Чёрные короли. Убийца минотавров

2.1

Волчонок покрутился юлой, устраиваясь поудобнее, сунул нос мне под куртку и затих, предательски всхрапнув. Я, стараясь не смотреть на соседку, огляделся, и, обнаружив сбитый ящик с инструментом, вытащил короткую пилу. Оценил полотно и причмокнул от удовольствия. Девчонка тут же сказала:

– А я думал, ты – сын кузнеца, а ты – плотника, выходит? Меня, кстати, Панкратий зовут.

Я хмыкнул:

– А я думал, ты – девчонка.

– Может и девчонка, только папа сказал: «Теперь девчонок нет. Время не то. Все равно вырасти не успеешь. Возьми лук и стрелы. Будешь лучником и Панкратием».

– Здорово, – хмуро сказал я, – это, что ли, твой папа? – кивнул я на сутулую спину возницы. С такого станется родную дочь Панкратием назвать. Старый, вредный и, видать, оригинал. Мог бы другом стать моему Прохору. Подходят. Только я волчонка выбрал. Доверился сердцу, и линия в истории сразу изменилась.

– Нет, – протянула девчонка Панкратий, смешно морща правильный носик, – мой тот, что на боевом коне был и тебя взял к себе вторым оруженосцем.

– А первый кто? Ты?

– Первый сейчас в разведке. Я – лучник.

Я покосился по сторонам. Увидел в соломе тщательно спрятанный потертый колчан и простенький лук. Спросил:

– Уже стреляла?

– Ага. Два раза, – девчушка беззаботно улыбнулась, встряхивая капюшон от капель. Несколько упало на Волка и он, заворчав, зарылся в меня носом еще глубже. Подставил пузо, чтоб почесал. – По пугалу. Не попала. Папа сказал, что ветер дует. Только я не чувствовала ничего.

Замолчали. Колесо протяжно скрипнуло. Возница хлопнул вожжами, прикрикнул на Звездочку. Лошадь засеменила ногами, но быстро успокоилась, и мы опять потащились по грязи медленно. Мимо проезжали всадники. Торопились. На нас не смотрели.

– Я без батяни рос. Съели его, – просто сказал я, – когда за малиной ходили. Давно было.

– А мамка есть? Ты же не один рос?

– Мамку тогда же съели. У меня дядька есть. Он вырастил.

Девчонка кивнула. Даже не утешила словом. Теперь обычное дело, когда кого-то съедают. А многие люди, когда рассказывал, вскрикивали: «Ничего себе за малиной сходили!» Может, сердцем черствая? Да и глупая на вид, хоть и красивая. Бабка Фрося красивой не была, но тоже когда-то ляпнула: «Много хоть малины собрали?» До сих пор помню ее сердитый вид: сведенные к переносице брови и колючие изучающие глаза. Нет. По мне так уж лучше промолчать иногда, как дочка господина, например.

– Я тебя Панкратием звать не могу, – признался я. – Долго слишком. Ратой назову, будешь откликаться?

– Мне все равно, – махнула рукой девчонка. – Я и косы не обрезала. Папа сказал – мы до первого боя. Рат, Рата – нормальное имя для лучника. Только я – парень, не забыл?

– Помню. Девчонкам не место в дружине?

– Ага. Чтят традиции. Пила-то тебе зачем?

Я продолжал вертеть в руках инструмент, позабыв о нем. Давно с девчонками не общался, все с волками да с дядькой. Подтащил топорище, примерился к ручке и сделал первый пробный надпил:

– А вот зачем! – непослушное лезвие пилы выскочило из засечки, оставляя на дереве волнистые царапины.

– Папе не понравится. Имущество его портишь.

– Так он мне его подарил! Теперь топор мой.

– Не совсем так. Господин одолжил топор тебе на первый бой. Хотя, – Рата пожала плечами, – потом спрашивать не с кого будет. Топорище жаль. Красное дерево, вековое. В доме долго на стене висело. Досталось от предков. Дедушкина реликвия любимая. Что, не пилится?

– Тяжело идет, – признался я. Силы в руках не хватало. Возница на наши голоса обернулся. В глазах его мелькнуло удивление. Тряхнул бородой, заблеял:

– Ты что делаешь, окаянный?!

– Пилю.

– Зачем?! – изумился старик. Потянул вожжи, лошадь пошла в бок с дороги, въезжая в пласты грязи и грозя застрять навсегда – передние колеса телеги начали проваливаться в трясину. Возница отвлекся, справляясь с напастью.

– Тяжел топор для меня – не взмахнуть толком.

Возница примолк, потом осторожно спросил:

– Ты что, драться собрался?

– А ты нет, что ли? – удивился я. Отпиленная рукоятка упала в грязь. Возница и Рата переглянулись. Старик закрутил шеей, словно ворот рубахи ему мал. Отвернулся от нас, так ничего и не ответив. Девчушка придвинулась ко мне. Задышала так, что щека у меня разгорелась.

– Вот тут дырочку сделаю, – пояснил я, хмурясь от того, что краснею, – тесемку кожаную проведу, петлю сделаю. Тогда с руки соскальзывать не будет. Брусок есть?

Рата наклонила к себе ящик, поискала камень. Протянула мне. Я перевернул топор к себе, посмотрел на широкое тупое лезвие – хорошее железо, только не ухоженное, и провел по нему первый раз бруском, к вечеру должен был управиться.

Рата глупо улыбнулась и склонила голову к моему плечу. «Тоже мне пацан-лучник. Да что с вами со всеми? Одному пузо почеши, другой плечо подставь. Неженки. Я вот не такой. А все почему? Потому что без отца рос».

Я вздохнул и продолжил точить топор.

2.2

Думал, темнеть станет и наш табор на ночлег остановится. Поужинаем хорошо. Кашу сварим. Похлебаем из котелка. Я бы грибов тогда нашел и смог бы удивить Рату своей добычей. После дождя сизых и слизняшек полно под елями вылезает. Знай собирай – темнота не помеха. Я вообще решил Рату почаще удивлять, чтоб она поняла, что с таким, как я, не пропадет.

Однако остановились мы, когда солнце еще высоко было, и кашу варить не стали. Всадники все вперед ускакали, а мы на телегах кольцом встали. Не распрягая лошадей. Два мужика корзину с хлебом таскали, нам на троих ржаной каравай выдали. Дед-возница, разделив ужин на три ровные части и нам доли выдав, кратко пообщался с раздатчиками провизии. Я его слушал, а Рата волчонка моего кормила. Улыбалась, почти весь свой паек скормила. Хотела и мой забрать, но я не дал, грозно брови охмурив.

– Чего это мы стали? – спросил возница.

– Завтра с утра битва будет. Дружина по полю вытянулась, готовятся. Нам, обозникам, ждать здесь, в лесочке. Потом дыру заткнут.

– А кто команду отдаст?

– Староста Эрнаст. Он нами командовать и будет. Поведет, куда скажут.

– Это тот, что без ног?

– Так на коне будет.

– А справа от нас кто встал? Чужие вроде?

– Да нет. Свои. Речные. Там с пяти деревень.