Запах теней
Не проронив ни слова, мальчик прошёл мимо, открыл холодильник и, по-видимому обнаружив что-то съедобное, зашуршал пакетом. Настя сидела и молчала. Стакан женщина поставила на стол – наполненный водой желудок уже отказывался принимать столь желанную минуту назад воду. Появление сына прибавило ей немного сил и уверенности в себе. Анастасия повернулась к сыну и спросила:
– Ты проголодался, малыш? – как всегда ласково и нежно прозвучали её слова.
Дима стоял к ней спиной и молчал. По движениям рук и подёргиванием ушей можно было понять, что подросток интенсивно что-то уплетает за обе щёки.
«Опять бутерброд. Суп – как всегда не о чём»
– Дима, суп есть. Тебе разогреть? – заботливо поинтересовалась мама, но мальчик молчал. Настя улыбнулась и добавила, – У тебя рот занят? Не можешь ответить маме?
Подросток что-то невнятно пробубнил и снова полез в холодильник за очередной порцией колбасного хлеба. Достал пакет и громко зашуршал им.
– Дима, – позвала Настя, но в душе уже зашевелился маленький острый комочек непонятно откуда взявшегося беспокойства. Может быть, в другой раз она могла бы свалить всё на неприятные обстоятельства, которые случились пятнадцатью минутами позже, но только не сейчас. Дурное волнение накатило зелёной волной и не нисколько желало сдавать позиции. – Дима. Дима. Дак, ты что?
Мама взяла его за руку и тихонько потянула. Подросток послушно повернулся. Довольное лицо и широкая плавающая в безмятежном жевании улыбка могли свидетельствовать лишь о том, что мальчик безумно счастлив, по-видимому, радуясь букету долгожданных вкусовых ощущений во рту, но это была не его улыбка. Точнее сказать – неестественное чужое выражение, будто мальчик сам себе навязывал нежеланную мимику. Словно только что раздосадованный плохим событием, он неумело попытался скрыть собственное мрачное настроение, вот только выходило ужасно плохо. Да, что тут говорить – невероятно плохо! И по началу ей показалось, что мальчик чем-то расстроен, но…
На Настю смотрел совершенно другой человек. Именно так. В этот миг по её телу обжигающими колючими лапками снова пробежал неприятный холодок. К тому же нелепая небрежно жующая физиономия наводила смутное чувство, от которого, в добавок к слабой дрожи в теле, замерло сердце. Мало того, что сын молчал, он просто стоял с глупой улыбкой дауна и с жадностью голодного волка жевал бутерброд с колбасой. Отсутствующий счастливый взгляд напоминал полугодовалого ребёнка, устремившего всё своё внимание на завораживающую новую игрушку. Дима жевал, а кусочки хлеба валились из рта. Но он не обращал на них никакого внимания, как и не замечал обеспокоенную в этот миг маму.
Может быть, стойкое самообладание позволило ей не дать панике захватить власть над ней, а может быть и что-то другое. Что-то более сильное, чем просто черта характера, поскольку свойственные ей качества поведения были не единственными достоинствами. Может, панику остановил «прилив» или ещё что?
Анастасия неподвижно сидела и смотрела на внезапно изменившегося на глазах сына. И помимо всей неестественности происходящего, всей открывшейся перед глазами жутковатой картины, ей не было страшно. Дело не в том, что она не боялась за сына, за его здоровье. Конечно дело не в этом. Просто в этот момент буквально на секунду, ей показалось, что она уже видела это. Когда-то, очень давно, а может быть совсем недавно, но Насте приходилось видеть подобное, и это зрелище происходило опять таки с её сыном. Вот только когда это было? Почему она не помнит? Женщина твёрдо знала, что не первый раз наблюдает за столь странным поведением Димы. Но как такое может быть? Мозг бунтовал: если бы она видела, то – несомненно запомнила. Да и как такое можно забыть?
