Хронос

Каменный пляж кончился, упираясь в массивную бетонную подушку, уходящую далеко в море, возвышающуюся над уровнем пляжа и соседних фундаментов технических зданий. Неровный пляж уступал место ровной как стол площадке разгрузочного терминала порта, над которой довлела лишь башня радара управления и связи. Сферической формы, она покоилась высоко в небе на толстой ноге, путаясь в облаках. Эту конструкцию было видно даже из-за пределов порта, далеко за ним. Поэтому башня с серой головой выполняла также и роль разговорчивого маяка, влекущего автоматические корабли.

Пока старшие друзья готовили смиряясь с новым временем ужин, Гутта подошел вплотную к площадке порта. Для этого ему потребовалось пройти ближе к линии земли, взобраться на фундамент хозяйственных помещений и оттуда уже пробраться на краешек колоссальной разгрузочной площадки. Ничего не увидев, кроме исполинских пустошей и кранов, он вернулся.

– Странно, – сказал Гутта, усаживаясь к импровизированному столу раньше самих поваров, – столько брешей, а никого и близко нет!

– Кроме нас, идиотов, туда никто добровольно не полезет, – горько сказал Хисп. – Да и что там брать? Все в упакованном, не готовом виде, можно сказать полуфабрикаты… К сожалению, иного пути нет. Хотя, надо признать, во всем есть свой смысл – тут нас искать меньше всего будут.

– Но и больше всего шансов сгинуть тоже! – добавил и свое слово Шерлок. – Так что нас уже точно не найдут. Отдохнем же, – сегодня ночью мы встретимся лицом к лицу с самым сложным испытанием, остальное же будут лишь мелочи, или покажутся таковыми после сегодняшнего.

Страшные разговоры ничуть не испугали маленького путешественника отважно поедавшего пресный ужин. Ожидание приключений, пока без самих приключений и многих бед им привнесенных, было не страшно, особенно когда так хорошо поужинать и весело прежде провести время в компании бесшабашных друзей. Тут хоть бы даже и умереть не жалко!

Гутта в силу возраста не мог знать всего, даже очень многого. Никогда не выходя за пределы своего квартала, он не догадывался что такое порт и что в нем происходит, чем грозит попадание в его цепкие лапы разгрузчиков и охранников. Само слово он лишь однажды слышал от кого-то, которого уже давно забыл. Старшие же партнеры хоть и были уведомлены о некоторых подробностях, однако все же слишком слабо представляли, с чем им придется столкнуться. Мечты гнали вперед, мысли о безопасности отставали от бегущих. Если бы несозревшие умы думали о самосохранении, то наверно никогда бы не решились на столь отважное, сколь и глупое путешествие.

Глава III Они пропали!

Где описываются мучения небрежных родителей, а также верные христиане в темном царстве новых времен. Об истинном священнике и о сложностях полицейской работы даже при помощи поистине чудодейственных приборов.

Еще утром родители Хиспа заметили, что сын не вышел к завтраку. Раньше он никогда не пропускал его. Можно было придумать много различных отговорок и ободрений, но ни одно не подходило. Сослаться на то, что у него не было аппетита тоже нельзя было – спортсмен всегда хорошо уплетал все приготовленное, независимо от времени суток. С тоской и скукой приходилось признать, что сын вступил в такую пору, когда перед ним открывает двери большой мир, закрывая доступ к его душе родителям, возвращая им лишь вздохи и печальные попытки отгадать ту или иную выходку чада.

Ох уж эти перемены! К тому же смена времени, – старшее поколение, заставшее плавный, но все равно кажущийся скачкообразным переход на новое время и летоисчисление, даже теперь, по истечении многих лет, не могло к нему привыкнуть, именуя темноту – ночью или вечером, а ту пору, когда светло – днем. Что уже говорить о малютках, родившихся при новом времени, но не могущих в силу биологических причин принять его. Не будучи в силах отменить ненавистные преобразования, не только родители Хиспа, но и абсолютное большинство землян смирилось с этим необходимым в угоду наставшему порогу эволюции шагом. И чтобы не терзать себя понапрасну, начали искать и положительное во всем этом. Правда такого набралось совсем немного, притом, что жизнь усложнилась весьма здорово.

