Оценить:
 Рейтинг: 0

До кладбища и обратно

Год написания книги
2022
Теги
<< 1 2 3 >>
На страницу:
2 из 3
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Мужичек подошел еще ближе, я практически различал его зловонное дыхание.

– Выход за территорию школы – запрет. Грубить учителям – запрет. Нарушения правил распорядка – запрет. Запрет несет за собой последствие. Твои ноги каменеют, руки не слушаются, а язык немеет. И в таком состоянии ты находишься до момента, когда тебя не находят учителя.

После этих слов Мужичок хлопнул в ладоши, и я открыл глаза. Хотелось все ему высказать и послать куда подальше. Но язык меня не слушался. Я зло смотрел на него и думал, что же он со мной сделал? После этого меня повели обратно. И когда утром я поднялся я не понимал приснилось ли мне это или нет. Никто из преподавателей не упоминали о данном визите.

Но с этого дня мне стали выдавать «подумит» – один из самый сильных подавляторов. Я закинувшись им как-то уж совершенно не хотел ни сбегать с территории, ни вообще как-то проявлять излишнюю активность. Я закрывал глаза и оказывался в своем холодном лесу. Я бежал мимо деревьев, не чувствуя ни холода, ни боли. Мимо меня проносились кресты, и низенький мужичок, смотрящий внутрь задавал мне один лишь вопрос.

– Кто ты?

– Я Иван Полунин хотелось закричать. Но язык меня не слушался, а ноги тяжелели. И я проваливался в темноту.

***

Но надолго меня все равно не хватило в моем мысленном заточении. Как бы нас не пичкали таблетками и не ограждали от мира, раз в неделю нас заставляли выходить на обязательную прогулку. Обычно она проходила по четвергам, когда к нам приезжал директор школы. Ему приятно было наблюдать за тем, что его детище функционирует. Директор всегда сначала общался с учителями, а затем, становясь в центре двора, посматривая на притихших детей говорил какие-то общие слова про «социализацию и адаптацию». В тот день, я, как всегда, тащился за всеми в ожидании, когда кончится этот цирк и я снова вернусь к своим красочным снам. И тут я увидел машину директора, припаркованную во дворе школы. Окно одной из дверей было открыто. Внутри меня стала нарастать напряженность. Окно ведь открыто и почему-то только я обратил на это внимание. Я отпросился в туалет и вместо того, чтобы идти в дом побежал к машине и оглянувшись через окно залез внутрь. Зачем я это сделал я не могу объяснить. Но внутренняя напряженность исчезла. В машине было так удобно что я быстро провалился в сон. Когда я проснулся я ощутил, что нахожусь в желудке у кита. Вокруг было тепло, а окружающее пространство будто бы вибрировало. Я увидел Директора и рядом с ним нашего координатора Елену Алексеевну. Они смеялись и держали друг друза за руки. Я привстал и врезался в потолок. В ту же секунду я услышал крик и через мгновение пространство заколыхалось и закрутилось ещё сильнее и после нескольких ударов затихло. Через выбитое окно я видел, как к обочине, где мы лежали подъехала полиция. Потом я потерял сознание.

КАРЦЕР

Меня поместили в карцер на неделю. Но не для того, чтобы наказать, а типа для того, чтобы обезопасить меня от себя же. Так они сказали. Вот ведь бред, я сам с собой нахожусь всегда, как можно меня обезопасить от меня же? Да, физически я ничего с собой не сделаю, но ведь мысленно я могу всё.

Короче в карцере, кто не знает, есть жесткий распорядок. У нас в нем содержалось около десятка человек, но мы не могли общаться с другими, потому что пока мы бодрствовали за нами тщательно следили. А если мы вступали в контакт на выводили вперед и били резиновой палкой. В общем спальном зале у каждого было место у стены, а кровати находились в двух метрах друг от друга. Нам давали таблетки, которые снова погружали в ватную неопределенность и способствовали сонливости и отрешенности от окружающего, поэтому во время тихого часа общаться ну совершенно не хотелось. Прямо как у буддийских монахов, давших обет молчания. День на пятый я вообще окружающих перестал воспринимать как людей. То же самое что стул или стол. Я лежал и изучал отвратительную зеленую стену. Воспитатели ходили вдоль кроватей и ругали тех, кто не спал, поэтому приходилось притворяться. Мне никогда поначалу не хотелось спать днем, но ложась и слушая мерное сопение окружающих я постепенно и сам засыпал.