Необычное чувство дежа вю встрепенулось в груди. Мальчик уже почти доел последний кусок, не упустив момент уронить пару-тройку крупных крошек на пол, и громко рыгнул. Даже этот звук чужим режущим эхом прозвучал в её ушах. Дима явно был не в себе. И тут его глаза забегали, да так быстро, что, казалось, вот-вот выскочат из глазниц. В них промелькнул металлический блеск. В этот миг Настя уловила вспыхнувшую на долю секунды искорку. Она загорелась и тут же погасла, оставляя на дне её глаз чёрный след. Частичка посторонней энергии озарила выцветшие от стремительных быстрых движений глаза. Разыгравшееся воображение молодой художницы играло на нервах – самообладание испарилось. Она схватила его за руку и интенсивно, как только могла, начала её трясти. Мальчик заулыбался ещё шире, его глаза остановились, он вытащил из сжимавших словно тиски рук матери кисть, повернулся к холодильнику и, как ни в чём не бывало, зашуршал пакетом.
До сих пор сохранявшая выдержку, женщина была не просто ошарашена, она испугалась. Бешено затряслось сердце в хрупкой груди, хотелось закричать, но звук застрял внутри. Хотелось поддаться панической власти страха, вскочить и остановить всю эту невероятную бессмыслицу, но вместо этого Настя продолжала безмолвно наблюдать за сыном. Хотелось поднять руку и схватить сына, но вместо этого конечности, словно читая её мысли, налились свинцом. Её тело враз окаменело, будто невидимая рука накинула на плечи тяжёлые оковы, которые тут же обездвижили женщину. Такое впечатление, что её что-то удерживало. «Не лезь! Не надо!» – схватило Настю неведомая сила, – «Не вмешивайся!»
Дима вновь повернулся: всё та же глупая неестественная улыбка переигрывающего свою комедийную роль актёра, отсутствующий взгляд с тёмным блеском в глазах и огромный бутерброд в руках. Мальчик впился в еду, откусил неимоверных размеров кусок и принялся с интенсивно жевать, будто минуту назад вовсе и не ел. Кусочки еды падали изо рта – они просто не вмещались в нём. И ко всему прочему, одновременно рот парня растягивался в широкой чужой улыбке.
Почувствовав мимолётную слабость в теле, Настя нашла в себе силы протянуть к мальчику руку. Из груди, словно вылетевшая пробка, сорвался еле слышный сдавленный хрип:
– Сынок. Сыно-о-ок!
Она вскочила и обняла его. Женщина крепко прижала мальчика к себе. Странно, но в этот миг она верила, что таким образом всё кончиться, вся пугающая нелепость происходящего бесследно исчезнет и растворится в памяти. Ничего не было, ничего не произошло, ничего… ничего. Это всего лишь ошибка, всего лишь недоразумение природы. Ей не хотелось думать о другом, женщине даже не пришло в голову: «А почему, собственно, она так считает?»
Почему думает, что всё – плохо? Может быть, всё не так уж и плохо? Может быть, мальчик лунатит? А может быть, ей это сниться? И вообще, почему она так реагирует, как будто может случиться или уже случилась беда? Почему женщина воспринимает увиденное именно таким образом, а не иначе? Возможно, другая бы на её месте вызвала скорую помощь или разбудила сына, подарив ему пару-тройку увесистых пощёчин. Но вместо этого, женщина схватила сына и не отпускала.
Её сиплый голос с трудом издавал лишь отдалённо напоминавшие речь звуки:
– Сыно-о-ок. Малыш мой, – молила она, – очнись же.
Она делает всё правильно, абсолютно правильно – уверенность не покидала её. Нисколько не сомневаясь в своих действиях, Настя изо всех сил сжала худощавое тело сына. Неожиданно в голове вспыхнула недавно нарисованная картинка. Снова эти загадочные пугающие силуэты людей, вызывающая в её желудке только лишь дискомфорт тщательная прорисовка и эти дыры вместо глаз. Образы появились из неоткуда и как всё происходящее с ней сейчас приводили её в растерянность.
– Сыночек!
Образы засмеялись, они радовались, ликовали. Чужая беда – их счастье. Ей показалось, что она слышит их нервный хохот, видит злорадное удовлетворение на нарисованных оживших лицах. Настя закрыла глаза, но они никуда не исчезли, напротив – теперь они стали ближе, а их демонический хохот превратился в громкий сверлящий шум. Звук оглушал, сбивал и разрушал мысли, блокировал волю. Он сводил с ума.
– Сыночек. Дима.
Она попыталась открыть глаза, но ничего не получалось – хохот подавлял их и не отпускал веки. А нарисованные люди пустились в пляску – замельтешили штрихи, заиграли линий, вспыхивали и гасли чёрные, серые и белые пятна. Кавардак продуктов творчества молодой художницы стремительно заполонил голову, слившийся в беспорядочный шум хохот заложил уши.
