– Доложите, – говорю, – вашему барину, – и подаю записку.
– Касательно чего потребствие имеете?
– Касательно поросенка-с… так и так.
Он пошел и доложил про нас. Квартальный выходит с стаканом чаю в руке и с моей записочкой. Читает. Прочитал и говорит:
– Ты просительница?
– Я-с, ваше высокоблагородие.
– У тебя поросенка украли?
– У меня-с.
– Что же, ты хочешь найти его?.. Поди-ко сюда в комнатку, потолкуем о твоем деле.
Поставил стакан на прилавочек в прихожей и ведет, голубушка ты моя, меня в махонькую каморочку, тут и есть направо. Запер за мною дверку и вопиет:
– Ты как смеешь беспокоить городничего? а?
Я так с испуга и раскисла. В глазах, верите богу, вот как замутошилось, что квартального из виду потеряла.
– Да говори: почему ты беспокоила городничего? почему не обратилась ко мне?
– Ваше высокоблагородие, – говорю, – я и не ведала даже, где городничий жительствует, и не думала к нему ходить. Первоначально я осмелилась утруждать купеческого голову.
И слышать не хочет; шумит:
– В часть тебя, дрянь такую… в часть запру… эй! солдаты!..
– Батюшка! помилосердствуйте… что хотите с меня извольте взять, только избавьте муки… все возьмите…
– Да что с тебя взять-то, с пасквили?
– Вот целковый…
Он протянул руку… и отворил дверь.
– Смотри, – говорит, – ежели ты теперича когда вторично будешь жаловаться городничему, я с тобой не расстанусь так.
– Не буду, – говорю, – никогда… Слава богу, отлегло от сердца.
– Как же, – спрашиваю, – ваше высокоблагородие, относительно поросенка, прикажете уйти мне?..
– Сейчас, – говорит, – со мной пойдешь вместе.
Ну, думаю, Федосья Николавна, не чаяла вживе остаться… такой характер заноза у меня…
– А знаешь, – спрашивает он, – дом того человека, что унес у тебя поросенка?
– Знаю-с. Недалече от площади.
В скором времени мы пошли с хвартальным; вдобавок с нами два солдата идут. Только что мы, сударыня моя, приходим к тому домику, крохотный такой, и идем прямо в покои; хвартальный упереди. Видим: на лавочке сидит женщина, вяжет чулок; вокруг ее никого нет. Сейчас хвартальный вскинул взорами и спрашивает:
– Где твой муж?
Она поднялась, обдернула фартук и гласит:
– Мой муж на работе-с.
– На какой работе?
– Канаты сучит.
– В котором месте?
Она маленько подумала и доложила:
– В Грязной улице, у своего хозяина.
– Ты врешь? – сказал квартальный.
– Никак нет-с. С мальства не училась эвтому делу, чтобы врать…
Хвартальный обернулся и повелел солдату сходить в Грязную улицу и разведать все. Мы стоим, ожидаем. Хвартальный сел, закурил пипочку такую, а сам ни слова. Солдат приходит уж долго годя.
– Что?..
– Да что, хозяин говорит, у меня его нет. Я не знаю, что за человек такой есть.
Хвартальный как разозлится, милая ты моя, только нешто зубами поскрыпел.
– Я тебя попотчую, – говорит он ей на прощанье, как совсем выходил.
Вся причина, поросенка не отыщем никак.
– За мной идите, – говорит хвартальный.
Мы пошли. А уж, Федосья Николавна, становилось поздно. Куда ведет, в толк никак не возьму. Сердце у меня не на месте. Думаю: «Как Агап на площади? чего доброго, не растаскали бы последних…» Вот-с идем из одной улицы в другую, как повернем за угол, так хвартальный обращается:
– За мной идите. – И все дальше да дальше.
Очутились мы перед чистеньким домиком. Хвартальный остановился у калиточки и начал дергать за веревку… зазвенел колокольчик… Калиточка отворилась, и показался кто-то с надворья. Он спросил: «Дома?» – и ушел туда. Слышите? Ждем, сударыня ты моя, после этого; проходит с час времени, ничего нет, проходит другой, мы разговариваем: «Что, мол, такое значит?»
Солдаты мне объясняют:
– Он еще долго не воротится. Ежели уж засиделся на месте, то скончания не будет сиденью…