Когда просыпался я осознавал, что снова вошел в некую цикличность и однообразие. Иногда дни сливались, и я пытался вспомнить что было вчера или позавчера, но не мог вспомнить ничего кроме этой стены, звуков мытья эмулированных мисок в которых нам давали еду и тихого поскрипывания металлических пружин кровати, на которых мы лежали. В такие моменты я просто отворачивался к стене и изучал неровную стену, плотно залитую тягучей зелёной краской. Все неровности, видимые на этой стене, я начинал обыгрывать, представляя своё будущее. Вот эта веточка, застрявшая в краске – это моя машина, я еду на ней куда-то к вот этой выбоине – она море, которое я никогда не видел. Вот мой друг Стас он немного косит на правый глаз, но это ничего, зато как он утверждает он видит то, что у него за спиной. Мы несколько раз проверяли, и он действительно видит. Эти трещины на краске – это мой детский сад, а вот это дорога до дома. Мириады трещин и я вожу по ним пальцами, переходя с одной на другую и все они – это просто линии и нет у них конкретных точек. Они просто есть, без начала и конца. В школе учили, что если есть линия, то это непременно линия между точками А и Б. Но это все обман, никаких начальных и конечных точек нет, линии никуда не ведут и неоткуда не исходят. Линия это всего лишь возможность занять себя пока кто-то из руководства не выдернет тебя из этой нелепой игры или не замотает и заточит в карцер.

И лежал я на этой? скрипучей кровати и представлял все это и думал вот были бы у меня маркеры я бы непременно дорисовал у этого треугольника из тягучей краски ножки и убежал бы он отсюда куда подальше. Что бы жить и веселиться, а не сидеть в этих четырех стенах, ожидая освобождение, которое может дать лишь невиданная сила больших людей. Игры меняются, а зеленая стена с воображаемыми дорогами преобразуется, в такую же, под названием жизнь, но уже с реальными дорогами. Но несмотря на это неизменным и впредь останется то, что так и придется и дальше жить в ожидании, что рано или поздно придет кто-то кого нельзя осмыслить и он непременно заберет тебя, нарушив все те замысловатые и увлекательные игры, которые сможет придумать любой взрослый разум.

В карцере короче меня крыло не по-детски и когда я из него вышел мне потребовалось несколько дней чтобы просто снова стать нормальным человеком. Ну как нормальным? Таким какой есть. Через пару дней у входа в школу меня уже ждала черная машина. Мне сообщили, что лежащий в больнице Директор снова собрал «пиджаков» по поводу меня и что-то там придумал. Тогда же мне сообщили, что в той аварии погибла Елена Алексеевна. Что я почувствовал? Да ничего особенного. Мне она никогда особо не нравилась. Меня решили отправить в другое место. Более строгое и закрытое. Идти я, конечно, никуда не хотел и просто лег на пол, притворившись пластиковой куклой. Меня взяли под руки и волоком потащили к машине.

МЕЖСЕЗОНЬЕ

19 лет. Очередное лето. Хотя это название уже давно стало условным, просто период, временной отрезок. Одинаково душное время. Уже вечер, темно. На стекле отражение моего лица, на котором проносятся машины, сверкают фонари. Уже полчаса я сижу в кресле на общей кухне с выключенным светом. Я, пожалуй, потерял счет времени сколько я тут. Только цветные огоньки от сетевого фильтра, кнопки чайника и зарядного устройства слепят бликами мои глаза. Освещенная взлетная полоса кухонного порта для путешествий во времени вот единственное что выводит меня от того, чтобы окончательно не провалиться в сон. Легкое облачко тумана, созданное большой чашкой остывающего чая. Режим ожидания. Через следующие полчаса белая светящаяся точка на кнопке чайника превращается в мощное свечение фонаря. Я выглядываю с крыши, туда, где под уличным фонарём блестит снег. Вдали темнеет крупная вывеска, поблекшая от времени, на ней написано «Все дороги ведут сюда». Глухо проезжают машины за колючим забором. В центре двора застывший фонтан, а через забор обшитое пластиком здание. Где-то сверху темное небо и звезды. Они пока здесь, и никто их от нас не спрячет. А еще над высокими домами красные лампочки горят, чтобы пилоты самолетов видели, как им лететь, огибая дома, ну или как-то так. Мне все это хорошо. Черт знает сколько я торчу в этих стенах. Теперь то я отчетливо понимаю, что убежать никуда нельзя и от стен одного инкубатора ты непременно приходит к другому.

