– Агафья Тимофеевна?! Вы как здесь?! Чему я обязан вашим посещением? Здоров ли папенька?!
– Иван Степанович, оставьте этот тон! Я пришла к вам, разумеется, без ведома папеньки. Я пришла вас просить…
– Просить? О чем? Я вас не понимаю! Но войдите, пожалуйста, присядьте, побеседуем. Вот неожиданный визит!
Они вошли в гостиную. Ганя опустилась на первый попавшийся стул. Она была бледна, имела измученный вид, но красивые черты лица с кротким выражением чудных глаз казались еще прекраснее. Гордо откинутая назад хорошенькая головка на роскошном бюсте делала ее настоящей красавицей в полном смысле слова, и Куликов невольно любовался ею.
С минуту они оба молчали. Ганя не могла собраться с духом, чтобы начать, а Куликов умышленно тянул паузу, чтобы любоваться девушкой. Теперь, когда в ней природная скромность боролась с решимостью и отвагой, когда она совершила целый подвиг рискованного визита и вдруг начала трусить, очутившись лицом к лицу с последствиями своего подвига, она поминутно то бледнела, то краснела, то глаза сверкали огнем, то вдруг потухали, и она как-то ежилась, уходила в себя, готова была провалиться сквозь землю и бежать назад без оглядки. Куликов следил за этими переменами и, любуясь внешним их эффектом, все хотел угадать, какое состояние возьмет верх.
Наконец Ганя заговорила:
– Иван Степанович, я устала вести эту безгласную, тайную борьбу… Я признаю себя побежденной. Пришла просить пощады. Не добивайте меня. Прекратите борьбу. Диктуйте условия.
На губах Куликова скользнула усмешка… Он отвечал не сразу.
– Извините, Ганя, я не совсем вас понимаю. Мне кажется, что вы вовсе напрасно обвиняете меня в какой-то войне против вас, чуть ли не в мучениях, причиненных вам. Могу вас уверить…
– Постойте, – перебила его девушка, и глаза ее сверкнули, – вы хорошо понимаете, что я пришла к вам не для пустых фраз!.. Если вы продолжаете притворяться, то я буду говорить прямо. Вы завладели доверием и расположением моего отца… Вы получили согласие моего отца на то, чтобы сделаться моим женихом… Вы почти ежедневно настраиваете отца против меня и заставляете его подчинить меня своей воле и вашему решению!.. Я боролась сколько могла… Я положила все свои силы на эту борьбу!.. Теперь я вижу, что дальше бороться не в состоянии… Я пришла к вам, как к честному человеку, просить… Просить, во-первых, отказаться от видов на меня и, во-вторых, прекратить знакомство с моим отцом, перестать нас посещать…
Куликов слушал ее внимательно; его обычная злая, нехорошая улыбка не сходила все время с губ, но Ганя ни разу не взглянула ему прямо в лицо и не видала этой улыбки. Когда она кончила, Куликов готов был расхохотаться, но он сдержался и отвечал:
– Не слишком ли многого, Ганечка, вы у меня просите? Вы сами говорите, что я ваш жених, что бороться вы больше не можете, значит, должны уступить… По вашим же словам, я пользуюсь доверием и расположением вашего папеньки, человека богатого и почетного, с которым я могу породниться. Ради чего же я откажусь от всего этого?
Девушка задумалась.
– Я думаю, что вы, как честный человек, не захотите насильно, против воли пользоваться…
– Против чьей воли? Вы сами же говорите, что папенька ко мне расположен?
– Я говорю о себе, господин Куликов.
– Но почему же вы думаете, что ваша воля для меня дороже воли вашего отца?
– Потому, что вы собираетесь жениться на мне, а не на отце!
– Но сделаться зятем, ближайшим помощником вашего отца… К тому же вы забываете, что воля молодой девушки может меняться, может оказаться ошибочной, тогда как воля почтенного, старого человека должна бы, казалось, и для вас быть священной.
Ганя опустила голову. Из глаз покатились слезинки.
– А я мечтала! Думала, что вы… вы – порядочный человек!
– Сударыня! Какое вы право имеете меня оскорблять?