– Сыночек. Дима. – Молила она, и руки сжимали всё сильнее и сильнее, – Дима.
Настя чувствовала, как чавкает сын. Она не видела его лица, но точно знала, что глупая пугающая улыбка, словно присосавшийся к жертве паразит, до сих пор сидит на том же месте. Женщина была уверена – не исчез и стальной блеск в глазах Димы. И в кромешной темноте её сознания продолжали нести свой злобный танец нарисованные образы. Множество переплетений чёрных, белых линий растворились в огромном клубке ритмичных движений. Они пришли к ней. Только к ней. Сейчас, как никогда, ей вдруг стало ясно видно. Они пришли к ней. Им нужна она. Они хотят свести её с ума. И нет избавления от них, никто и ничто не поможет, может только…
Мысль пришла неожиданно, прежде чем женщина смогла осознать, что всё очевидно. И почему она сразу не воспользовалась им? Настя представила свою руку с огромным в виде ластика орудием, зажатым между пальцев. Ещё миг и она интенсивно принялась стирать бесноватый клубок чёрно-белых линий. И как ни странно, но это сработало – образы таяли, растворяясь в бесконечной белизне.
– Дима, очнись, – прошептала она, – сынок, очнись.
Последний штрих растаял, а шум окончательно исчез. Настя открыла глаза – почувствовала лёгкое головокружение. От злобного хохота звенело в ушах, но ведь это пустяки. Внутренняя радость нарастала внутри, поскольку очевидно – всё получилось. И почему она не догадалась воспользоваться им сразу? Страх за свою жизнь и жизнь близких людей все эти годы заставлял женщину скрывать и запирать глубоко-глубоко свой дар. Именно поэтому Настя не поняла сразу, что можно воспользоваться им. В этот раз «прилив» наступил неожиданно, буквально ворвался в её жизнь, и так же непредвиденно смог помочь ей. Остаётся один единственный вопрос: в чём? В чём он помог?
Анастасия ослабила руки и без всякого страха посмотрела на сына. Мальчик поймал её взгляд и спросил:
– Мам, ты чего? – Крайнее удивление читалось на его лице, и в то же время он явно не понимал, что произошло. – Мама, ты что?
– Ничего, – с присущим спокойствием ответила женщина, – Мне нельзя тебя обнять?
На вряд ли ещё кто смог бы так искусно, с чугунным стержнем колоссальной выдержки, замаскировать сложившеюся ситуацию. Сколько потребовалось бы сил и хладнокровия, чтобы в данный момент не выдать себя. Но только не для неё. Настя сделала это с лёгкостью, нисколько не утруждая себя, как будто так нужно. Как будто кто-то или что-то взяло на себя всю грязную работу и не позволило женщине погрузиться в истерику и всё испортить.
– Ну, мама! – совсем по щенячьи проскулил Дима, – мам, отпусти меня.
И она так же с удивительной лёгкостью и внутренней свободой его отпустила, будто минуту назад ничего и не было. А ведь подросток даже не понял, что с ним случилось, и что минувшие десять минут он не принадлежал себе.
А так ли это? Предстоит ещё выяснить.
Женщина проводила сына нежным взглядом. Не смотря на прошедший, словно вихрь, стресс, чувство окрылённости не собиралось покидать её тело. Странная и приятная лёгкость в груди. Когда последний раз она испытывала подобное? Трудно вспомнить, может быть – никогда. Сейчас она почувствовала в себе прилив необычайной силы. Дурманящий плен в голове доставлял удовольствие, и Настя решила для себя всё. Только сейчас женщина нашла оправдание самой себе. Только сейчас она раз и навсегда приняла себя такой, какая есть – теперь очередной «прилив» будет первым и последним, кого не сомнут и не выбросят в далёкие и недосягаемые уголки женского сознания. Настя примет его, она воспользуется им, в конце концов – будет собой. От себя не убежишь, и это – истина. Истина, которую на протяжении всей жизни женщина всячески старалась заглушить, уничтожить.
С самого детства Настя думала, что душа её больна. И нет такого лекарства, которое способно излечить её, и нет такому человеку места на земле. Поэтому напуганный собственными умозаключениями и внутренними переживаниями ребёнок не придумал ничего лучше, чем запереть это в себе. В последствии на протяжении многих лет дар не однократно напоминал о себе – выползал наружу в виде очередного «прилива».