Устав ждать сына и на обед, Эмма Митчелл, прибрали все с полки для обеда, и прошла в подвижный коридор и предстала перед комнатой сына, в которой, тем не менее, никого не оказалось. Подумав, что вышел к другу, где и пообедает, она успокоилась. В последнее время Хисп все чаще пропадал у друга, фанатика науки и вообще чокнутого, бредящего манией своего высокого предназначения для блага человечества. Лично зная родителей Шерлока, друга сына, она не волновалась за то, будет ли покормлен Хисп у них, скорее ее больше тяготила атмосфера в этом семействе. И тут даже не в яростном атеизме Эсперсонов было дело. Просто они были какие-то не такие как все. И словно два минуса, дали не плюс, а еще более странный минус в виде такого же странного Шерлока, названного дивным именем.

Эмигранты Эсперсоны, прибывшие из северных частей Содружества (чего им там не сиделось? Говорят там хорошо) поселились в соседнем квартале, и сразу стали чуть ли не центром, рассадником всех духовных пакостей в этом бедном районе. Злые языки, коих везде предостаточно, сыпали словами, что еще немного и этот квартал постигнет участь Содома. И не важно, добавляли они, что тот погиб по другой причине, – дела, происходящие у «нас» тоже весьма тяжки. Нет, они не пропагандировали, внушая своих ценностей, просто жили в соответствии с ними, – но этого, как и в случае с другими заразными дурными примерами, оказалось достаточно, отчего все «новинки» тут же схватывались и передавались другим, особенно детям. В их пустые еще души мигом вливалась вся пагуба такого воздействия, оставаясь там надолго, смешиваясь с тем полезным и добрым, что пытались привить «нормальные» родители и учителя. И нужно было постараться, чтобы вкус от осадка, смешанного с чистой квинтэссенцией несколько тысячелетнего развития человечества, не давал о себе знать. Одним из таких павших от чар пришлого семейства и считала Эмма своего сына Хиспа. И как ни укоряла себя Эмма Эсперсон, что ничего в этом мальчике Шерлоке нет, ведь даже слова дурного она от него не слышала, все равно навеянный обществом страх сидел глубоко внутри. Муж Эммы, Сэм Митчелл, вовсе не обращал внимания на такие мелочи, ему важно было прокормить семью, и как это делалось, его не особо касалось – зарабатывал то тут, то там, иногда случайно. Он любил говорить – при голоде все средства хороши. В силу этого, некий жалкий атеизм и страшное богохульство соседей его не возмущала. Более того, он просто не замечал его.

Когда сын не явился и на ужин, начались вкрадываться мелким шажком подозрения, усилившиеся на третью синюю таблицу времени не появления сына дома. Не выдержав, пропуская работу, что могло стоить ей очень дорого (впрочем, для кого ей стараться, если не для единственного ребенка?), Эмма связалась с первыми, с кем она могла связать местопребывание Хиспа. Дома у Эсперсонов не отвечали, а вот личный звонок был принят. Герда Эсперсон быстро ввела в курс дела все еще недоумевающую соседку, оповестив спокойным тоном, словно она рассказала погоду или о новой выходке Евгеники, о том, что ее сын, Шерлок, и скорее всего Хисп, его лучший друг, отправились на «поиски приключений». Эмма вскрикнула и не дала договорить, спрашивая, где они находятся. Не поняв вопроса, Герда ответила по-своему:

– Я не знаю где дети, мы же, – в полицейском участке. С утра… И признаться, очень устали… – последние ее слова уже слушал воздух, ибо Эмма вместе с мужем бросились к ним.

Однако пробраться так быстро как хотелось, не удалось. Сам участок располагался в известной башне на улице Новых Времен, чтобы добраться к которой необходима была особая доля везения, из-за загруженности трафика на новой улице. Тут спускались грузовые суда с моста Диаболо, смыкались транснациональные автодороги, прочие местные пути. Несмотря на всего лишь восемь уровней, тут пребывал кажется весь город. Через полторы таблицы зависимого времени, чудом спасшись от очередного потока с Диаболо, чета Митчеллов стояла в холле башни Лупо, слабо соображая куда же им теперь идти. И спросить тоже не у кого было. Тут были лишь автоматизированные справочники и прочая неживая нечисть. Пройдя к справочнику, долго копошились в нем, заполняя все возможные формы запроса, овладевая на ходу премудростями офисного дела. Указав район, один из беднейших, они получили ответ, что их уровень и участок находится под землей, на уровне минус пятнадцать.

