Банкир на мушке

– Или, наоборот, не получилось! – хихикнула Алла. – Одним словом – кадр!

– Постой-постой! – вдруг взволнованно проговорила Анастасия Степановна, вчитываясь в фамилию больного, запечатленную в журнале каллиграфическим почерком Аллы. – Так это кто же, выходит?.. Шапошников? Тот самый Шапошников?! – Она была по-настоящему потрясена.

– Ну! – довольно фыркнула Алла. – А вы только сейчас поняли? Шапошников Александр Григорьевич, сорока пяти лет… Я его сразу узнала, между прочим!

– Это который такой Шапошников? – с жадным любопытством подала голос Галина, она в этот момент вернулась, толкая перед собой пустую каталку. – Из машины, что ли?

– Да ты че! – вытаращилась на нее Алла. – Шапошникова, что ли, не знаешь?! Первый в городе бандит! – И тут же осеклась, почувствовав на себе тяжелый взгляд молодого человека.

– Думай, что базаришь! – после секундной паузы посоветовал он. – Александр Григорьевич – уважаемый человек, депутат! Между прочим, вам, коновалам, благотворительность оказывает…

– Знаем мы эту благотворительность! – не смущаясь, заметила Анастасия Степановна. – Одной рукой рубль дает, другой – десять забирает! Да ты меня глазами не ешь! Мне бояться нечего – с меня много не возьмешь.

Охранник поиграл желваками и демонстративно отвернулся, поняв, что бесполезно спорить с этой бесцеремонной бабой. Анастасия Степановна самодовольно усмехнулась и строго напомнила Галине:

– Каталку обработай как полагается! Вся в кровище! И перчатки не забудь надеть!

– А есть они, эти перчатки-то? – презрительно спросила санитарка. – Я лично их давно что-то не видела! Да я и без перчаток управлюсь…

– А если у него СПИД? – округлила глаза Алла.

– Нам это не страшно! – хвастливо заявила Галина. – У нас от всех болячек свое лекарство – надежное!

– Самогоночка? – сочувственно уточнила Алла. – Вот это правильно! Русский человек самогоном дезинфицируется, верно, Анастасия Степановна?

Ромашкина ничего не ответила, грузно опустилась на стул и задумалась.

Потом вздохнула и опять потянулась к телефону. Она не первый день жила на свете и знала, чем кончаются подобные происшествия. Шапошников – слишком известная в городе личность. Это вам не старушка, которую пристукнули из-за пенсии пустой бутылкой. Сейчас сюда все сбегутся – и милиция, и начальство, а расхлебывать ей – дежурному врачу. Нет, береженого бог бережет, решила Анастасия Степановна, набирая домашний номер заведующего хирургическим отделением.

Ответили не сразу – само собой, четыре часа ночи, нормальные люди в это время спят. Голос в трубке заспанный, женский. Ну, тут не до любезностей.

– Игоря Анатольевича, срочно! – отчеканила Ромашкина, без эмоций выслушав сердитое бормотание жены хирурга. – Что значит – покоя не дают? Я же не по личному вопросу звоню, правильно?

Жена не пожелала вступать в дискуссию, и через некоторое время Анастасия Степановна услышала знакомый прикашливающий тенорок Можаева, который взволнованно поинтересовался, кто говорит.

– Ромашкина! – объяснила Анастасия Степановна. – Игорь Анатольевич, вам, наверное, надо подъехать! Больной поступил, тяжелый! Огнестрельное ранение живота… Виктор Николаевич не велел вас беспокоить, говорит, сам оперировать буду, но мне кажется, вам обязательно нужно подъехать… Раненый-то знаете кто? Сам Шапошников!

Игорь Анатольевич несколько секунд озадаченно молчал, а потом покладисто сказал:

– Значит, это… Анастасия Степановна, скажите там – я выезжаю! Само собой, надо, как же иначе? Я, наверное, на своей поеду? Служебная-то машина, кажется, у нас на ремонте?

– Третий месяц как на ремонте! – подтвердила Ромашкина. – Так что жгите свой!

– Как? Не понял, – переспросил Можаев.

– Бензин, говорю, свой придется жечь! – повысив голос, пояснила Ромашкина.

– А, ну да! Ну, что ж поделаешь! – мягко сказал Можаев. – Так передайте там – я еду!