Настя улыбнулась и села на стул. Внутренняя лёгкость придавала уверенности в себе, но оставался всего лишь один неразрешённый вопрос, который продолжал беспокоить женщину.
Что произошло?
***
Довольно-таки странное чувство – иметь две души. Никому никогда не понять те сумасшедшие часы, проведённые взаперти. И не где-нибудь в помещении, в яме, пещере, да где угодно, чёрт побери, а в собственном теле. Как бы жутко не звучали эти слова, какими абсурдными они ни были, правда всегда одна. Алиса могла видеть, слышать, даже разговаривать. Вот только себе она не принадлежала. Не сказать, что девочка полностью потеряла власть над телом, но и утверждать обратное абсолютно нельзя.
Дни перебирались тягучей рекой – долгими казались даже минуты, не говоря уж о бесконечных днях. И эти дни были настоящим испытанием для девочки. Конечно, ведь ей приходилось разделять собственное тело с другой. С другой девочкой, другой сущностью. Она общалась с ней уже тысячи раз, и всегда их диалог был некой проверкой возможностей – испытанием.
Откуда было знать Алисе, что Свет изо всех сил старалась ей случаем не навредить, поскольку вполне могла сделать это, не специально, конечно. Ведь прежде Мите не приходилось контролировать свою силу, и уж тем более не доводилось использовать. Свет всячески предпринимала попытки понравиться своей новой и единственной подруге. По сути, Алиса, пусть и не по своей воле, за прошедшие тысячи, а может – миллионы, лет стала той единственной девочкой, которая смогла дать отпор чужой сущности и стать для Света лучиком до сих пор несбыточной надежды – приобрести смысл в собственном существовании. Поэтому Мита очень деликатно, лишний раз, обдумывая каждый шаг и каждое слово, подходила к девочке с расспросами. Трудно сохранить тонкую, словно паутина, нить, связывающую их в одно целое не только физически, но и духовно.
По-настоящему Свет никогда не была человеком, но природа наградила её чувствами, не чуждыми человеческим. Она знала: девочка станет для неё нечто большим, чем просто очередным носителем. Может быть, прожитые века в бессмысленном, как ей казалось, одиночестве и повлияли на здравый рассудок энергетического существа, но надежда в ней не умирала никогда. Мита твёрдо верила в грядущее спасение. Наконец-то наступит тот миг, когда её жизнь обретёт не только хоть какой-нибудь смысл, но и станет вполне реальной, а может и материальной. Вот только каким образом это произойдёт? Свет не знала и думать не хотела. Она, как любой человек в минуты безысходности, просто верила.
И в то же время, Свет была безумно счастлива. Алиса не только не спала, что не скажешь о предыдущих носителей, но и к великому изумлению разговаривала с ней. Да что говорить: девочка выступала на равных за право обладать своим же по существу телом, и это восхищало Миту. В первые же дни после грубого вторжении Алиса поняла абсолютно всё и на удивление восприняла происходящее с ней вполне разумно и спокойно, правда не без некоторого лёгкого вмешательства Света, которая немного удерживала девочку от возможного провала в истерику. Всемогущая бестелесная сила в обличии девочки при желании могла не только управлять Алисой, но и при удобном раскладе раздавить, уничтожить носителя. Конечно Свет никогда бы не сделала подобное, не считая тех далеких моментов жизни, о которых ей всегда было горько вспоминать. И уж тем более она никогда не сотворила бы это с Алисой. Будучи обладательницей огромнейшей силы, она боготворила девочку-носителя, сопротивление Алисы приводило её в безудержный восторг.
Мита не могла поверить в собственное счастье. Каждый раз, после погружения Алисы в сон – всё-таки адаптация в новом для себя содержании, когда твоё тело принадлежит кому-то ещё, сказывалась на самочувствии ребёнка – Свет была рядом и любовалась спящей девочкой. Ей нестерпимо хотелось общаться, хотелось о многом расспросить Алису. Ещё бы, за тысячи лет у неё накопилось не мало вопросов, на которые никто и никогда не смог бы ей ответить.
«Алиса сможет»
Алиса сможет дать ей ответы на многие вопросы, просто она ещё не знает об этом. Совсем скоро, ещё чуть-чуть, девочка привыкнет к ней, посторонней, и расскажет Свету всё. Но самое главное – Мита не сомневалась – Алиса будет ей другом. Единственным и настоящим другом, которого она так ждала, о котором во время и после перехода всегда мечтала пока хоть как-то могла осознавать горькую действительность.