– Ну да, все правильно, – заметил невозмутимо Сэм Митчелл. – Было бы удивительно если бы нас повысили… Спроси-ка у этого механизма, раз он уж тут приставлен, где в этой башне лифты? Что-то я их не вижу! Или может тут только вверх помощь, а вниз – пешком, как и подобает черни?!

Поспешив исполнить просьбу, Эмма получила ответ, как пройти к лифтам. Спустившись вниз, пара попала в великолепное пространство, и если бы не знали что оно под землей, то исходя из дизайна, никогда об этом не догадались бы об этом. Все помещения под прозрачным атриумом, над которым плыли голубоватые облака, были расширены максимально, чтобы компенсируя отсутствие окон, не давить на психоэмоциональное состояние работающих и посещающих это место. Пространство под атриумом уходило глубоко вниз, на десять-пятнадцать этажей, и на каждом уровне сновали люди. Все рабочее пространство рационально организовано и расчерчено. Заблудиться нельзя было, а если кто и решился на это – то над головой всегда висел указатель.

– В этом месте побродить, уже сущее наказание, – пробубнел Сэм, спеша за женой, несущейся по указателям сквозь толпу. – Пока зайдешь и выйдешь, считай уже отбыл его!

Наконец в коридоре, у большого приемного зала суперинтенданта, они увидели скучающую пару Эсперсонов. Они выглядели именно раздосадованными и унылыми от скуки, а не как родители потерявшегося ребенка. Сидя рядом у кабинета, чинно и мирно беседуя, оглядываясь на происходящий вокруг хаос, они перебрасывались улыбками. Поведение четы Эсперсонов возмутило Эмму, и она без приветствий, подбежав, погрузилась в выяснение отношений.

– Что, что такое? Вы что-нибудь знаете?

– Успокойтесь, – призвал Якобс Эсерсон, картавя с акцентом безбожно. – Вот.

Он протянул Эмме черную гибкую пленку с местом, где нужно было взять ее рукой. Там была кнопка. Эмма схватив записку, нажала волшебную кнопку и прочла:

Записка на домашнем информаторе дня – «Родители! Считаю вполне необходимым уведомить вас, что пришел на мой взгляд час, когда нужно уже на деле проявить то, чему я научился. И сделать это нужно не у доски, где все терпит, а в реальном испытании. Скоро мое совершеннолетие! Это очень много, так как сын Цицерона в 19 уже командовал конницей, ввязываясь в бои, а Октавиан Август чуть ли не с отрочества в государственных делах, не боясь вступать при этом и в сражения. А в 21 … Пусть есть разница в летосчислении – и все же! Да что говорить: это-то в их времена? При таких примерах я страшусь мешкать. Но не бойтесь – пункта умереть в моих планах нет. Ибо нет ничего глупее и бессодержательнее смерти, в чем нельзя найти никакой пользы. Поэтому моими стражниками будут расчет и разум, хладнокровие и самосохранение. В походе за доблестью и пользой для всего человечества они мне пригодятся! Я – не Одиссей, и поэтому долго скитаться не намерен, – мой подвиг быстр и молниеносен, но все равно триумфален. Ждите скоро! П.С.: Я – не один, это усилит мои шансы (решаюсь на такое предательство, чтобы успокоить вас!)».

– Но… тут ничего не сказано о… – протянула задумчиво Эмма. Рассудок отказался сотрудничать с ней.

– Очевидно же! – вмешался Якобс.

– И… И что они? – Сэм кивнул в сторону приемной суперинтенданта. Герда сделала непробиваемое лицо.

– Неизвестно. Ищут, наверно… Но мы заполнили форму только о Шерлоке…

Эмма уже рвалась внутрь, нарушая спокойную, почти сонную атмосферу кабинета суперинтенданта, которого, правда, на месте как обычно не было, зато было набито как селедок лейтенантов и прочих работников этого уровня. Они восседали перед могущественными поисковиками и важно смотрели в их огромные экраны-карты. Возле некоторых, не больше трех на весь зал, сидели люди, с лицами схожими по состоянию, в котором пребывали Митчеллы. Остальные поисковики пустовали, и работники полиции явно скучали. Не зная, что делать, Эмма и Сэм подошли к первому попавшемуся лейтенанту и рассказали свою просьбу. Тот обрадовался, и запустив поиск, готовый найти кого угодно и где угодно, хоть на Венере, выпалил:

– Номер чипа?

