Сибирские рассказы

И начал бить Сохатого батогом. Закричал на меня:

– Беги скорее домой! Я оставлю сено здесь до утра, а быка выпрягу и отведу на хоздвор в больницу! Скажи матери – завтра привезу сено к вам.

В эту зиму мы ещё раза четыре ездили с Борисом Сергеевичем за дровами, т. к. прогорали они у нас быстро. Ездили в Красный лес. Так называли берёзовый лес, вместе с пихтовым – он был далеко от Вдовино. Ближние берёзки жидкие, не «жаркие», поэтому за лесом на дрова и строительство ездили за десять километров. Дорога накатанная, ехать легко, то и дело встречаются сельчане, приветствуют Бориса Сергеевича. Остановятся, покурят махорку, поговорят. Дорога, как в тоннеле – по обе стороны сугробы нависают, в сторону не ступи без лыж. Снега за зиму наметало до двух метров. По обе стороны дороги часто попадаются яркие и красные кусты калины, на которых сидят белые куропатки. Фыркнут, полетят на дальний куст. Придёт время, и я научусь ловить куропаток на силки из конского волоса, которые расставлял вокруг кустов калины.

В эту зиму мы научились кататься на лыжах. Своих лыж у нас пока не было и нам давали покататься друзья. Тихими лунными вечерами шумит вся деревня. Взрослые парни, девки и ребятня съезжает на санках и лыжах на лёд реки с высокой горки у молоканки – там были комендантские погреба для картошки и овощей. Визг, смех, крики, свист разносится на всю деревню! А Толька Горбунов – курносый, веснущатый озорник, сделал себе коротенькие лыжи из округлых дощечек большой бочки. Касаются они снега только в одной точке – крутись, как хочешь! Посредине брезентовым ремнём закрепил к пимам, снизу надраил воском до блеска – очень скользкие! Залезет на вершину погреба, гикнет и понёсся. Навстречу ватага с санями поднимается, кажется, разобьётся – прямо на них летит! Девчонки в ужасе кричат, визжат. А Толька вдруг перед самым носом делает резкий поворот почти под прямым углом, обойдёт, вильнёт поперёк склона и, как ни в чём не бывало, лихо скатывается далеко вниз и вдоль речки. Как я завидовал ему, его смелости, задору! Так и не смог я научиться кататься лихо, как Толька.

Зимой наш колодец замерзал, и его заносило двухметровым слоем снега. За водой приходилось ходить на речку – а это метров триста. Около Зыкиных был омут. К нему- то и сбегала тропинка. Идёшь с коромыслами по тропинке, спускаешься среди сугробов как бы в ущелье, внизу чернеет прорубь. Снимешь вёдра, глянешь вверх – нависает снег козырьком, а по бокам трёхметровые вертикальные белые снежные стены. Прорубь затянуло за ночь льдом. Думаю:

– «Так! Я первый пришёл. Вальки Новосёловой ещё нет. Засранка, видать, смотрит в окно и ждёт меня. Не хочет первой долбить лёд. Ну ладно, обойдусь и без неё!»

Углом коромысла пробиваю лёд, вылавливаю, выплёскиваю его, зачерпываю болотную тухловатую воду, думаю:

– «Бедные рыбки! Как вам тяжело там сейчас под толстенным двухметровым льдом и ещё большим слоем снега! Как вы там без воздуха, света, пищи?»

А чебаки, пескари и окуни как бы слышат меня и выплывают из глубины, но увидев меня, быстро ныряют обратно. Полюбовавшись рыбами, иду с коромыслами домой. А навстречу высмотрела, выбежала Валька. Тоже идёт по воду. Встречаемся глазами, вижу, заигрывает:

– Что – то ты долго спишь! Я уже раз пять сходила за водой!

– Врёшь, дура! Как же ты брала воду, если там лёд был толщиной со спичечный коробок?

– А это его опять затянуло.

– Да, да! Ври больше!

Она легонько толкает меня и бросает вдогонку снежок. Быстро ставлю вёдра на тропинку, догоняю её, толкаю в снег. Она с пустыми вёдрами летит в сугроб, и мы начинаем бороться. Вижу – одолевает сильная девка! Хватаю её за длиннющую косу и тяну. Ох, и любил я девчонок таскать за косы! Валька визжит, отпускаю, беру вёдра с коромыслами и иду дальше. Но она вдруг опять догоняет и толкает так, что вода выплёскивается из ведра на штаны и пимы. Они покрываются коркой льда. А иногда даже падаешь с вёдрами в снег. Тут уж не на шутку разозлишься, догонишь Вальку и носом в снег. А она коромыслом меня! Разругаемся надолго, иногда подерёмся до слёз, тогда матери вмешиваются. Позже опять помиримся. А за водой в день надо было сходить раз десять – хозяйство большое! Любил я смотреть, как корова смачно жадно пила большими булькающими глотками – вода из ведра на глазах убывает.

