Сердце жука. Мифы Черного Цилиндра, кн. 1

В каюте накрыли стол, за которым Олечке предстояло обедать. Она села, голодная, и аккуратно расправилась с едой. Напившись и чаю, она подошла к своему чемоданчику с вещами, открыла его и вытащила любимую игрушку, человека-рыбку. Человек-рыбка был мягкий, плюшевый, и до сих пор хранил запах матушки. С ним было приятно. Немножко поплакав о ней, Олечка забралась под одеяло и уснула.

Громадную акулу она увидела на следующий день, прогуливаясь с Хомутовым по палубе. День выдался свежий, но ясный. Сине-серые воды заметно успокоились, но по-прежнему не прочь были показать свой нрав.

Вдруг юнга, немногословный, как бочка с солониной, указал куда-то рукой:

– Акула. Мегалодон.

Сердце Олечки отчаянно заколотилось. Она открыла глаза во всю ширь.

Серое тело с высоким плавником описало дугу над волной, упало, подняв брызги. Исчезло. Появилось снова, плывя параллельно дредноуту, но не приближаясь ближе ста метров. Тем не менее, Олечка услышала гудок – команда канониров занимала свои места в орудийных башнях. Стволы правого борта пришли в движение, готовясь уничтожить хищную рыбину, если тот вздумает напасть. Олечка испугалась еще больше. Она была уверена, что если начнется пальба, её сердце просто разорвется от ужаса. Чтобы ощутить хоть какую-то опору, девочка схватила Хомутова за локоть.

Юнга тут же надулся от важности.

– Барышне ни к чему беспокоиться, – покровительственно сказал он. – У акулы нет шансов нас победить. Это всего лишь большая рыба.

Олечка онемела. «Всего лишь большая рыба» была не меньше двадцати пяти метров в длину, целый паровоз мог проехать в её разинутую пасть. Только сейчас девочка осознала, как мало она знает о море и его кровожадных обитателях. Никакие иллюстрации, фотографии, атласы с точными данными в описаниях монстров не давали ей представления, каковы обитатели Сибирского моря на самом деле.

Олечка снова перевела взгляд на громадную акулу. Над волнами виднелся лишь её плавник. Вскоре и он исчез в водной круговерти.

Больше в тот день не было ничего особенного, и конвой без происшествий двигался на север-восток.

Вечерами, когда отец заканчивал смену и возвращался в каюту, Олечка ужинала вместе с ним. Смурин подробно рассказывал дочери, как прошел день, и в рассказах его было чрезвычайно много непонятных подробностей. Они завораживали, убаюкивали девочку лучше всякой колыбельной. После рассказов они читали вслух книги – так повелось в семье. И ложились спать.

В ночь перед первым в жизни Олечки Смуриной сражением ей явилась умершая от чахотки матушка, почему-то в образе русалки, и сказала: «Уп-пр». Повторив это послание два раза, она поглядела на девочку водянистыми глазами и поползла прочь, оставляя на полу мокрый след от рыбьего хвоста. Когда же Олечка проснулась, пол был сухим.

В своём дневнике, который девочка взяла себе за правило вести где-то на второй день плавания, она записала: «Уп-пр» – что это означает?» Олечка думала, что папенька вряд ли понимает язык русалок, но другое дело Ланжеронский. Его предки были ихтильменами. Однако смелости спросить у старпома Олечка так и не набралась.

3

На следующий день начались сильные шторма. Дредноут шел впереди конвоя, тяжело зарываясь носом в волны; вода перехлестывала через борт. Олечка боялась крушения, боялась, что громадный корабль перевернётся, но ярости моря для этого было недостаточно. Девочка почти не вставала с кровати, не в силах приспособиться к ходьбе при такой дикой качке. Часами она лежала, глядя в потолок. Иногда звала Хомутова в надежде поговорить о чем-то, что успокоило бы страх, тлеющий в груди, но юнга был занят. Отец появлялся лишь после смены. Однажды он сказал, что им пришлось изменить курс из-за помехи. Помехой, по его словам, было громадное нечто, плавающее в воде у них на пути. Что именно это было, капитан Смурин решил не проверять и приказал конвою сделать крюк. Впечатлившись рассказом отца, Олечка представила себе громадную черепаху, на спине которой живут люди. Черепаху-остров.