«Алиса – подружка»
Быстрее ветра пролетели для Света три недели, и… О, чудо – она по-прежнему находится в собственной памяти, ничего не забыла. Такого просто не могло случиться. Как ей удаётся сохранять память, сдерживаться и не погрузиться с головой в чужую жизнь, как происходило всегда? Как? Что изменилось?
Свет прекрасно понимала, что в действительности происходит, или просто ей хотелось верить в это. Всё дело в Алисе. Конечно, девочка как дар божий прислана освободить Миту от тяжкого рока. Она появилась не случайно, вековые просьбы молитвы Света были услышаны. Может показаться странным: неизвестная и невидимая никому, но действительно реально существующая, пусть и без тела, жизнь – энергия верила в бога. Искренне верила и молила. Молила о скором спасении, о собственной жизни, о смерти. И вот сейчас её молитвы были услышаны – пусть не совсем, но она принадлежит себе, и к тому же у неё появился друг. О таком подарке судьбы она могла только мечтать.
Сейчас Мита наблюдала, как еле заметно поднимается и опускается грудь спящей девочки. Она ждёт уже час или два, и всё это время не сводит глаз с Алисы. Их последний разговор был немного длиннее, чем обычно, и как обычно начинался и заканчивался одним и тем же: расспросами друг о друге. Правда Алиса уже не спрашивала кто она и зачем здесь, а больше интересовалась о её прошлой жизни – кем она была раньше. Свет в свою очередь охотно отвечала, предварительно дав себе зарок, что ничего не будет скрывать от девочки. Лишь однажды Мите пришлось солгать, когда Алиса совсем неожиданно спросила её: «Ты будешь со мною всегда?»
Свет ответила: «Нет». Но почему-то тут же усомнилась в собственных словах. Конечно, очередной переход должен наступить ровно через год. Но, будет ли он? – большой вопрос. Смутные сомнения охватили Миту – предвестник того, что действительность скорее всего поменяется. Предчувствия никогда не изменяли ей, и она знала об этом. Если подобная уверенность, вдруг, поселилась в голове, значит: так будет.
– Ты уверена в этом? – будто ощутив обман, спросила тогда Алиса, – Ты уверена, что через год ты … ну, уйдёшь, Мита?
– Конечно, – ответила Свет и с грустью добавила, – ты не хочешь видеть меня? Я…
– Не знаю, Мита. – Алисе было жалко её, она узнала её судьбу. Спустя три недели, как чужак ворвался в её тело, она немного свыклась с мыслью о неизбежности дальнейшего существования. И сейчас, когда Мита симпатизировала ей, Алисе меньше всего хотелось думать об этом. – Я ещё не поняла.
– Ладно. Пройдёт год и «они» вырвут меня. – В процессе очередной беседы девочка и Свет решили, что виной всему «они», только кто такие «они» – не решили, просто так было легче. Дать определение неизвестному, и первый шаг уже сделан. – Я же говорила тебе.
– Говорила, – задумалась Алиса, – да, говорила.
– Я уйду, и очнусь где-нибудь в другой девочке, – больше уверяла себя, чем девочку Свет. – И мы никогда не увидимся.
– Никогда, – повторила Алиса и повернулась к Мите. – Я не уверена, что хочу этого.
«Какая же она сильная!» – восхитилась про себя Свет. Она не переставала удивляться способностям девочки. Алиса поражала её всё новыми и новыми открытиями в собственных возможностях. Вот и сейчас Мита в буквальном смысле ощущала, как девочка чувствует ложь, как старается просканировать её, как предпринимает жалкие попытки покопаться в её мозгах.
«У неё ничего не выйдет, конечно, если я не позволю».
Девочка не знала, на что способна. Что больше всего завораживала Свет, дак это то, что будучи носителем такой колоссальной энергии, таких неограниченных возможностей, она тоже не знала на что способна девочка. Некоторые комнатки сознания Алисы были закрыты для Миты, и она как ни старалась, так и не смогла заглянуть в них. Такое впервые. Чтобы Свет не поглотила разум ребёнка весь целиком и полностью – не может быть. Алиса упорно не открывала некоторые свои тайны, которые возможно были не доступны и для неё самой. Тем не менее, спустя многие века Свет столкнулась с сильным духом, с нечто необъяснимым самой себе. Порой ей казалось, что Алиса вполне могла стать на равных рядом с ней.
