Склонясь к нему сжимая крепко,
То, что обычно между ног.
И в рот его, и будет терпко,
И он движением помог.
Вот в чем беда… Непониманье,
И стыд, придуманный потом.
И подавляем мы желанье,
И мы стыдимся женским ртом?
И рук мужских взойдет свобода,
Будут ласкают и тут, и там.
И та любовь ведь для народа,
А страх… Он ходит по пятам.
Всмотрись в нее она раздета,
Сама свою ласкает грудь.
И никакая там диета,
Тебя не сможет обмануть.
Рука её скользит все ниже,
Ведёт ее по волосам.
И клад заветный уже ближе,
И ты туда стремишься сам.
Войдёшь так грубо, не умело,
Пора учится как входить.
И ты лицом туда несмело,
И языком начнёшь водить.
Найдешь одну шальную точку,
И загорится, задрожит.
Ей бы всегда такую ночку,
Оно ведь создана любить.
Огни горят, свечей так много,
Весь подоконник, на столе.
И хочешь ты уже другого,
И повернешь ее к себе.
Губами губ ее коснулся,
В порыве нежности своей.
В то счастье просто окунулся,
В любимой таешь ты своей.
И зеркала балконной двери…
Там отражается кино.
И видно все что есть в постели,
И для чего любви вино?
Она склонясь сожмет колени,
И ягодицами вперёд.
По зеркалам промчались тени,
Перед тобой открытый вход.
– Входи! Она тебя просила,
– Или давай введу сама.
А там невидимая сила,
И горе нам ведь от ума.
И кто вводил… Ты и не помнишь,
И разве в этом скрыта суть.