Колдунья из Треугольного переулка

– Несите его во флигель, – деловито скомандовала Анна, – посмотрим, чем мы располагаем.

– Анна, – умоляюще взглянул на нее доктор Капилло, – может, все-таки, не надо? Девочка, скорее всего, недоразвита, она не ходит и не разговаривает, а ей уже год и два месяца.

– А-я-я-й, – насмешливо покачала она головой, – подумаешь, год и два месяца! К вашему сведению, уважаемый Аркадий Константинович, многие дети в этом возрасте не ходят и не разговаривают, несите! – повторила она и решительно направилась по направлению к флигелю.

– Анна, – устремился за ней вдогонку доктор, – зачем вы несете ее к себе, это ведь такая обуза, давайте отведем ее к нам!

– Аркадий Константинович, – сердито бросила ему через плечо Анна, – не говорите глупостей, как ребенок может быть обузой! Вздохнув, доктор с обреченным видом поплелся вслед за молодой женщиной. Войдя в комнату, Анна попросила доктора подержать девочку, чтобы согреть ей воды для купания, но Лизонька, вцепившись в Анну, стала так отчаянно кричать, что доктор растерянно развел руками.

– Вот оно, женское постоянство, – буркнул он, – двое суток таскал ее на себе, и ничего, а тут в один момент переметнулась, неблагодарная.

– Не придирайтесь, – вступилась за ребенка Анна, – девочка просто устала, оттого и капризничает.

– Все хорошо, Лизонька, я тебя никому не отдам, – принялась успокаивать она орущую, что было сил, Лизу. – Лизонька хорошая девочка и сейчас будет купаться, – ласково щебетала она, – ведь Лизонька любит купаться, правда?

– Аркадий Константинович, – обернулась она в сторону доктора – снимите, пожалуйста, в сенях корыто и поставьте казан с водой на печь, девочку нужно немедленно искупать. Уложив ребенка на кровать, Анна стянула с нее грязное платье и принялась распаковывать саквояж. Перебирая вещи, она озадаченно качала головой и приговаривала:

– Негусто, честно говоря…, совсем негусто… На сегодня-завтра может и хватит, – а дальше… Взглянув на расстроенное лицо доктора, Анна поспешно добавила:

– Ничего, Аркадий Константинович, вечером приедет папа, я попрошу его подъехать к Бобовичу[15 - Имеется в виду «Модномануфактурный и галантерейный магазин» Бобовичабанка на Дерибасовской угол Ришельевской.], и он купит у него все необходимое для нашей девочки.

– Да я не из-за вещей, – махнул рукой доктор, – я вообще… Я просто не знаю, что мне делать! – трагически воскликнул он.

– Вы опять? – строго взглянула на него Анна, – как это – что вам делать? Во-первых, взять себя в руки, ведь ничего страшного не произошло, а во-вторых, пришлите сюда, пожалуйста, Анюту, пусть она принесет немного молока для кашки, Лизоньку нужно накормить. И главное – не волнуйтесь, – мягко добавила она, провожая его, – все будет хорошо.

– А как же вы, Анна? – неуверенно обернулся на пороге доктор, как вы одна здесь справитесь?

– За нас не беспокойтесь, Аркадий Константинович, мы справимся, – успокоила она его, – а вот вам пора в больницу, вас там уже все заждались.

– Мы ведь справимся, правда Лизонька? – вернувшись, ласково обратилась она к девочке, – водичка сейчас согреется, мы искупаемся, оденемся во все чистенькое и покушаем, да? Лиза вопросительно посмотрела на нее и зевнула. – Вот Ленечка наш обрадуется, когда завтра придет домой! – мечтательно улыбнулась Анна, – ты даже не представляешь, Лизонька, какая ему радость будет! Лиза посмотрела на нее и радостно заагукала в ответ. Однако Леня особой радости не проявил, разве что настороженное любопытство. Зато воспользовавшись ситуацией, он тут же попросился ночевать во флигеле.

– Если Лизке можно, почему мне нельзя? – возмущенно заявил он отцу.

– Et tu, Brute?[16 - «И ты, Брут?» (лат.). По легенде, последние слова Юлия Цезаря, обращённые к его убийце – Марку Юлию Бруту.] – с осуждением покачал головой доктор. – В таком случае, может, тогда и мне тоже сюда перебраться?

Анна от этой шутки вся залилась румянцем, но доктор и Леня стали так заразительно смеяться, что и она улыбнулась. Действительно, комнатка, где они все едва помещались, была такой крохотной по сравнению с докторскими хоромами, что шутка и правда была очень смешной.

– Да ну вас совсем, – махнула она рукой, – маленький ребенок в доме, столько проблем, а они себе смеются, хоть бы что.

Больничный двор отнесся к новой жиличке с большим сочувствием.

– Сиротка, – жалостливо говорили они, и каждый старался сделать для девочки что-то полезное. Госпожа Вагнер принесла старую коляску, которая осталась от Генриха-Гриши. Они с мужем долго время рассчитывали на пополнение в своем семействе, но что-то у них не получалось и она, рассудив, что нечего коляске стоять без дела, перетащила ее во флигель.

Плотник Кирюша сделал для девочки деревянную лошадку, как он сказал, «гойдалку», но увидев, что Лизонька и сидеть толком-то не умеет, задумчиво добавил:

– На вырост.

