Донская либерия

Лукьян Максимов, не дав казакам дочитать письма, велел снова стрелять по ворам из пушек. Между тем стемнело, и пользуясь этим, конные булавинцы, зайдя кружным путем со стороны городка Закотного, напали на обоз донского войска, вызвав страшное смятение в неприятельском лагере.

Лукьян Максимов с донцами и калмыками вынужден был «мало отступить». Он занял дорогу в Закотный городок, полагая, что булавинцы пойдут туда, но жестоко просчитался. Поддерживая на берегу Айдара костры, чтоб отвлечь внимание неприятеля, булавинцы всю ночь уходили совсем в другую сторону лесными дорогами и тропами.

«А на заре, – показал впоследствии Ефрем Петров, – пошли они войском донским на то место, где воры стояли, и в том месте их, воров, не явилось, только стоит их воровской табор, телеги и лошади».

Кондратий Булавин перехитрил Лукьяна Максимова. Замысел войсковой старши?ны быстро покончить с Булавиным и его товарищами не удался.[13 - Посланная царю Петру отписка, восхваляющая усердие и верность домовитого казачества, была, разумеется, далека от истины. «Наши казаки и калмыки, не допустя их, воров и изменников, до Закотного городка, боем на них били, и к речке Айдару осадою их осадили. И мы, холопи твои, всем войском донским и с пушечным снарядом бой с ними учинили, и к ним приступали, и из пушек по них били, и в том бою знаменщика нашего убили и иных казаков и калмык ранили. И приспело время ночи, мы мало отступили, однако ж с того места свободного прохода в Закотный городок не дали и караулы в удобных местах поставили.И они, враги и богоотступники, – видя над собой нужную осаду и смертную погибель, вначале оный проклятый враг и богоотступник Кондрашка Булавин тайно от них из осады в лес ушел, также и оные его советники един по единому тайно ж из осады в лес разбежались; потом между всеми ими мятеж учинился, и яко враги исчезоше, также разбежались.И мы, холопи твои, служа тебе, великий государь, и радея усердно, не дожидаясь света, на них били и переимали многих рядовых, которые приставали к ним по убиению князя Юрия Владимировича, и тем наказания чинили: носы резали более ста человекам, а иных плетьми били, и из казачьих городков в русские города на Валуйки и в иные выслали, также и пущих заводчиков, которые, в собрании быв, оный совет умышляли и князя Юрия Владимировича и с ним офицеров побили, и таких врагов и богоотступников многих на том же месте похватали, близ десяти человек повесили по деревьям по обыкности своей за ноги, а иных перестреляли…А того вора и богоотступника Кондрашку Булавина и иных заводчиков велено у нас, холопей твоих, во всех казачьих городках сыскивать накрепко и о том заказ учинить с жестоким страхом и под смертною казнью без пощады».]

VI

Первое известие об убийстве князя Долгорукого царь Петр получил от азовского губернатора. Имея постоянные тесные сношения с донскими казаками, азовский губернатор Толстой, несомненно, знал об их враждебной настроенности к сыску и был обязан не только должным образом предостеречь горячего князя Долгорукого, но и подкрепить его большей воинской силой, чего он, однако, не сделал.

Чувствуя свою оплошность, Толстой постарался представить печальное событие как простую случайность, чем, по сути дела, ввел царя Петра в заблуждение.

«Мы ныне получили подлинную ведомость, – довольно спокойно писал царь Меншикову, – что то учинилось не бунтом, но те, которых князь Юрий высылал беглых, собрався ночью тайно, напали и убили его и с ним десять человек, на которых сами казаки из Черкасского послали несколько сот и в Азов о том дали знать».

Отписка войсковой старши?ны еще более уверила Петра, что о донских делах тревожиться нечего, верная донская старши?на воров не милует и бунта не допустит. На Дон была отправлена похвальная царская грамота. За «верность и усердие ко успокоению такого возмущения радение» донскому казачеству жаловалось десять тысяч рублей – огромные по тем временам деньги – да калмыцкому тайше Батырю двести рублей. Кондрашку Булавина с товарищами приказано было сыскать.