– Передам, передам, – пробурчала Анастасия Степановна, опуская трубку. – Сам приедешь и передашь…

Алла смотрела на нее как завороженная, открыв пухловатый рот.

– Чего уставилась? – грубовато-добродушно спросила ее Ромашкина. – Готовься, вставят нам сейчас по самое не могу!

– Кто вставит? – обиделась Алла. – За что нам вставлять-то, Анастасия Степановна?

– Вставят и не скажут за что, – загадочно пообещала Ромашкина, глядя в окно. – А кто – сама увидишь. Вон, уже едут!

Действительно, за окном, теснясь и подпрыгивая, вдруг возникло множество огней. Они выплеснулись откуда-то из темноты и теперь неумолимо приближались к зданию главного корпуса. Слышалось низкое урчание моторов.

– Это что за явление?! – растерялась Алла, прилипая носом к оконному стеклу. – Это кто же едет-то? Ну, допустим, милиция… Но их там, гляди, раз… два… пять машин!

– Я тебе говорю – готовься! – зловеще повторила Анастасия Степановна. – Сейчас сюда весь город сбежится.

– Ой-ой-ой! – покачала головой Алла и даже слегка поежилась.

За внутренней дверью раздались шаги, и молодой человек поспешно вскочил. Трое охранников вошли в смотровую и, не обращая внимания на медиков, протопали в вестибюль. В руках одного из них болтался узел с одеждой, снятой с шефа. На какое-то время Анастасия Степановна с Аллой остались одни.

– Как вы думаете, шансы-то у него есть? – спросила недоверчиво Алла. – У этого Шапошникова?

Анастасия Степановна покачала тяжелым подбородком.

– Да у него, я посмотрела, живот будто в вентилятор попал! – разъяснила она. – Навряд ли что хорошее будет. А ты переживаешь, что ли?

– Да не то чтобы, – пожала плечами Алла. – Жалко все-таки человека. Вот за что его так, а?

– Значит, было за что, – философски заключила Анастасия Степановна.

Она встала и с неудовольствием посмотрела в окно. На площадке перед входом в приемный покой одна за другой тормозили машины. Слышалось хлопанье двери. Солидные мужчины, выходившие из автомобилей, наскоро обменивались рукопожатиями и направлялись в приемный покой. Их было так много, что Алла со смешком заметила:

– Как на ярмарке!

Но в следующую минуту ей уже было не до смеха, вестибюль наполнился топотом и гулом голосов, и в смотровую размашистым шагом ворвался сам Борис Ильич Закревский, главный врач больницы. Ромашкина, в принципе, этого ожидала, но все равно ей сделалось неуютно, Закревского побаивались все, потому что он был страшным педантом.

С виду, однако, Борис Ильич выглядел вполне мирно – невысокого роста, очень подвижный, с волнистой ухоженной шевелюрой и гладким лицом, на котором будто застыло слегка раздраженное, требовательное выражение. Глаза у него были серые, беспокойные, но никому и никогда не удавалось разглядеть в них ничего, хоть отдаленно напоминавшего сочувствие. Эта эмоция была Борису Ильичу незнакома вовсе. Он и поощрения-то выносил сотрудникам таким тоном, будто не хвалил, а требовал дальнейших успехов.

А теперь и хвалить было не за что. Интуитивно ожидая разноса, Анастасия Степановна внутренне подобралась. Не то чтобы она боялась каких-то санкций, но в главном враче она угадывала натуру более сильную, чем даже она сама, и поэтому не считала возможным вступать в конфронтацию. Тем более что, если Закревскому попадала вожжа под хвост, он мог испортить человеку жизнь как никто другой. Поэтому Анастасия Степановна лишь сдержанно произнесла:

– Здравствуйте, Борис Ильич! – И стала ждать, что будет дальше.

А дальше Закревский быстро посмотрел своими водянистыми серыми глазами на Ромашкину, на Аллу, нервно поправил узел галстука и недовольно спросил:

– Ну что тут у вас?

Это был его конек – галстучки, рубашки снежной белизны, костюмы с иголочки, впору сниматься в рекламе, настолько безукоризненно Борис Ильич всегда выглядел. Даже сейчас, в четыре утра, он был при полном параде, и гладкая кожа на свежевыбритых щеках отливала матовым блеском. Просто портрет образцового мужчины и руководителя.

Однако Анастасия Степановна чувствовала, что Борису Ильичу не по себе, и она, как могла, поспешила успокоить его: