Ловушка памяти

Макс вот здесь лежал. А женщина, которая так страшно кричала, стояла возле скамейки, на которой сейчас сижу я. Наверное, она тоже на ней сидела. Думала о чем-нибудь хорошем – и тут тело из окна летит…

Она так кричала, так ужасно кричала!

Надо бы мне все же идти домой. В мой дом без собаки, без ребенка, без мужа.

Я не знаю, кто вызвал тогда «Скорую». Может быть, та женщина, которая кричала. Наверное, она живет в нашем доме, раз сидела на нашей скамейке в нашем дворе. Был непоздний вечер семнадцатого сентября – или восемнадцатого? – я никогда точно не помнила дату нашей свадьбы, а теперь буду путать дату смерти Макса. Похоронами не я занималась – все это время я была под опекой Марины. Откуда мне было знать, что сестра моя – главный мой враг?

В лифте так накурено. Странно, кто мог прокурить лифт среди ночи? Тем более что, пока я сидела на скамейке, никто не выходил из подъезда.

Ну и черт, ну и ладно. Вот наконец моя дверь. Куда подевались ключи? Дурацкая сумка, надо купить другую. И собаку. И… подкупить персонал…

Я поняла! Я наконец поняла, в чем заключается суть моего пьянства! В ожидании. В ожидании смерти. В ожидании сообщения о смерти. Марина, несомненно, умерла. Конечно, умерла! Не могла она не умереть! Ее смерть – это просто логично. Она это и сама понимала, раз рассказала о них с Максом. Ее рассказ – предсмертная исповедь, вот что это такое.

Зачем я телефон все время, целых шесть дней, держала выключенным? Мне, наверное, не раз звонили, чтобы сообщить. Выключила, потому что боялась услышать? Да ведь я же хочу услышать! Хочу, чтобы она умерла.

Ребенка мне, разумеется, отдадут. В крайнем случае придется подкупить персонал. Да нет, отдадут и так.

Завтра же позвоню в больницу! Жаль, что нельзя сегодня.

Мама возражать не станет: ей ребенок ни к чему, у нее уже есть ребенок – обожаемый муж-мусипусик. Терпеть его не могу! А впрочем, теперь мне на руку, что он имеет место быть. И мамино отношение к нему тоже на руку.

Да вот же они, ключи, я не там искала. С координацией движений полная ерунда: ключ никак не попадает в скважину. Все, пора завязывать с пьянством. Тем более что больше в нем нет никакой необходимости: завтра позвоню в больницу – ребенка мне отдадут, дай бог, чтобы он-то был жив. Он должен быть жив, иначе все не имеет смысла!

Какого черта я закрыла дверь на два замка? Как я утром выходила из дому, совершенно не помню. Кажется, я собиралась к Марине. Нет, не собиралась, иначе бы я сначала позвонила, а я точно помню, что не звонила ей все эти дни. Да и чего звонить?

Как чего? Понятно чего: узнать, что она умерла. Позвонить и не дозвониться, забеспокоиться, связаться с больницей и услышать: ваша сестра… А затем подкупить персонал и забрать ребенка. Вот что надо было сделать!

Слава богу, дверь открылась. Думала, ночевать под порогом собственной квартиры придется, на коврике. Утром соседи увидели бы, и репутация моя была бы подмочена. А мне теперь нельзя терять репутацию – мне нужно усыновить ребенка умершей в родах сестры.

Так, теперь принять душ и спать – с утра много дел, надо быть бодрой и свежей. Не помню, есть ли у меня чистая блузка? Плохо, если нет. Ладно, завтра что-нибудь придумаю, со стиральной машиной мне сейчас не справиться. Очень хочется спать. Да черт с ним, и с душем!

Моя одинокая постель – бывшее брачное ложе – уже тем хороша, что больше не пахнет изменой. А ведь пахла, пахла! Почти целый год в прямом смысле слова пахла: чужими духами. Только я так и не поняла, что это духи моей сестры. Как это было ужасно! Я просто задыхалась. Но ни о чем не спрашивала: я так боялась услышать… Не хотела я слышать никаких признаний! Я, наверное, еще год согласна была бы так жить, только бы не услышать. Совершенно ненормальная женщина, подобных идиоток больше не существует в природе, я одна в своем роде. Любая бы на моем месте с самого начала, как только стала подозревать мужа в измене, устроила бы скандал. А я молчала и боялась, что Макс сам заговорит. Возможно, если бы я поступила, как нормальная женщина, ничего бы не произошло: Макс открыл бы мне свой план, и мы вдвоем решили, что делать. Как знать, может, я и согласилась бы с ним – я ведь тоже безумно хотела ребенка. Или бы не согласилась, и тогда бы он все отменил. Или не отменил, и мы бы с ним развелись…

Не знаю, что для меня страшнее: развод или смерть Макса. Пожалуй, развод был бы тяжелее.

Значит, все правильно.

Спать.

Нет, все же смерть тяжелее.

Глава 2

Наталья (продолжение)

Самое мучительное в моем состоянии – пробуждение. Оно делится на две одинаково непереносимо болезненные стадии: пробуждение от сна и возврат к воспоминаниям.

Каждый мой сон кончается кошмаром. Собственно, кошмар является предвестником пробуждения – мой отравленный алкоголем мозг больше не выдерживает. Страшно болит голова, тошнит так, будто я всю ночь каталась на чертовом колесе, все тело словно избито. Я долго лежу, не решаясь открыть глаза, а потом так же долго собираюсь с силами, чтобы встать, выпить таблетку, сварить кофе, принять душ – вернуть похмельное тело к жизни. Но как только тело становится жизнеспособным, накатывают воспоминания, и тогда я снова отправляюсь в бар, потому что вынести их не в состоянии.

Никогда раньше ничего подобного со мной не было. И быть не могло! О том, что алкоголь – единственно возможный анальгетик для больной моей души, я узнала в тот день, когда вызвала «Скорую» для своей сестры. Ну, в общем, в тот самый день. Странно, что не раньше. Например, на поминках. Или сразу после того, как уехала синяя машина с мертвым Максовым телом. Или после второго разговора с милицией – был момент, когда они усомнились в самоубийстве, а усомнившись, начали подозревать меня. Потом все обошлось.

Марина тоже почему-то в самоубийство не поверила. Что там она говорила в тот день, когда… когда я «Скорую» вызвала? Что Макс это… не сам? Произошла странная, страшная вещь… «Этим уже занимаются…» Что она имела в виду? Кто занимается? Милиция? Зря тратит время – я же была в соседней комнате, когда все произошло. Или сестра тоже меня подозревает? Что ж, вполне логично, я бы на ее месте тоже подозревала.

Да я и на своем месте временами подозреваю… сестру, хоть это совсем не логично: я ведь была в соседней комнате, и к тому же пока в состоянии понять, не весь мозг пропила, что Марине смерть Макса нисколько не выгодна.

Получается, я тоже не до конца верю в самоубийство?

Да нет, верю. Просто мне было бы легче, если бы «он не сам». «Сам» – значит, в чем-то я, а я не хочу быть убийцей Макса.

А убийцей сестры?

Да я ведь не собиралась ее убивать, я просто хотела…

Когда я хотела? Вчера я что-то такое говорила…

Сегодняшнее пробуждение особенно тяжелое: голова болит сильнее обычного, а еще… В воспоминания закралась какая-то ошибка. Вчера…

Надо восстановить вчерашний день. А я никак не могу восстановить вчерашний день! Каждое утро я сбегала от воспоминаний в бар, но сегодня знаю: бежать нельзя.

С утра я собиралась позвонить в больницу – с вечера решила позвонить. С позавчерашнего вечера. Но вчера, когда пробудилась и после таблетки, кофе и душа вернулась в воспоминания, звонить никуда не стала, прямиком отправилась в близлежащий бар. Я испугалась услышать о смерти сестры. Я вдруг так захотела, чтобы она умерла… Я боялась – хотела, хотела – боялась и надралась вусмерть за каких-нибудь два часа.

Что было дальше?

Проснулась сегодня утром с дикой головной болью у себя дома, на нерасправленной кровати, в одежде, даже в туфлях – со мной такого ни разу за семь дней пьянства и безобразий не бывало. Как попала домой, совершенно не помню.

Так, так… напилась и проснулась. А что было между? Напилась-то я днем, часам к трем дошла до кондиции, но был ведь еще и вечер. Как я провела вчерашний вечер? Позавчерашний помню прекрасно: заблудилась в парке, долго искала выход, вернулась в бар, приехала домой на такси. А вот вчерашний вечер начисто стерся из памяти.

Надо начать все сначала. Я обязательно должна вспомнить!

Итак, утром я проснулась и, как обычно, справившись с похмельем, собиралась позвонить в больницу, потому что решила так с вечера. Но в больницу не позвонила, бросилась очертя голову в бар. И напилась… А потом оказалась дома. Круг замкнулся.

Вспомнила! В баре я познакомилась с молодым человеком. Кажется, это был не официант. Что-то такое я ему говорила… Я говорила долго и много – душевный такой парнишка попался. Говорила и пила, пила и говорила. Он еще мне сказал, что напитки мешать не стоит, и я все время пила «Арарат».

Затем мы куда-то поехали. Точно! Мы ехали в машине – наверное, это было такси. Куда мы поехали – к нему? Ко мне? Я и в машине все говорила. Пила и говорила… Я пила коньяк из бутылки – вероятно, в баре мы купили бутылку и взяли с собой. А потом…

Я не помню, что было потом. Я совершенно не могу вспомнить, что было потом! Может быть, мы приехали ко мне, я допила бутылку и уснула, а он ушел?

Мне нужно вспомнить, мне обязательно нужно вспомнить! Я должна, я обязана вспомнить!

Нет, мы не ко мне поехали, а в какое-то другое место. В какое другое?

Ну, если не ко мне, то, значит, к нему. Кстати, как его зовут? Совершенно не помню. А как я оказалась дома, если мы к нему поехали? И зачем я дома оказалась, ведь, раз мы поехали к нему, значит, предполагалось, что мы там и останемся? Может, мы поссорились? Поссорились, я вызвала такси и уехала? Почему-то я этого совершенно не помню…

Боже мой, как же у меня сегодня болит голова! Пора завязывать с пьянством. Но сначала нужно встать, выпить таблетку… Ну, и так далее по списку.

До чего я докатилась: подцепила в баре мужика, возможно, провела с ним ночь и даже этого не помню!

Ладно, все, хватит терзаться. Можно считать, завязала. Больше в бар – ни ногой. Приведу сейчас себя в порядок и позвоню Марине – ее, конечно, уже давно выписали, и она дома. Может, и малыша выписали. Хотя малыша вряд ли – семимесячных держат долго, в специальных камерах.