Я понял, что с определённого момента люди видят сон, в котором они исчезают из привычной им жизни и оказываются в длинном-длинном и высоком здании на побережье. Они находятся в маленьких комнатах с окнами во всю стену, из которых виден светлый берег. Всё, что есть там, это чувство пространства и ничего более. в прямом смысле. Потому, что никто не может выйти из этой комнаты. Люди видят краем глаза другие окна, другие лица и они кажутся бесконечно далёкими, замыленными, мало чем интересующимися. в особенности тем, как и зачем они оказались в этом отеле. Так проходит очень много времени. ты смотришь через окно на круги по воде и думаешь, что все изменится, когда можно будет выйти. И настаёт момент, когда действительно можно выйти. можно пройтись по светлым улицам, читать вывески, смотреть по сторонам, наблюдая редко проходящих людей. но существенно всё это ничем не отличалось от того окна в комнате. По прежнему главной характеристикой является чувство пространства. Логика сна забывает дальнейшее, но оно легко предсказуемо. Жизнь циклична и несправедлива, а игру, в которую мы играем всю жизнь задает наше детство.

Родители последний раз приезжали ко мне года полтора назад и теперь лишь присылают всякую ерунду. Типа вязанных носков и овсяных печений. Они видимо так и не справились с тем позором, что про них говорят – «ах это у них сын псих?». А мне уже тоже как-то все равно. Но несмотря на то равнодушие, которое я в себе воспитал за долгие-долгие годы своих мытарств, я всё-таки хочу отомстить. Я хочу вернуться в свой городок и спалить к черту свою школу и уничтожить это дрянное место, где выращивают идиотов. Мне кажется, это именно тот центр зла, который и воспитывал из нормальных людей всех этих зомбаков в пиджаках и прочих. Вы меня, конечно, спросите, как я это сделаю? А я отвечу, что для начала мне просто нужно сбежать. И всё уже подготовлено и всего то нужно сбежать. Побег. Нужен побег как в туповатых шпионских фильмах. Я буду бежать, скрываясь от погони, а сотня полицейских будет меня преследовать и в конце я непременно их всех обведу вокруг пальца. Ну или скорее всего меня снова запрут в этой дыре, ну или убьют. В этом то и есть трагедия или радость жизни, что она непрогнозируема и никогда одинаково не заканчивается…

***

Я стою на крыше и моей руке дурацкая пластиковая бутылочка, с красным вином. Мне её ещё пару месяцев назад притащил мой безымянный приятель и всё это время я её прятал в ящике с грязным бельем. Туда обычно никто не суется. Вы спросите, что за «безымянный приятель» и я отвечу. Мы живем с ним в одной комнате все эти годы. И несмотря на то, что тут все странные, он, пожалуй, выделяется среди всех остальных. Говорят, что его нашли в лесу с абсолютно пустой башкой: ни имени, ни прошлого, ничего. Кто знает, как этим «пиджакам» надоумило подселить нас друг к другу. Это, наверное, какие-то их странные психологические схемы. Но в итоге я с ним как-то сдружился, а потом мы вместе стали ходить в шахматный кружок. Вы спросите, что за хрень – какой шахматный кружок. Но ведь нужно чем-то занять себя, даже в этой дыре. Наверное, от нечего делать это и стало нашим самым интересным увлечением. Шахматы. Когда ты знаешь все свои возможности и тупо комбинируешь их не в пространстве неопределенности окружающего мира, а относительно хода врага. Опять же это тупо способ контролировать неконтролируемое. Говорят, Гоголь перед смертью много рубился в шахматы сам с собой. Ну и псих же он. Вообще мир так очень упрощается и становятся кране понятной. Каждый твой шаг несет в себе лишь два направления – первое это прервать атаку противника и второе найти его слабое место, чтобы закрепит свою позицию. Очень жизнеутверждающая, надо сказать, система. Но нам, 19-летним, она вполне подходит. Вообще Безымянный нормальный парень, есть в нем какая-то загадка. Он как будто подстраивается под всех нас, постоянно ищет себя в окружающих. Он будто распутывает сложный шифр. Для него даже сходить умыться это какая-то сложная игра. Помните, что я рассказывал про плитку, которая лава. Ну так вот это все ерунду у этого паренька похлеще будет. Для него реальность не лава, а целый апокалипсис из огня, преодоления и конфликтов. Короче всем этим он мне жутко нравится. Он вполне подходил под мою систему.

Да, кстати, я давно придумал свою систему разделения людей, которые мне нравятся и не нравятся. Я разделил их по шахматным типам: пешки – те, кто ничего из себя не представляют, живут себе спокойно в своей простой жизни и ничего им не нужно. Но у них есть суперспособность – когда у них нет выхода и им нечего терять они могут стать кем угодно. Такая типичная история из уроков по литературе про «маленького человека». Слоны идут не сворачивая вперёд, это типа такие дуболомы – никуда не свернут, даже под дулом пистолета. Если дорога прямая и без преград, то они быстро добиваются цели, а если нет тогда любой тупик или неудача для них смертельна. То же самое с офицерами только вот они хитрят, всегда ходят как-то наискосок ожиданию. Но самые коварные это кони – люди, от которых никогда не ожидаешь что вывернут. А даже если ожидаешь, они всегда тебя удивят. Ну а Ферзи это те, кто не перед чем не остановятся, они идут к своей цели вопреки всему. Протаптывают свой путь, не обращая внимания на остальных. Самые опасные ребята. Несмотря ни их изначальный прагматизм и амбиции перепрыгнуть через голову, они движутся вперед ценой и жертвами всех остальных. В этом их самая большая опасность и противоречие. Но есть ещё одна персона которой подчиняются ферзи. Это королева – это та же пешка, но наделенная диким авторитетом. Без возможности перевоплощения. Самое интересное что это она. Женщина. И эту женщину все защищают и слушаются. Это её роль, без особых преодолений, отыгранная от начала до конца. Ну так вот с Безымянным всё сложно – он как будто сразу и пешка способная на чудо, и ещё в нём есть какая-то внутренняя сила, которую не сбить с пути, типа Ферзя. Да он в принципе и сам может о себе неплохо рассказать.

БЕЗЫМЯННЫЙ

Я помню тот период. Это как знаете строить мост через океан. Нужно сначала найти твёрдую часть почвы и выстроить сваевую опору. И далее тянуть остальное от этих опор. Если нужно вбивать дополнительные сваи в грунт и всё в таком духе. И только когда в этом море неопределенности появятся опорные точки, только тогда можно уже крыть полотно. Пока нет полотна проявляются лишь разные обрывочные воспоминания, никак не связанные друг с другом. Но чтобы история и человек слились в одно, нужно личным усилием соединить эти точки и дать им направления. Чтобы построенный мост не вёл по кругу. Потому что в таком случае ты и будешь бегать по этому кругу и тихонечко там себе сходить с ума. Если же это будет мост от чего-то к чему-то, то вероятно этот путь будет вести к чему-то важному, и после тебя им возможно кто-то ещё воспользуется.

Вообще я не особо помню себя до 16 лет. Не то чтобы это меня сильно напрягало, но все же. Это все равно что сразу родиться в период, когда можно ухаживать за девчонками, мастурбировать и пускаться во все тяжкие своей телесности. Все думают, что это великолепно – проплыть период, когда мочишься под себя или проглатываешь монеты и выныриваешь сразу, в мосент когда все в принципе понятно про этот мир и тебе кажется, что существует то он, по большей части, лишь для тебя и никого больше.

Судя по записи в моей карточке, нашли меня где-то в лесу. То есть вышел я просто из леса и ничегошеньки не понимал. Был полным овощем и потом постепенно во мне начал пробуждаться разум. Мне потом говорили, что разум – это что-то вне меня, а внутри меня всего лишь приемник. И этот приемник у меня поломался. Но они делают всё чтобы более-менее починить его и меня заодно. Я вообще быстро прокладывал свои сваи и довольно быстро начал читать и писать. То есть как сказал психолог я это все умел и прежде, но по какой-то причине забыл под чистую как пользоваться своим телом и все происходящее со мной заодно. Типа мне сломали антенну. В итоге меня отправили в эту дыру. Тут в меня втыкали намагниченные иглы, сверкали световыми шарами перед глазами и вели непрекращающийся диалог, активизируя на теле точки и связывая их с воспоминаниями. С учетом того, что я постепенно прихожу в норму, видимо всё это работает. Но походу не так как думают эти дураки. Меня тут все называют Безымянный. И я бы не сказал, что меня это напрягает. Мне как-то пофиг. Но есть здесь и плюсы. Я подружился с пареньком. Забавный он малый. И мы с ним решили устроить побег. Куда? Да куда угодно.

***

Иван Полунин

Ладно, я рассказал вам это лишь для того, чтоб вы хоть не много поняли то окружение, которое составляет мой данный быт. К тому же именно с Безымянным мы затеяли то, что в этих местах даже бояться называть. Побег. И вот я стою тут на крыше, откуда открывается отличный вид на этот тупой городок. Красиво. Я смотрю во двор – около фонтана сидит Лиза. Это её место – она любит сидеть рядом с этой бетонной могилой воды. Мы эту шутку придумали давненько. «Фонтан без воды». Интересно если какое-то название какого-то предмета противоречит его функции он перестает быть этим предметом? Или этим названием? Не знаю. Есть же такие слава, как свобода, равенство, справедливость, мир. И побробуйте мне доказать, что их значение не меняется. Короче Лиза просто сидит у фонтана и о чем-то там себе думает. Застывшая и неприспособленная к этой жизни. Фонтан без воды. Красота, направленная ни на что. Зато, когда мы выглядываем во двор всегда ею любуемся, она очень красивая и, наверное, для этого и сидит здесь. Я закрываю один глаз рукой и расстояние до Лизы будто бы сокращается. У меня астигматизм и врач говорил, что это нормально. Я смотрю на свою руку и понимаю, что весь трясусь, то ли от холода, то ли от страха перед решающим шагом. От моей тряски вино иногда проливается, и в тех местах куда оно попадает немножко тает снег. Значит я помогаю весне… Я стою и пытаюсь вспомнить что же меня сюда привело, но никак не могу. Мысль блуждает. В моей голове много обрывочных воспоминаний, которые непременно когда-то сольются в общий котел и дадут смысл моей жизни. Вопрос лишь в том, когда это настанет и что тогда будет со мной? Наверняка это уже будет какой-то другой я. Один из сотни тех, кем я могу стать. Не знаю. Я делаю несколько глотков из бутылки и подтягиваю привязанный к антенне канат из стянутых вместе простыней. Канат в ответ несколько раз тянет вниз, от того места куда он уходит я слышу тихий глухой выкрик, похожий на птичий. Это Безымянный, дает понять, что проверил узлы. Отличный он малый. Я ещё раз проверяю на прочность узел у антенны и перевесившись через край отпускаю сначала одну ногу, затем вторую и вот я уже весь целиком парю в воздухе. Сначала я ощущаю легкость, но постепенно на руки наваливается свинцовая тяжесть и они немеют. Страх быстро проходит, и я начинаю неспешно качусь вниз. Из окон высовываются ребята вон, Сом, Киря, Анвар, Линок, Бокби, Коржик, Псина, Соня. Я им улыбаюсь и понимаю, что на их лицах застыл ужас, что-то идет не так я как-то планировал. Я будто зависаю в воздухе и продолжаю висеть. Но почему?

***

Вокруг темно как в гробу ни одной блестяшки отражающей свет. Будто в глаз светанули фонарем и остался огромный черный след, оградивший от меня весь мир. Короче нифинга нет, только темнота. Я тру и тру свои глаза, но ничерта не вижу. И вот я падаю и куда-то качусь. Боль растекается по всему телу от макушки до пяток. Темнота уплотняется так сильно что я начинаю различать более плотные места и менее плотные. И снова маячат деревья. Одно за одним. Одно за одним. И снова нет ни времени, ни пространства. Темнота всё уплотняется и уплотняется, и луна опускается к моей макушке и тихо тухнет в омуте моих глаз и тогда я уже окончательно погружаюсь в темноту. Растворяюсь без остатка. Темнота уплотняется так сильно что я начинаю различать более плотные места и менее плотные. И вот в этой темноте маячит огонек света. Я цепляюсь за этого светлячка и подхожу. Это череп, изнутри освещенный свечкой. Он клацает зубами и ухмыляется.