Эта долгая зима была для нас очень голодной. Мы собрали со своей целины не так уж много картошки. Мать обменяла часть на мешок ржи – вот и все запасы. А ещё надо было сберечь корову. Необходимо было как – то дотянуть до крапивы и лебеды – тогда все практически весной начинали ею питаться. Только сошёл чуть снег – мы стали ходить на бывшие колхозные картофельные поля на окраине села. Ещё не вязко, между глыбами чернозёма лежит лёд, и вмёрзшая в него картошка. Один бочок, что к солнцу – рассыпается от крахмала. Выдолбишь картофелину – тут же ешь! Вкусно! Только губы, щёки, руки всё в грязи! Насобираем мороженой картошки, разобьём, растолчём толкушкой, добавим немного отрубей или ржаной муки – получаются вкуснейшие оладьи!

Шавка

В начале апреля 1950 года, когда бушевал страшный снегопад, может, один из последних в том году, в дверь постучали. На пороге стоял лобастый человек с умными спокойными глазами. Невысокого роста, в больших болотных резиновых сапогах, в штормовке, с большим рюкзаком за плечами. Мы с Шуркой испуганно уставились на него. Что – то родное, знакомое исходило от этого доброжелательного лица.

– Да вы живёте в царстве Берендея! У вас же сказка – снега сколько! До крыши! А вход, как в тоннеле! Красотища какая! Ну, здравствуйте, Шурик и Колюшок! Я – дядя Вася! Не узнаёте?

Да, это был дядя Вася – младший брат отца! Это был он! Через тысячи километров он приехал из далёкого Сахалина, чтобы увидеть, навестить нас, вселить в нас бодрость и уверенность в лучшее будущее! Зашли в избу. Дядя Вася, увидев тёлку, засмеялся, похлопал Майку по спине:

– В тесноте, да не в обиде! Правильно! Хорошо зажили – своя корова скоро будет! К следующей зиме с молоком будете! Молодцы!

Переоделся, достал из рюкзака многочисленные подарки. Но самое главное для нас – дядя Вася привёз много, много цветных карандашей, блокноты, кисточки и краски. Подарил мне толстую книгу «Даурия», а Шурке «Угрюм – река». Я побежал сразу же в больницу:

– Мама! К нам дядя Вася приехал!

Мать изменилась в лице. Затем, радостная и взволнованная, закричала:

– Как? Неужели? Сейчас всё брошу и пойдём! Только скажу заведующей.

Пришли быстро. Мать кинулась к дяде Васе и заплакала:

– Ох! И намучились же мы, Вася! До сих пор не верю, что детей сберегла! Сколько горя, страданий пережили! Сколько рядом людей погибло! Особенно были ужасны три первых года – всё время стояли одной ногой в могиле!

Дядя Вася сам еле сдерживал слёзы.

Сварили картошку, чай, дядя Вася достал бутылочку вина. Выпили они с матерью, дядя Вася говорил о житье – бытье до самой глубокой ночи:

– Живу я в Охе – это небольшой городок на острове Сахалин. Прекрасные места у нас! Море, лес, горы, рыба валом идёт. Красивейший остров! Жена у меня Евдокия Фёдоровна – милейший человек! Души не чаем друг в друге! Вот только деток у нас нет! Она вот вам передала подарок. Всем вам троим связала тёплые носки и варежки.

Перед тем, как лечь спать, вышли с дядей Васей на улицу. Снег валил стеной – тяжёлыми, густыми хлопьями. Тихо на деревне. Белым-бело всё кругом! Ни скрипа саней, ни лая собак.

– Красотища какая у вас, дети! Вы даже не представляете, привыкли! – восторгается дядя Вася.

Утром мама ушла на работу, мы в школу. Еле дождались окончания уроков, прилетели домой – не узнать! За полдня дядя Вася расчистил дорожки аж до земли к воротам, уборной и вокруг дома. Сбросил с крыши метровый слой снега, подмёл. Да и в избе навёл порядок – у коровы чисто, приготовил обед. У меня к дяде Васи масса вопросов – я его сразу полюбил. Особенно меня интересовали его болотные сапоги – здесь ни у кого таких нет. Они его, оказывается, очень выручили. Пятьдесят километров от Пихтовки он шёл к нам пешком, сейчас никто уже не ездит. Дорогу страшно развезло, под снегом воды до колен. А иногда оступишься чуть – ухнешь по пояс! Сапоги здоровские!

Дядя Вася прожил у нас две недели. Спали мы втроём на полу – разговоры до полуночи. Очень подружились и полюбили его. Он учил нас рисованию как бы заново. Раньше я терпеть не мог рисование, а теперь полюбил! Никогда до этого мы не видели цветных карандашей, а тут целое богатство – десятки красных, оранжевых, зелёных, жёлтых, чёрных, коричневых и синих. Дядя Вася рисовал с нами всё, что окружало нас: дома, коров, лошадей, собак, поля и лес, небо и тучи. Его рисунок «Наш дом» до сих пор находится у меня, и я часто смотрю на него, вспоминаю те счастливые дни. Мы с дядей Васей много гуляли по полям, по деревне, ходили к реке, в магазин, школу, детдом и больницу. Сделали три скворечника и повесили рядом с теми двумя, что были уже у нас. Много хороших слов сказал он: