Двенадцать световых лет

– Это так называемые альпийские луга, — сказал Сергей Алексеевич. — Представляешь, какая красотища здесь летом, какое разнотравье! Все цветы разноцветные, распускаются друг за другом, с апреля по начало октября.

Андрей согласно кивнул:

– Да, у нас такого не встретишь. Не удивительно, что людей тянет в горы. Всё так необычно: климат, вроде как внизу, а всё же другой, от равнинного отличается.

– Нет, это только кажется, что климат похож. Солнца в этих местах несравнимо больше, чем на равнинах. А вот кислорода меньше. Пока это не ощущается, но, если немного пробежаться даже по горизонтальной поверхности, сразу почувствуешь. Голова закружится, и яркие звездочки в глазах забегают. Здесь высота почти три тысячи метров над уровнем моря. По сравнению с Эверестом немного, но всё-таки прилично. Тем более, что мы с тобой жители равнинные. Для нас Воробьевы горы – уже горы, а здесь такие пригорки и незаметны среди трехтысячных пиков.

Путники поднимались всё выше. Альпийские луга остались внизу. Впереди возвышались, по всей видимости, непроходимые, почти отвесные, хотя и невысокие скалы. Савельев успокоил Андрея:

– К скалам нам не нужно. Мы пройдем параллельно скале, что слева. До того места, где были сделаны фотографии осталось метров восемьсот. Я нашел тот подъем. Фотографии прошлогодние, их сделал один мой знакомый биолог. В прошлом году они снимали здесь документальный фильм о животном мире Тебердинского заповедника. Этот человек не мог ничего подделать специально, ему это совершенно ни к чему. Поэтому я здесь. Я верю этим людям как самому себе. Солнце поднималось всё выше. Горы подсвечивались особенным холодным голубоватым светом, излучаемым словно изнутри, из загадочных недр.

– Ну, вот мы и пришли. Узнаешь? — удовлетворенно произнес Сергей Алексеевич.

– Нет, конечно, — ответил Андрей, — откуда мне узнать.

Я видел фотографии всего несколько секунд.

Савельев снял с плеч рюкзак, положил его на снег и развязал тесемки, стягивавшие горловину. Затем он встал на одно колено и начал доставать из рюкзака всё необходимое. Андрею был передан небольшой футляр, оказавшийся полевым биноклем. Сам Сергей Алексеевич повесил на грудь фотоаппарат Nikon. В рюкзаке оказалась и сменная оптика.

– Откуда такая роскошь? — Андрей разглядывал диковинный фотоаппарат. — Такая техника, насколько я знаю, стоит больших денег.

– Больших не больших, а около полутора тысяч долларов стоит, — Сергей Алексеевич осторожно прикрепил к фотоаппарату длиннофокусный объектив.

– Здесь только такой камерой и возможно что-то стоящее снять. Но это всё не мое. Техника принадлежит клубу. Мы купили и фотокамеру, и сменные объективы вскладчину. И теперь, когда необходимо, берем его с собой, когда кому требуется. У меня есть свой Зенит. Тоже неплохая камера, но Никон есть Никон.

Сергей Алексеевич достал фотографии:

– Вот смотри, слева, видишь этот выступ скалы. Мы сейчас как раз смотрим на нее. А вдалеке отдельно стоящая елочка. Та самая, которая на снимке.

Савельев показал рукой на снег перед собой:

– Следы были сфотографированы на этом месте примерно год назад. Конечно, шансы наши малы, но они всё же есть. Если реликт обитает где-то в этом районе, то мы должны найти достаточно свежие следы. Ведь ходит же он куда-то. Другое дело, если йети здесь оказался случайно, пробираясь к своему жилищу, которое может быть километрах в ста отсюда. Тогда мы гуляем здесь без пользы. За два предыдущих дня мы вдвоем с Ингой Михайловной исходили эти места вдоль и поперек, но пока что напрасно. Ты сегодня неоднократно будешь натыкаться на наши следы. Снегопада не было уже около недели.

– А как же ветер: он тоже заметает все неровности? Да и солнце свое дело делает, если день достаточно теплый? – спросил Андрей, присев на каменистый выступ, не покрытый снегом.

– Ветер небольшой, так что заносов быть не должно. Солнце тоже еще недостаточно жаркое в первых числах февраля.

Сергей Алексеевич снова запустил руку в свой безразмерный рюкзак:

– Вот что, Андрюша, давай немного перекусим. Нам еще часа четыре-пять прыгать по этим склонам.

Савельев достал металлический термос и пакет с бутербродами. Андрей тоже разложил свои запасы. Кофе был креп кий и душистый. В чистом горном воздухе его запах, видимо, далеко разносился по лощинам и распадкам. Приятно было вот так посидеть, расслабившись, и наслаждаться необыкновенной тишиной и свежестью, которой была пропитана, казалось, вся природа.