Меншикову царь сообщал:

«О донском деле объявляю, что конечно сделалось партикулярно, на которых воров сами казаки, атаман Лукьян Максимов ходил и учинил с ними бой, и оных воров побил, и побрал, и разорил совсем, – только заводчик Булавин с малыми людьми ушел, и за тем пошли в погоню; надеются, что и он не уйдет; итак сие дело милостью божьей все окончилось».

А в действительности все обстояло иначе…

Весть о предательских действиях войсковой старши?ны против булавинцев, освобождавших Дон от жестокого сыска, возмутила не только верховых голутвенных, но и старожилых казаков, да и среди домовитых находились недовольные. Во многих донских, и донецких, и хоперских городках возбужденные казаки осуждали предателей, недвусмысленно угрожая им скорой расправой.

В Акишевской станице казаки убили станичного атамана Прокофия Никифорова и приехавшего из Черкасска старши?ну Василия Иванова, пытавшихся оправдать действия войскового атамана. В Федосеевской станице та же участь постигла старши?н Ивана Матвеева и Феоктиста Алексеева. Открытые возмущения против старши?ны произошли в Алексеевском и Усть-Бузулуцком городках. А казак Беленского городка Кузьма Акимов, назвавшись Булавиным, собирал вокруг себя вольницу, чтоб «побить богатых стариков».

Досталось и калмыкам тайши Батыря, принимавшим участие в расправе над булавинцами. Калмыцкие мурзы Четерь и Чемень привели из-за Волги «воровских калмык», которые начисто разграбили улусы тайши Батыря, уведя в полон свыше тысячи человек, в том числе двух жен и двух сыновей Батыря.

В Черкасске и в ближних низовых станицах тоже не прекращались волнения. Казачьи круги собирались каждый день. Кричали, чтоб стоять за Булавина, а стариков не слушать. Сыпались угрозы. Кипели страсти. Осторожные старши?ны предпочитали из куреней не показываться. Лукьян Максимов жил на своем хуторе под охраной.

Как-то раз, когда черкасский войсковой круг особенно разбушевался, среди голутвенных казаков появился монах. Это никого не удивило. Свалявшаяся сивая борода, старенькая скуфейка, залатанный обрызганный грязью кафтан, котомка за плечами – все свидетельствовало, что монах беглый, а бегство из монастырей было тогда явлением самым заурядным.

– Откуда притопал, отец? – поинтересовался стоявший рядом с монахом казак.

– Дальний я, голубь… Тешевской богородицкой обители смиренный инок.

– Что? Знать, и у вас не сладко?

– Ох, не сладко, – вздохнул монах. – Замучил игумен работами да батогами.

И, чуть помедлив, почесывая поясницу, спросил:

– А пошто, в толк не возьму, старши?н-то ваших ругают?

Казак злобно сплюнул.

– Повесить их мало! На чужих спинах захребетники ездят, чужими головами спасаются. Бахмутского атамана Кондратия Булавина сами подговорили сыскного князя убить, а после того пошли с калмыками промысел над ним чинить… сколько верховых казаков погубили!..

Монах больше ничего не спрашивал. Слушал молча, о чем говорили в кругу, внимательно вглядываясь в лица тех, кто выражал наибольшее сочувствие бахмутскому атаману.

А как стемнело и казаки начали расходиться, монах, поправив котомку за плечами, не спеша побрел к Дону, потом, оглядевшись, пробрался огородами к обширному поместью Зерщикова, постучался в дом с черного хода.

Зерщиков открыл. Монах молча прошел за хозяином в горницу. Здесь совсем по-свойски сбросил скуфейку, снял котомку, кафтан и принялся отвязывать бороду.

Зерщиков улыбнулся:

– А впрямь никто тебя от беглого чернеца не отличит, Кондратий Афанасьич…

– Борода надежная. Говором себя опасаюсь выдать, – сказал Булавин. – Церковности во мне мало…

– А как тебе в войсковом кругу приглянулось? Слыхал, что у казаков на душе лежит?

