сегодня».

У меня лихорадочно стучали зубы, и бешено толкался, рвался пульс. Весь дрожал – дыханье загнанной лошади уже невозможно было скрыть под одеялом. Я находился на грани срыва.

– Иль за что обиделся? Что с тобой?

В ответ молчание.

– Ну, ладно! Я пошутила, уже согрелась. Не надо. Ну, говори же что-нибудь! Коля!

– «Всё, всё! Отступать нельзя – я сплю, сплю, сплю».

– Эх! И дурачок же ты! Ведь знаю, что не спишь! Бог с тобой. Я не прощу тебе этого!

Отвернулась, заскрипев раскладушкой, тихо заплакала, затем, не скрываясь, всё громче и громче.

Всю ночь я не мог спать. Она, видно, тоже. Всю ночь ворочались, скрипели раскладушками. Утром мы не глядели друг на друга. Нина отказалась от завтрака. Еле успел встать и как следует одеться. Было тяжко и неловко на душе за свою тупость. Я ведь оскорбил её своим поведением. Даже ни разу не решился поцеловать свою первую любовь! Надо было объясниться, но сил не хватило. Не спросил даже её будущий адрес, ни о чём не договорился.

Мы шли молча по нашей узкой и кривой Овражной. Я проводил её до большака – широкой гравийной улице (асфальта тогда ещё не было). Она как бы оправдывала своё название – называлась Широкой. На перекрёстке сухо попрощались. Она уходила, а я всё стоял и смотрел – надеялся, что Нина обернётся. Нет – не оглянулась. Я заплакал. Что наделал? Десятки, сотни раз в будущем выходил на тот перекрёсток, где мы расстались в последний раз, втайне надеясь, что вдруг Нина вернётся. Пронзительная песня Клавдии Шульженко – это всё о нас двоих:

На тот большак, на перекрёсток – уже не надо больше мне ходить.

Жить без любви, быть может, просто, но как на свете без любви прожить?

Нина уехала навечно от меня! Больше я её ни разу в жизни не видел. Пытался позже неистово её искать! Куда только не посылал запросы! Она, видно, вышла замуж и сменила фамилию. Может и она пыталась искать меня, но наш дом вскоре снесли. Я упустил шанс, упустил судьбу! Надо было тогда крепко «брать вожжи в свои руки»! Женившись, много раз вспоминал Нину Суворову!

Прощай, навечно, моя первая ЛЮБОВЬ!

Днём мать и отчим пытали меня:

– Ты что? Обидел Нинку? Почему она была такой?

Я угрюмо молчал. Что я мог им ответить?

Соловки

Ещё не поставленные памятники кайлами откапывают

Погибших товарищей, скульптурами ставших от холода

Внутри безымянных могил, и лесоповальной, смерзшейся

Почти что мраморной варежкой стучат по ночам

Во все двери тех, кто о них забыл…

Евгений Евтушенко.

Весной 1983 года сын Миша ушёл в армию. Начал служить в Семипалатинске. Я решил опять с матерью и братом Сергеем поехать на Шегарку, т. к. прошлую поездку испортила Тамара, и я практически нигде там не побывал.

И вот мы в Новосибирске. Смотрю на счастливую мать и сам не нарадуюсь. Встречаемся с тётей Дусей и братом Колей. Прослезились, радуемся, смеёмся от счастья. Едем все во Вдовино. Останавливаемся у Татьяниных. Мать вся светится. Излазили все окрестности, купаемся в Шегарке, рвём лилии. Кругом заросли конопли, крапивы и чертополоха. Лужи, в которых лежат свиньи. Щебет ласточек и неумолчный гвалт скворцов. Тонкий зуд комаров. Мошка. По вечерам у Татьяниных собираются все соседи. Сидим на большом деревянном крылечке. Разговоры, разговоры. Воспоминания, слёзы. После двух—трёх бутылочек водки начинаем петь песни. Хорошо! Долго в ночи слышны протяжные голоса женщин и мужчин. Незабываемые вечера на Шегарке! Мать и Сергей в восторге, а обо мне и говорить не приходится.

В Новосибирске встречаемся со многими людьми, оставшимися здесь после освобождения. Мать с Сергеем разъезжает по своим подругам, а я встречаюсь с Костей Чадаевым и Таликом Нестеровым. Скрывая слёзы, обнимаемся с Костей. Его жена – одноклассница Вера Марченко собирает на стол. Проводим вечер в разговорах, сидим, вспоминаем, как чуть не замёрзли с ним, шагая на лыжах из Пихтовки во Вдовино. Спрашиваю:

– Костя! Ты ни разу не был на Кавказе после ссылки. Почему? Неужели не хочешь увидеть свой родной Пятигорск?