Я спрашиваю – «Кто ты такой?»

– Я твой давний предок. Ты обязан повторять мою судьбу, потому что она выбита на полотне мира, нет никаких норм и правил, миром привит абсурд, но только свободный разум может суметь найти в нем логику. Мы никогда с тобой не общались. Но ты часть меня и нет, между нами, границ.

– Что вы от меня хотите?

– Я был начальником отряда, который поставил точку в прошлом привычного мира. Когда ты, сын мой Иван, исполненный, умилосердившись над находящимися в муках в аду, живешь за нас, мы получим некоторое облегчение.

– Что это за бред?

– Ты умер, но не до конца. Тебе дарована важная миссия. Ты станешь почвой, удобряющей жизнь новую. Сплетенную другими судьбами и восставшую из темноты. Как каждый пробудившийся становится на шаткую тропинку неопределенности.

Я молчал и хмуро смотрел куда-то перед собой.

– Так велик огонь, среди которого мы находимся, палимые отовсюду. При этом мы не можем видеть лица друг друга. Когда же ты говоришь, мы видим немного друг друга, и это служит нам некоторым утешением. Проклят тот день, когда человек преступил закон. И более не может найти себя и понять куда же приведет его эта дорога. Куда приведут понятые им смысли и чем всё это завершится.

– Но почему я?

– Слова приходят, когда нужно. Это всего лишь цикл перехода. Ты уже не человек, а набор всего что тебе держит. Что собирает твою личность, связывает и укрепляет. Тебя ожидает ещё долгий путь распутывания этого клубка. Но это не главное. Главное, что ты принёс в жертву свою судьбу. И она теперь обязательно даст ростки новой жизни.

– Я умер, да? Что я должен делать?

– Ты ничего не должен делать. Тебе нужно разделить своё сознание на фрагменты и больше не собирать его. Растворится в беспредметности.

– А как же мир, в котором я жил?

– Он остался. Тебя уже нет, а он есть. Тебе это уже знать не нужно. Твой мир распадется, но останутся миллионы других. Ты просто будешь словом – заклинанием, пробуждающим какие-то части себя. Те что обретут плотность и прочность…

Я замираю и понимаю, что нет больше ни темноты, ни черепа, ни моих глаз, есть только плотный бред неустанно говорящего голоса в моей голове. Он говорит мне что «Сей же есть суд, яко свет прииде в мир, и возлюбиша человецы паче тму, неже свет: беша бо их дела зла».

Что это за голос? Он будто складывает мои мысли определенной логикой. Может и не я вовсе говорю, а он мне говорит. Но кажется я не помню ни единого слова и не могу вымолвить ни звука. Как это? Я и сам этого не понимаю, понимаю лишь то, что тишина вокруг это и есть этот мир, и я часть его.

Справа от меня что-то хрустит, и я вздрогнув открываю глаза. Я поднимаюсь и оглядываюсь, зыбкий призрачный свет звёзд кажется мне яркими лучами рампы, что делают меня заметным для любого, кто прячется в темноте вокруг.

В воздухе, прямо передо мною, внезапно мелькает белый маленький мотылёк, точно появившийся из ниоткуда. Он двигается рывками, словно летучая мышь. Трепеща крылышками, он стремится в темноту леса, почти мгновенно пропав из виду. Я смотрю ему вслед, но не вижу более ничего.

Я делаю несколько шагов вперёд, потом снова останавливаюсь, присматриваясь. Да, наверное, это действительно огонёк – небольшой язычок оранжевого пламени где-то в сотне шагов впереди. Замерев, я рассматриваю пламя, пытаясь собраться с мыслями и понять, значит ли это что-то – плохое или хорошее?

Лес вокруг кажется полным мрака: страшно понимать, что эта глухомань тянется на сотни километров. Такой лес я видел впервые в жизни и именно так представлял смерть. Что-то типа дороги, через которые пришлось перебираться купцу из «Аленького цветочка». Я вспоминаю, как в детстве любил один далеко ходить в лесок у дома и любил это сладкое ощущение жути от первых своих шагов вглубь темноты и неопределенности. Разум достраивал реальность страшных сказок с монстрами, волками и прочей нечестью. Но я шел пытаясь осознать и принять этот страх.
<< 1 2 3 >>
На страницу:
2 из 3