– Слыхал. Дон ныне всюду смутен. Старикам измена не впрок пошла, а на гибель…

– Я ж сказывал… Старики не крепки. И ежели, как мыслили с тобой, запорожцы дадут подмогу, все донские реки враз станут за тебя…

– У запорожцев в кошевых-то ныне кто, не ведаешь? – спросил Булавин.

– Тимофей Финенко.

– Старый сечевик?

– Старый… Да сильно робок, оглядками живет. Потолкуй сначала с казаками. Верней бы дело вышло, кабы Костя Гордеенко в кошевых ходил…

– Попомню.

– Ты, стало быть, решаешь?

– Да. Медлить больше нечего. Завтра в Сечь отправлюсь.

– Ну, в добрый час! А я тут буду ожидать твоих посыльщиков… И приведу пока в готовность казаков, радеющих за наши старинные права… Не мало их, сам видел.

– А коли что со мной случится, – тихо произнес Булавин, – пригляди, чтоб рыжий сатана Лукьян родичей моих не загубил…

– Не тревожь себя напрасно, – решительным тоном успокоил Зерщиков. – Всех ухороню.

Булавин подошел к нему, обнял.

– Спасибо. Ты верный друг, Илья Григорьич… Не ведаю, что мне сулит судьба… а жив останусь – вовеки дружества твоего не позабуду, в том клянусь![14 - Странное, на первый взгляд, появление Булавина в Черкасске объясняется многими весьма существенными причинами. Н. С. Чаев по этому поводу делает нижеследующее замечание: «Тотчас же после убийства Ю. Долгорукого – т. е. первого акта восстания – консолидация казачества, или, выражаясь словами документов, «их общее согласие», нарушается изменой Л. Максимова и связанной с ним группы старши?ны, переходящих на сторону московской ориентации. Однако эта группа не является, по-видимому, многочисленной и не пользуется популярностью. Большинство старши?ны и домовитого казачества в это время все еще продолжает сочувствовать активному выступлению против Москвы. Так, известно, что Булавин после разгрома на р. Айдаре появляется в Черкасске переодетым в монашеское платье и присутствует на войсковом кругу. Это происходит с ведома б. атамана Ильи Зерщикова, пользовавшегося большой популярностью в Черкасске в качестве давнего оппозиционера Москвы. Несомненно, Булавин не мог бы этого сделать, если бы большинство черкасского казачества не сочувствовало начатому выступлению. Вполне возможно, что, только убедившись в доминирующих симпатиях к продолжению борьбы с Москвой со стороны большинства казачества и получив директивы от его виднейших представителей (И. Зерщикова, В. Поздеева и др.), Булавин отправляется в Запорожье и ведет там переговоры о совместном выступлении против Москвы.]

… Войсковой атаман Лукьян Максимов понимал, в каком скверном положении он очутился. Весь смысл предательского нападения на Булавина заключался в том, чтобы захватить и уничтожить главарей вольницы, отделаться таким образом от свидетелей неблаговидных поступков войскового атамана и затем свалить на мертвых всю вину за убийство князя Долгорукого. Надежды не сбылись. Булавин и «пущие заводчики» скрылись, они несомненно будут мстить за предательство. Наказание, учиненное над случайно схваченными беглыми, вызвало общее негодование, увеличив число сторонников Булавина. В донских станицах зрела смута.

Оправдаться перед царем, уверить его в преданности пока удалось, но надолго ли? Может быть, Булавин или кто другой донес, что убийство Долгорукого совершено по сговору с войсковым атаманом?

Лукьян Максимов после долгого размышления решил наведаться к азовскому губернатору, потолковать с ним о совместном розыске булавинцев и предупредить на всякий случай, чтобы не давалась вера ворам, пытающимся очернить войскового атамана всякими злобными вымыслами.

Зная, что Иван Андреевич Толстой, хотя и являлся полным хозяином огромного приазовского края, однако от подарков и приношений не отказывался, Лукьян Максимов поехал к нему не с пустыми руками и встречен был весьма ласково. Толстой устроил в честь войскового атамана обед, пил его здоровье, все обещал, во всем обнадежил.