– О чём ты?
– Ты мне нравишься, Мита, – Алиса немного странно взглянула на Свет, – правда, я не уверена, что в действительности тебя так зовут, но ты мне нравишься. Я хочу помочь тебе.
– Как?
– Пока не знаю, но почему-то… – она замолчала, и Свет решила, что девочка не просто подбирает слова – она чувствует. Чувствует также как она. До конца не осознаёт это, но чувствует. Алиса набирает силы. – … я верю… верю, что смогу.
Мита смотрела на спящую девочку и вспоминала их беседы. Сейчас как никогда она была частью этого мира, была настоящей, ощущала себя человеком.
Алиса открыла глаза: она сидела на диване, в сумеречном свете лампы чуть слышно болтал телевизор, отец сидел рядом. Поглощённое, по-видимому, чем-то интересным, выражение его лица в тусклом свете казалось немного напряжённым. Девочка обернулась: всё верно – она дома, и как ей помнится – уже примерно неделю. У неё снова случился обморок, но родители, конечно, ничего не заметили, поскольку в этот момент её заменяла Мита. На удивление Алиса вполне спокойно перенесла тот факт, что теперь она не одна. Да, её тело разделяет кто-то ещё, но ведь это не столь важно, поскольку её душа по-прежнему принадлежит только ей одной. Она – всё та же Алиса.
И, в конце концов, в происходящем есть свои плюсы. Пока они не совсем понятны для неё, но ясно одно – девочка менялась. Присутствие рядом нечто большего, нечто сильного и светлого неизменно влекло к внутренним переменам. Алиса, хоть и оставалась всё той же синеглазой девчонкой, всё же чувствовала некое перерождение.
Ко всему прочему, девочке было приятно общаться с Митой. Вот только она так и не смогла запомнить её лица. Каждый раз, пробуждаясь от обморочного состояния, девочке казалось, что на неё смотрит совсем другая Мита. Нет, конечно, она не сомневалась – перед ней действительно Мита, только почему её лицо кажется иным? Её лицо совсем другое! Свет выступала в новом обличии, в новой форме. Но, зачем?
В комнату вошла мама. Она присела рядом с дочкой и обняла её.
– Как ты себя чувствуешь? – стандартный и ставший в последние дни весьма привычным вопрос немного раздражал.
– Хорошо, мама! – ответила Алиса и вновь ощутила присутствие сзади. Благородная Свет никогда не вмешивалась в разговор, не влезала на место хозяйки, хотя ей вполне под силу вытолкнуть Алису и занять её место, и вообще держалась в стороне, стараясь, лишний раз, не выдавать своё присутствие. Правда, как бы она ни пряталась, как бы ни закрывалась в дальних углах сознания девочки, Алиса чувствовала её. Девочка была не из тех обычных носителей, которых приходилось видеть Свет. Она была необычной, особенной. И эту удивительную особенность Мита изо всех сил старалась сохранить, чтобы не дай бог не нарушить, не сломать хрупкий распустившийся цветок её счастья, её спасения.
– Ты какая-то серьёзная стала. Ни с кем не разговариваешь. Ходишь, бродишь по квартире целыми днями. Я же волнуюсь за тебя. А, зайка! – Мама погладила дочку по голове и прижала крепче. – Больше молчишь. Раньше весёлая была – улыбалась постоянно, а сейчас на тебе лица нет. Ты уверена, что чувствуешь себя нормально?
– Да, мама, – Алиса не взглянула на маму, но ответила ласково, правда в её словах отсутствовала жизнь. Так отвечает чем-то очень занятый и с головой поглощённый в дело человек, который позже не сможет ответить на вопрос «о чём же таком его тогда спрашивали».
– И гулять не ходишь. Уже почти неделю дома, а на улицу так и не выходила. Так же нельзя, Алиса… – на лице матери читалось неприкрытое беспокойство, – … Что с тобой, милая?
– Всё хорошо, мама, – девочка уставилась в телевизор и, казалось, была отключена от окружающего мира. В этот момент она больше напоминала своего отца, который за время разговора матери и дочки ни разу не проявил хоть какой-нибудь заинтересованности, а только неподвижно сидел с жёстким взглядом человека, увидевшего летающую тарелку, и не издавал ни звука.