Спустя пять дней штормы утихли, но пришла другая напасть. Морские чудовища. Сигнал тревоги раздался по кораблю в шесть часов утра, и Олечка отлично слышала его. Отец мигом оделся и умчался на мостик командовать боем.

Бой! Олечка позвала юнгу и на этот раз чрезвычайно настойчиво потребовала у него провести её в такое место, где ей было бы видно все. Хомутов согласился, но с неохотой.

Вскоре они вошли в пустующую кают-кампанию. Иллюминаторы здесь были по обеим сторонам помещения, так что, по уверению юнги, Олечка не могла пропустить ничего. Она поблагодарила Хомутова и, видя, как ему не терпится оказаться среди своих, сказала:

– Я вас не задерживаю.

Юнга козырнул и испарился. Олечка вытащила человека-рыбку из кармана и посмотрела в иллюминатор. Утро выдалось ясным, море просматривалось до самого горизонта. По правому борту, примерно в половине морской мили от корабля, двигалось нечто. Оно приближалось с большой скоростью, целя в дредноут, подобно громадной стреле.

«Кракен!» – подумала Олечка. Монстр был точно, как на иллюстрациях. Его щупальца достигали пятидесяти метров в длину, тело было скользким грушеобразным, с громадными глазами-тарелками и пастью, усаженной миллиона мелких острых зубов. Ими чудовище запросто перемалывало целые корабли вместе со всем содержимым.

Приникнув к стеклу, девочка смотрела на его атаку. Вероятно, монстр планировал сначала ударить корабль, а потом взяться за него своими щупальцами, имеющими в основании толщину до десяти метров. Так, по крайней мере, Олечке казалось.

И тут грянуло. «Кыштым» содрогнулся. Звук от совместного залпа орудий правого борта был таким, что даже в закрытой кают-компании Олечка едва не оглохла.

Столбы пламени и черно-серого дыма вырвались из жерл пушек. Это было ужасающее зрелище, настолько, что Олечка закричала, закрывая уши руками. Вода вокруг кракена тут же вздыбилась, рванулась к небесам громадными разрушающимися столбами. Один снаряд попал в туловище монстра. Столб плоти и крови вырвался в небо, и Олечка отлично видела это, когда ветер отнёс в сторону облако порохового дыма.

Кракен взревел, выпрыгивая из воды и бросаясь к кораблю с ещё большей скоростью. Его встретил новый залп. На этот раз два снаряда угодили прямо в «морду» чудовища. Месиво из дыма, огня, крови, мяса, внутренностей. Кракен, однако, не сдавался. Выпростав громадные щупальца, он сделал последнюю попытку добраться до «Кыштыма». Его добили ударами прямой наводкой. Падая, бессильные конечности поднимали фонтаны брызг, пока не успокоились. Мертвое чудовище застыло на волнах, распространяя вокруг себя щирокие пятна крови.

Корабль сделал разворот на правый борт, и Олечка не сразу поняла, для чего, пока не услышала новые залпы. На этот раз били башенные носовые орудия. Второй кракен пытался напасть на один из грузовых судов. Его атаку сдерживал «Дымок». Огневая мощь крейсера, однако, была меньше, чем у «Кыштыма», поэтому капитан Смурин приказал идти на подмогу.

Пушки стреляли раз за разом. От каждого залпа по корпусу пробегала судорога. Олечка, жалевшая, что стала свидетелем этого кошмара, думала, какими же чудовищами кажутся кракенам и морским змеям дредноуты и крейсера, бороздящие эти холодные воды.

Наконец, и второго монстра добили. Подождав, не будет ли ещё атак, капитан дал команду отбой и приказ лечь на прежний курс. Олечка Смурина почувствовала себя плохо – она ясно помнила изуродованное разрывными снарядами тело. Наклонившись, она наблевала в угол чаем и пирожками с джемом, которые ела на завтрак.