Если бы надежда имела вес и телесность, то ее падение можно было бы слышать на нескольких этажах и в отражении от стекла чудесного великого атриума, а так она лишь ударила по душам родителей. Разведя руками, они уныло отошли от расстроившегося полицейского, которому не удалось испытать свой чудо аппарат. Изменившимся тоном, он указал на три стола в углу обширного помещения суперинтенданта, за которым на груде бумаг и пленочных экранов сидели не то преступники, наказанные массой работы, не то полицейские, не заслужившие использовать поисковики. Возле них была очередь. Промедление убивало и заставляло в сердцах говорить слова, за которые можно было поплатиться.

– Зачем вся эта показуха? – раздраженно говорил Сэм, сея разброд и шептание в очереди, – в бедном квартале понаставили техники. Только бы деньги списать. Вместо того чтобы бесплатно раздать чипы, раздают помощь в поиске их… что еще надо сами чипы найти! Боже милосердный, ну ведь все же уже почти чипованы, неужели в этом океане тел, нельзя найти тех нескольких несчастных, что не имеют их? Вот уж правильно сказали – прогресс шагает быстрее нравов.

– Тише там, в очереди! – пригрозил уже поживший, но еще достаточно молодой лейтенант. На его форме блестело две награды, но звание было то же. – Чем вы больше кричите, тем меньше работы делается.

Сказав повелительное слово и наведя порядок в ропщущей массе, его снова поглотила работа. Руки быстро перебирали листы бумаги, картотеки, фотографии, детей, взрослых, и взрослых-преступников, привлекавшихся за похищение и прочие преступления. Работы было много, и когда каждый, кто роптал в очереди, приближался и видел такой нечеловеческий труд, притом в век высоких технологий, то мысленно проникался уважением к труду несчастного помощника в своих делах.

– Это вам, господа, не кнопочку нажать! – возвышенно сказал один сребровласый и гордый старик, импозантно стоявший вторым в очереди. Его поношенный плащ резко контрастировал с его выражением лица и позой. Впрочем, ему было не до этого – у него потерялась внучка. «Две недели как» – пояснил он нарочито в старом летоисчислении, добавив некоторые подробности. Родителям до нее не было дела, следовало тут же далее, лишь когда стало совсем нельзя откладывать поиски, пришлось взяться старшему поколению, приученному к ответственности и порядку.

Признание старца положило начало целому воплю толпы, где каждый рассказывал о своей нужде, жаловался и стонал, проклиная свою судьбу родиться в этом месте и в этом городе, где так много людей просто исчезают раз и навсегда.

– По-моему это все заговор! – вдруг заключил один молодец. Все обернулись на него с ожиданием продолжения. Приосанившись, он рассказал, что никого не терял, а всего лишь разыскивает друга. Тот приехал из-за границы, но в пассажирском порту что-то пошло не так, и он вынужден был скрываться как уголовный преступник. Теперь, когда пришли его документы с подтверждением из Бразильского Доминиона, снес их сюда, как доказательство. Сам рассказ был пропущен мимо ушей, поскольку всех интересовал вопрос заговора.

– Ах, вы об этом, – усмехнулся белыми зубами молодой человек, и пояснил, поправив ворот теплой куртки, – в ней было жарко, но не решившись отдать ее как реликвию в гардероб, он мучился. – Мне кажется, что нас так расплодилось, что само наше естество тянет вдаль от давки и столпотворения, в тишину уединения… и никто, заметьте, не хочет положить конец пропажам, будто таким образом контролируя численность населения. Убивать как бы зазорно, извините, а …таким образом. Это, кстати, объясняет тот факт, что именно бедных, то бишь нас, не чипуют. Иными словами очень похоже на то, что в правительстве потакают в принципе полезным естественным процессам. А вы что подумали? Что это крысы, позавидовав нашему скорейшему размножению, устроили заговор? Ха-ха…

Много еще чего услышали в очереди люди, и немало смешного и похожего на такое, а также на выдумку. Но мало кто улыбнулся хотя бы одной шутке. Слишком подавленным было настроение в этой массе людей из обслуживаемого квартала, как и маленькой была надежда на спасение потерянных близких. Уныние разлилось по светлому участку глубоко под землей, наполнило до краев огромный атриум, пристало к людям. Унылыми были даже те обычно веселые работники полиции, именуемые приемниками, сидящие за всемогущими поисковиками. Все, кто попадал в атмосферу бедного и многолюдного квартала, предавались этому чувству безвозвратно, и чем дольше они ему подвергались, тем тяжелее было смыть его запах вечером в душе.