– Вы обманули, обошли отца и, разумеется, хотите пожинать плоды своего обмана, а я мечтала о вашем великодушии.
– Ганя?! Что это за объяснения?!
– Поймите же, что я вас ненавижу и никогда, никогда не буду вашей женой! Слышите ли? Никогда!
– Полноте, Ганя, любовь и симпатия супругов легко изобретаются впоследствии. Поверьте, что если мне удастся сделаться вашим мужем, а в этом я нисколько не сомневаюсь, то я сумею заставить вас любить и уважать меня.
Глаза Куликова заискрились так, что Ганя почувствовала его взгляд на себе и инстинктивно подняла голову. Встретившись глазами с ним, она вся задрожала от страха.
– Иван Степанович! Еще раз умоляю вас – оставьте меня! Ради всего святого умоляю вас: оставьте, откажитесь.
Куликов засмеялся:
– Не просите, Ганя, невозможного. Если бы на моем месте был ангел с неба, то и тот не внял бы вашим мольбам. Слишком вы хороши!
И он взял руку девушки, но она быстро ее отдернула.
– Значит, никакой надежды на пощаду с вашей стороны нет?
– Ах, какая вы, Ганя, наивная! Вы приходите просить, чтобы человек отказался от богатой красавицы-невесты, которая вся в его власти, а что же вы взамен этого предлагаете? Ну, допустим, я внял бы вашим просьбам, порвал бы с вашим домом все связи, а затем… что же дальше?
– Дальше… Ничего…
– Вот видите! Я потеряю красавицу-жену с хорошим приданым и взамен этого получу… ни-че-го?!. Нет, давайте говорить, что же в самом деле вы могли бы мне предложить «на мировую» за мой отказ.
– Мне нечего предложить… У меня ничего нет!..
– Ай-яй-яй! И с такими ресурсами вы идете просить?! Неужели вы и поцелуя не дали бы?
Куликов хищническими глазами пожирал девушку.
– Наш разговор, кажется, перестал быть серьезным, – произнесла Ганя, – я вижу, что я ошиблась в своих мечтах…
– Мечтах о моем великодушии… Напрасно! Я, действительно, великодушен; но есть граница, за которой великодушие переходит в глупость… Я не хочу переходить эту границу… Но разве это не великодушно, что, беседуя целый час наедине с хорошенькой девушкой, я еще ни разу не поцеловал даже ее?
Ганя поспешно встала.
– Позвольте надеяться, что по крайней мере мой визит к вам останется тайной?
– Это что же? Опять требование великодушия? Разве я требовал вашего визита, просил вас пожаловать? Почему же я не должен говорить об этом хотя бы, например, вашему папеньке?
– Я прошу вас…
– Опять прошу, прошу и прошу. Все только просьбы. Приучайтесь, Ганя, не просить, а требовать, не выпрашивать, а расплачиваться! Вы желаете, чтобы я никому не говорил о вашем посещении? Извольте, но за это я желаю, чтобы вы позволили вас расцеловать. Вот мы и будем квиты, никому не придется просить. Поверьте, просьбы унижают человека, а вы…
– Молчите, негодяй! – произнесла девушка, выпрямившись и гордо подняв голову.
Куликов искривил рот, вскочив, схватил руку Гани и стиснул ее с такой силой, что она вскрикнула от нестерпимой боли.
– Вы, может быть, уже не к первому мужчине шляетесь на тайные свидания?! Знаешь ли ты, что в моей власти сделать с тобой что угодно?! Сколько бы ты ни кричала, никто тебя не услышит и никто не придет на помощь! Но я не сделаю этого, потому что скоро по праву, как муж, буду делать с тобой что захочу! И помни, ты дорого заплатишь мне за это оскорбление! А теперь я не выпущу тебя отсюда одну, а пошлю лакея за твоим отцом. Пусть он полюбуется на свою дочь, делающую визиты к холостым мужчинам.
Куликов с силой оттолкнул девушку в глубину комнаты и хотел позвонить.
– Ради бога! – упала Ганя на колени. – Не делайте скандала! Выпустите меня! Умоляю вас!