– Не могу и не хочу! Противно на душе от этих воспоминаний. Там меня унизили, растоптали честь моего отца, испортили всю жизнь нам. Там у вас коммунистический край! Все эти подонки опять у власти. Давай оставим эту тему. Лучше расскажи о наших друзьях. Как Шурка, Вовка Жигульский? Остальные – Зинка Зиновьева, Валька Новосёлова, Стэлка и Милка Невская, другие?

Я рассказываю. Прошу его:

– Очень хочу увидеть твою сестру Ирку. Когда-то был даже влюблён в неё. А где Лера Аюкова? Её тоже надо посетить. Давай завтра вместе поедем к ним и Талику Нестерову.

Едем с Костей к сестре. Дома нет, на даче за городом никто дверь не открывает. Но шевельнулась занавеска на окне. Мне ясно – Ирка не хочет встречаться со мной. Спрашиваю об этом у Кости, но он уклончиво что-то объясняет. Лера Аюкова встречает нас с радостью, обнимаемся, смеёмся, вспоминаем. Тихо, стараясь, чтобы Костя не слышал, объясняет мне:

– У Ирки несчастливая семейная жизнь. Она запила, без зубов и, естественно, не захотела показаться тебе такой. Она знала, что ты приедешь и всё время расспрашивала о тебе.

С волнением еду к Талику Нестерову. Живёт в малосемейном общежитии. Захожу в однокомнатную квартиру. Вспоминаю фразу из Достоевского: «С лавки поднялся пятидесятилетний старик». Не узнаёт:

– Кто? Углов? Какой Углов? Колька, ты? Неужели? Какими судьбами? Как ты меня нашёл? Господи! Сколько времени прошло.

Разговорились. В комнате грязно, на полу скорлупа яиц. В тазу моча. Одинок. Мне всё становится ясно – Талик «на дне»! Принесённую бутылку водки быстро выпили. Закусывали сырыми яйцами. Обнял его на прощанье. Сунул в руки двести рублей – Талик с жадностью схватил их. Мне стало неловко. Эх! Не таким хотел увидеть своего друга детства…

По приезду Тамара мне устроила грандиозный «концерт». Разошлась не на шутку. Начала оскорблять всех нас, ударила мать и Филиппа Васильевича, оскорбила память отца. Я вызвал милицию. Говорю матери:

– Этого я не прощу ей никогда! Ухожу от неё! Жалко только Игоря – ему только одиннадцать лет! Я так и не довёл его до совершеннолетия. Буду пока жить у вас, а там посмотрим.

На этом закончились девятнадцать лет унижений. Тома долго не могла успокоиться. Года три после развода она приходила скандалить и шантажировать меня. Что только не было! Но об этом не хочется вспоминать. В одном только ей благодарен – она родила прекрасных сыновей! Они выросли замечательными людьми! Ни одной черты её скверного характера! Я молюсь Богу.

Итак, я опять вернулся в родовой дом на улице Революции 116. Живу с матерью и отчимом. Тяжело переживаю развод. Чтобы развеяться – решил в отпуск взять с собой сына и поехать на Соловки. Давно об этом мечтал.

На теплоходе приплыли в Котлас. Отобедали в большой рабочей столовой и поплыли по Северной Двине к Архангельску, до которого было более 600 километров. Теплоход по притоку Двины реке Вычегде заходит на два часа в Сольвычегодск. Красивейший плёс, на котором сверкают маковки великолепного собора! Экскурсовод рассказывает:

– Сольвычегодск называют «Жемчужиной Русского Севера». В своё время город был местом ссылки тысяч политзаключённых. Здесь отбывал ссылку в 1908—10г. г. Иосиф Сталин.

Я сразу всполошился:

– «Этот людоед был здесь? Он же тоже, видно, страдал? Но почему, когда он дорвался до власти, всё забыл? Устроил из страны один большой лагерь, уничтожил миллионы невинных людей. Почему он так поступал? Где разгадка этого?»

Теплоход плывёт по Северной Двине. Вода кирпичного цвета. По берегам на привязи стоят гигантские плоты – ночью идёт сплав древесины по реке. Недалеко от Архангельска останавливаемся в Ломоносово. Здесь в 1711 году родился великий учёный – реформатор М. В. Ломоносов. Село располагается на острове. Там мы посетили музей великого учёного, памятник и церковь. На пароме едем в город Холмогоры.

После её лекции подошёл к ней и спросил:

– Я слышал, что в Холмогорах был советский концентрационный лагерь. Вы об этом даже не упоминали. Почему? Я пострадал, будучи малолетним, от репрессий, которые опять замалчивают.

– У нас не принято. Но если вам это интересно, скажу следующее. Да, в 1920 году здесь был такой лагерь. Располагался он в зданиях монастыря. По некоторым данным, там было казнено до восьми тысяч человек. Но вы знаете, у нас в городе живут несколько стариков-очевидцев. Они говорят, что больше узников уничтожали по пути следования этапа, чем на месте.

– Зря вы об этом не рассказываете туристам. Люди должны знать правду, а её опять скрывают от народа.