Андрей жевал бутерброды с копченой колбасой, смотрел на подъем в гору, где когда-то отпечатались следы загадочного существа, и представлял его, громадного, покрытого густой бурой шерстью, бредущего по заснеженной, неприветливой горной пустыне. Бредущего со своими мыслями, проблемами, переживаниями, неведомыми благополучным в своем земном существовании людям.

Они ходили по горам почти до четырех часов вечера. Андрей действительно неоднократно натыкался на следы, но все они принадлежали людям. Более того, Андрей часто натыкался на крупные протекторы от ботинок Сергея Алексеевича и протекторы размером поменьше от обуви его супруги.

– Ну, как ты, очень устал? – спросил Сергей Алексеевич Андрея, когда короткий зимний день уже начал постепенно гаснуть. – Пора собираться в обратную дорогу.

– Устал немного, но, ничего, я привычный, – Андрей еще раз огляделся вокруг, – порой на рыбалке зимой по снегу километров по пятнадцать за день накручивать приходилось.

– Ты рыболов?

– Да, люблю это дело. Да и как не любить, я же на Волге родился. У нас в области воды хоть отбавляй, даже свое море есть.

– Это какое? – удивился Сергей Алексеевич.

– Ну, не море, конечно, а Рыбинское водохранилище. Но все местные его называют морем. Размером оно, действительно, как море. И волны, когда сильный ветер, до двух метров в высоту бывают.

Савельев посмотрел на Андрея вопросительно:

– Ты разочарован сегодняшним днем?

– Да что вы, Сергей Алексеевич! Я же повидал такую красоту! А снежного человека я видел почти реально, на том самом месте, где были сфотографированы следы. Я его представил и даже чуть испугался, когда вдруг ощутил присутствие кого-то постороннего.

– Ты это серьезно? – почему-то сразу насторожился Савельев.

– А что случилось, что вас так взволновало?

Математик взглянул пристально, взгляд его казался пронизывающим насквозь:

– Знаешь, не хотел тебе говорить, но я тоже несколько раз ощущал схожее чувство. Когда я пришел сюда в первый раз и нашел место, то всё было так же, как у тебя сегодня.

И с того момента я как будто чувствовал на своем затылке чей-то взгляд, словно кто-то за мной всё время наблюдал.

– Может это и есть Он?! – у Андрея даже мурашки побежали по спине.

– У меня тоже возникло такое предположение, но почему-то я стеснялся тебе об этом сказать.

Андрей машинально начал пристально вглядываться в сумерки:

– А Инга Михайловна что-то почувствовала?

– В том-то всё и дело, что ничего. Видимо, женский организм менее восприимчив именно к такому виду волновых колебаний. Вообще, она у меня достаточно чувствительная, но в этих местах всегда оставалась совершенно спокойной.

Андрей после откровений Савельева на какое-то время словно остолбенел:

– Так значит, Он и сейчас за нами наблюдает?

– Вполне возможно. По крайней мере, я совсем недавно, буквально минут пятнадцать назад, снова чувствовал постороннее присутствие.

– Так вот она в чем, эта тайна! – немного успокоился Андрей. – Он умнее нас, осторожней нас, хитрей нас. Он постоянно держит нас в поле зрения, но не идет на контакт. И так везде – хоть на Кавказе, хоть в Аппалачах.

– Видимо, так. Эти существа на протяжении тысяч лет жили рядом с людьми и, видимо, ничего хорошего от людей не видели, не получали. Человек разумный пытался и пытается по сей день подчинить себе всю живую и неживую природу на планете, а с недавних времен и в ближайшем космосе. Йети научились жить с нами рядом в параллельном мире, выбрав единственный способ существования, позволяющий им сохраняться на Земле как биологическому виду, — Савельев посмотрел в сторону далеких вершин, уже смутно видневшихся в чуть сиреневатом вечернем небе.

– Нам нужно уходить отсюда, Андрей, — сказал математик с едва заметной в голосе грустью, — всё, что мы хотели узнать, мы узнали и поняли главное. Мы осознали, что не должны вторгаться в его владения, если хотим разговаривать с ним на одном, понятном всем языке – языке добра, языке справедливого отношения друг к другу. Здесь нам больше нечего делать. Йети не хочет, чтобы кто бы то ни был нарушал его покой, мешал наслаждаться первозданной природой. Это его заповедные владения. Идем, сегодняшний день нельзя назвать безрезультатным!

На обратном пути их обоих не покидало чувство, что они всё-таки прикоснулись на мгновение к вечной тайне, которую никто никогда не сможет разгадать.