До острова Чукотка оставалось два дня пути.

4

Город Анадырь массивный, окруженный толстыми стенами, обращенными на восток, стоял в Бухте Благости. Бухта глубоко вторгалась в сушу, образуя, если судить по карте, почти идеальный полуовал. Точно какой-то исполинский монстр откусил кусок острова. Олечка не могла избавиться на от мысли, что этот монстр, если он существует, может вернуться в любой момент.

Конвой подошел к Бухте без приключений и задержался на рейде, пока капитан Смурин вёл переговоры с генерал-губернатором Чукотки. Прошло минут двадцать, и корабли снова двинулись в путь, на этот раз, в сторону приземистых высоких башен единственного на острове города. Олечка Смурина, стоявшая на палубе в компании юнги, всё так же прятала нос в шарф и смотрела. Анадырь выплывал из влажной дымки. Его серые стены и могучие пилоны внушали трепет и восторг. Город, несокрушимый столп цивилизации в диких просторах, казался девочке живым богатырем, присевшим отдохнуть от ратных дел; неважно, сколько он уже сидит так, рано или поздно, в критический час он поднимется, чтобы крушить врага.

Вот и порт. «Кыштым» и «Дымок» взяли к причалу, а конвоированием грузовых судов занялись юркие паровые катера, выбрасывающие из труб клубы черного дыма.

На причале дредноут уже встречал пёстрый люд, для которого каждое прибытие судна с континента было крупным событием. Вверх взлетали шапки. Молодежь облепила фонарные столпы и бешено свистела.

– Вот мы и прибыли, – важно заявил Хомутов, снисходительно посматривая на толпу.

– Вы уже плавали в Анадырь? – спросила Олечка.

– А как же! – покраснев, ответил юнга. Он откашлялся, громко, стараясь, чтобы голос был как можно ниже. Из ничего, по своему обыкновению, возник Ланжеронский.

– Вас обоих зовет капитан. В свою каюту. Да-с. Барышня? – сказал он, вертляясь.

Олечка пожалела, что ей не пришла в голову мысль считать, сколько раз после того, как она взошла на борта, её назвали этим словом. «Барышня». Фи.

Когда девочка и юнга вошли в капитанскую каюту, Смурин стоял перед зеркалом, наводя марафет. На нём была парадная форма с блестящими золотыми пуговицами и золотым же шнуром. Кокарда на фуражке показалась Олечке звездой.

– Мне необходимо срочно встретиться с генерал-губернатором, – сказал капитан. – А вы, если пожелаете, можете совершить прогулку по городу. Однако – с вами пойдет старпом Ланжеронский. Он отлично знает Анадырь.

Хомутов вытянулся во фрунт, заверив, что отдаст жизнь, если понадобится, за Ольгу Семёновну. Ольга Семеновна, кисло улыбаясь, ответила, что для неё большая честь путешествовать в его обществе. Хотя это было неправдой. Хомутов был симпатичным юношей, но уж больно вышколенным. В будущем он точно станет солдафоном, не знающим ничего, кроме «Стоять! Смирно!».

Ланжеронский уже терся рядом. Его «Да-с» не требовало комментариев.

Смурин в последний раз оглядел себя в зеркало. На дредноуте прозвучала сирена – причалили.

– Оставьте нас, – велел капитан Хомутову и Ланжеронскому, а сам, пригласив Олечку сесть на диван, опустился рядом.

– После смерти твоей мамы я дал себе слово быть с тобой честным, милая, – сказал он, придавая ещё больше мужественности и без того мужественному лицу. – Дела на Чукотке неважные. Атаки чудовищ усиливаются с каждым днём. Пока город стоит, ибо его стены трудно разбить. Однако все вылазки в тундру прекращены уже три месяца назад. Анадырь живет тем, что привозят, и старыми запасами. Боеприпасы для орудий на исходе.

Олечка ощутила отчаяние.

– И что же делать?

Смурин посмотрел на перчатки, которые держал в руках.