Евдокия обязалась к зиме навязать малышке всякой теплой одежки и, как ближайшая соседка, охотно сидела с ней, когда Анне нужно было куда-то отлучиться.

Яков и Йосиф, увидев впервые девочку, только недоуменно переглянулись между собой.

– Надо что-то делать с этим ребенком, – неодобрительно покачал головой Гурович, – Анне это абсолютно ни к чему.

– Согласен, – поддакнул Яков, – только ты, Йосиф, плохо знаешь свою дочь. Она если упрется – с места не сдвинешь. Доктор, вначале рассчитывавший на поддержку братьев в этой, как он говорил, безумной затее, убедившись в бесполезности их усилий побороть упрямство Анны, приступил к поиску няни.

По выходным дням, когда Леня бывал дома, он часто наблюдал за сестрой, как за диковинной зверушкой, но та даже не замечала его присутствия и отвечала брату полным равнодушием. Собственно, такое отношение у нее было ко всем, за исключением Анны: девочка жила в мире, в котором других людей, кроме нее, просто не существовало.

– Какая-то она придурочная, эта Лизка, – крутил пальцем у виска Леня.

– Видите, Анна? – многозначительно кивал на него доктор, – даже ребенок и тот замечает, что у девочки есть определенные отклонения.

– Неужели вы не понимаете, Аркадий Константинович, что Ленечка просто ревнует из-за того, что ему достается теперь меньше внимания? – спокойно объясняла женщина, и чтобы мальчик не чувствовал себя лишним, она старалась лишний раз приласкать его, а однажды не спала всю ночь, чтобы к сочельнику, когда в доме соберутся гости, успеть пошить ему матросский костюмчик, о котором тот давно мечтал. Леня выглядел в нем ослепительно, и все соседи по очереди приходили во флигель, чтобы посмотреть на его обнову.

– Анна, у вас золотые ручки, – восхищалась госпожа Вальтер, – в таком костюме не стыдно и в опере «Корсар»[17 - опера Джузеппе Верди.] показаться!

– Да я здесь не причем, – смущалась молодая женщина, – такому красавчику, как наш Ленечка, все к лицу.

– Вот появится няня, – успокаивала она доктора, – и я смогу уделять мальчику больше времени, тогда и отношение к сестре у него изменится.

– Когда же она уже появится, эта ваша няня, Анна? – укорял женщину доктор. – Вы ведь уже третью кандидатуру отвергаете.

– Няня, Аркадий Константинович, – серьезно возражала Анна, – это очень ответственное лицо в семье, тут торопиться нельзя, особенно с таким чувствительным ребенком, как Лизонька. На самом деле, Анна сама замечала, что Лиза отстает в развитии и втайне очень переживала по этому поводу. Девочка по-прежнему не ходила и не произносила самых простых слов: «дай», «на»; могла подолгу, не обращая ни малейшего внимания на окружающих, методично колотить погремушкой по столу и в этой монотонности ее поведения было нечто пугающее.

– Ничего, – ободряла себя женщина, – любовь и терпение делают чудеса, поправится наша Лизонька.

Представили Лизоньку и Картамышевым. Те поначалу приняли девочку сдержанно, полагая, что Анна взяла на себя заботу о сироте временно, пока ту не определят в надежные руки, но видя, с какой нежностью смотрит Анна на девочку, как заботливо следит за каждым ее шагом, они поняли, что этот ребенок в жизни их свояченицы навсегда, и стали относиться к Лизоньке по-родственному: с теплотой и терпением.

Однажды у Картамышевых Анну представили Людвигу Зоргенталю, и тот долго и с чувством благодарил ее за сына.

– Я теперь понимаю, почему Володя просто боготворит вас, – признался он. – Вы ведь очень похожи на его мать, и это просто удивительно. Я хочу, чтобы вы знали, что я со своей стороны готов сделать для вас все, что потребуется, вы только скажите.

– А я и скажу, – лукаво взглянула на него молодая женщина.

– Я слышала от своей соседки госпожи Вагнер, что скоро состоится церемония открытия и освещения новой церкви[18 - Имеется в виду Лютеранская Церковь Святого Павла, которую одесситы называют просто «Кирха».*?Токката и фуга ре минор – произведение для органа Иоганна Себастьяна Баха, одно из наиболее популярных его сочинений.] на Немецкой площади. Говорят, там можно будет послушать орган, а это моя давняя мечта, – доверительно поделилась она.

– Только и всего? – рассмеялся музыкант. – Так в чем же дело, приходите, – радушно пригласил он ее.

– Значит, вы сможете составить мне протекцию? – обрадовалась Анна.

– Про-текцию? – возмущенно протянул Людвиг Зоргенталь. – Да вы будете личным гостем самого маэстро! Кто посмеет не пропустить вас! – с негодованием воскликнул он.

– Не хотите ли вы сказать, уважаемый сударь, что именно вы будете играть на органе? – с удивлением взглянула на него Анна.

– Именно это я и хочу вам сказать, уважаемая Анна Йосифовна, – с достоинством ответил ей музыкант. – Играть буду я, и это будет Бах, композитор, стоящий над временем!

– А что именно вы будете исполнять? – с интересом взглянула на него Анна.

– Музыку Небесных Сфер, – торжественно провозгласил Людвиг Зоргенталь,