Стояние в очереди, вялотекущей и оттого погруженной в шепот и пересказывание легенд и мифов, свежих и старых, что можно было отличить по оформлению, сюжету и слабой выдумке, казалось настоящим испытанием. Дух Эммы рвался что-либо сделать, но бюрократическая машина тормозила все порывы и стремления. Наконец, когда очередь подошла, и она с Сэмом уселась напротив постаревшего на работе полицейского, так и не получившего повышение и перевод, ее охватило безумие деятельности. Женщина непременно хотела все рассказать, чтобы хоть чем-то помочь следствию, внимательно заполнила заявление и личную карточку, ответила на вопросы, и нагородила большую гору ненужной информации, детализирующей чепухи. Сначала лейтенант представившийся Сайей Грином, терпел всю слезную болтовню, затем стал обрывать, сворачивая речь взволнованной женщины на рейки ведущие к делу, а после и вовсе запретил ей говорить иначе как отвечая на вопросы. Это привело в уныние Эмму. Надежда, вызревшая во время стояния в очереди, начала угасать, ей точно показалось, что перед ней вырос тот самый пресловутый зверь в виде бюрократического чудовища, страшного, но ужасно медлительного. Чтобы хоть как-то растянуть остатки надежды, Эмма стала отвечать расплывчато, уклончиво, долго припоминая, и растягивая ответы. Это злило даже мужа, но оказаться в руках ожидания, спутницы времени, ей представилось еще более позорным по отношению к детям и к своей совести.

Лейтенант Грин устал от этой парочки. Едва сдерживаясь, он почти прекратил всякое общение с убитыми горем родителями.

– Повторяю еще раз, – вам нечего бояться. Несмотря на то что мы не сможем применить автоматический поиск вашего сына, мы применим те методы, что применялись многие столетия. А уж они проверены временем!

– Какие методы? – испугался Сэм. – В Метрополисе где 250 миллионов жителей? Легче тогда уж на ощупь пальцами отыскать неправильный атом в металлическом бруске!

– Двести семьдесят пять… уже, – с горечью уточнила численность населения Эмма, смотря вниз. Присутствие духа окончательно покинуло ее. Еще немного, и она должна будет присоединится к тем извергам, что потеряв ребенка, сидят и пускают друг другу улыбки. То есть к Эсперсонам.

– Заклинаю вас старым временем, – вскрикнул старик в плаще в конце очереди, – нельзя ли побыстрее?

Он уже оформил заявление за этим столом, и теперь получив запрос, оплатил его, неся подтверждение обратно к полицейскому. Естественно, ему для этого нужно было выстоять в очереди во второй раз, в которой ему ну никак не хотели уступать место даже не пять «секунд» (и такое слово не подействовало). Дивно было наблюдать такие старинные рудименты бюрократии в великолепном и чрезвычайно укомплектованном здании полицейского отделения.

– Прошу вас, прошу! Сделайте все возможное, чтобы найти его… Пожалуйста! – взмолилась Эмма, когда ее попросили покинуть стол ибо все формальности были соблюдены. Она медлила, поднимаясь будто в замедленной съемке. – Он у нас единственный… это так. Другого уже не сможем.

Сэм покраснел и, извиняясь, оттащил супругу от стола на радость ожидающим. Еще немного и она совсем бы наговорила много лишнего. Выйдя из-за стола, она изменилась, и придя в страшное уныние, поплелась на выход из кабинета суперинтенданта, который, к слову, так и не явился.

Уже у дверей их догнал Грин, и сделав хмурое и серьезное лицо, сказал:

– Не нужно было убиваться – мы действительно относимся ко всем делам с необходимым вниманием. Ничего не оставляем…