Мемуары Эмани

– Ничего, еще успеешь наработаться.

В тех днях детства главным героем для меня была бабушка. Любящая и всемогущая амя, от нее зависело все: каким будет день, какой будет пища, даже какой будет погода.

Через двести метров от нас жила дочь бабушки, которая утром забегала пошушукаться и выползала к себе только к обеду. Сытая и разомлевшая от еды и сплетен. Она с бабушкой перемывала косточки снохе, смеялась и смаковала каждую деталь, подсмотренную в жизни брата и его жены. Я слушала и молчала. Потом злилась на мать. Она раздражала меня своей беспечностью, дурацким смехом: «Пусть говорят, что хотят, лай собачий – все их разговоры».

По вечерам, прижимаясь к бабушке, я думала с тоской про маму: «Сама виновата, сама такая!» Я вертелась юлой между ними, прижимаясь по ночам к бабушке, а днем бегая около матери.

* * *

Помню веранду, залитую солнечным светом. С утра бабушка тревожно прислушивалась, не раздастся ли попискивание. Клушка, сердитая и взъерошенная, сидела на оставшихся яйцах до последнего и квохтала: «Выходите на свет, я здесь!»

И вот маленькие желтые комочки, еще мокрые, с приоткрытыми прорезями глаз, начинают пищать. Через несколько часов они уже резво бегают, а мне поручено ловить их и пересчитывать. Бабушка пытается научить меня, шестилетнюю, считать по-корейски. Я повторяю слова за ней и громко считаю:

– Ханна, дури, – и на цифре «восемь» останавливаюсь. Хотите верьте, хотите нет, до сих пор путаю восемь и девять на всех языках, которые учила.

Когда я пошла учиться в русскую школу, разговаривала только на корейском языке.

В классе села за первую парту, какая-то девочка начала что-то говорить и отталкивать меня. Я вцепилась в свое место и не отошла ни на шаг.

Ей пришлось сесть позади меня.

С тех пор я никогда не выбираю другое место. Только первое в среднем ряду. Не уступаю его никому. Уже тогда поняла, что никому нельзя позволять себя отодвигать.

* * *

Отец все тосковал, что у него нет наследника. Сына хотел, а по дому бегали девочки.

Мне надоело выслушивать частые вздохи отца:

– Умная, но ганазяки (т. е. девчонка). Кому ты нужна? Вот сын – другое дело!

Хотелось мне доказать, что я не хуже мальчика. С двоюродным братишкой, он был на год старше меня, дралась в день по несколько раз. Я нападала первой. Царапала его лицо, стараясь попасть пальцами в глаза.

Тетка мрачно жаловалась бабушке:

– Нинка вчера расцарапала лицо моему дурачку, шрамы останутся на всю жизнь.

Бабушка отмахивалась от нее:

– Дети всегда дерутся.

Дралась я хорошо. Поняла то, о чем прочитала позднее у великого стратега древности Сунь-цзы в книге «Искусство войны»: «Гнев может превратиться в радость, злоба опять может превратиться в веселье. Война – это путь обмана. Успешные правила ведения войны заключаются в том, что…»

Почитайте сами трактат. Он полезен всем и всегда: и воину, и бизнесмену, и женам, и мужьям, и молодым, и старым. Жизнь – война с редкими перемириями.

* * *

Меня бесила сестренка. В ее адрес только и слышно было: «Ах, какая молодец! Ах, какая послушная!»

Однажды ночью, когда все уснули, я достала ее портфель и разбросала книги. Подумала и съела школьный обед, который был в портфеле. Всего-то два пирожка с картошкой. Утром все проснулись от воя. Сестренка рыдала и показывала руками на пустой портфель. Нетрудно было догадаться, чьих это рук дело.

Мама схватила палку, а я – наутек. Она за мной и кричит:

– Стой, до Москвы добегу, но догоню!

– До Москвы ты добежишь, но меня не поймаешь, – бормочу и оглядываюсь назад.

В другой раз она меня почти поймала. Загнала в угол и радуется. Я полезла на дерево и по веткам перепрыгнула на крышу дома. Не словила, бегает внизу и ругается:

– Прыгай! Прыгай, в школу опоздаешь, кому сказала!

«В школу нельзя опаздывать», – подумала я и прыгнула вниз. Зацепилась юбочкой за балку и кубарем упала к маминым ногам, обутым в галоши. Надавала она мне тумаков и погнала в школу. Я отряхнулась и пошла. Нога болит, хромаю. На повороте мама догоняет и сует трость дурацкую, выпросила у кого-то. Через два урока смотрю, она стоит в дверях. Забрала меня с занятий, пожалела. Видно, хорошо я коленкой стукнулась – распухла так, что не сгибалась.

Через много лет я поехала в Швейцарию на лыжный курорт. Как мне завидно стало: все вокруг катаются, скользят с высокой горы на лыжах. Решила с маленькой сопки вниз скатиться. Покатилась, взмахнула руками и упала. Верите, на ту же коленку. Вздулась она, посинела и не гнется. Почти полгода прихрамывала. А через десять лет случился на том месте перелом.

Утром я потихоньку уехала из дома. Захотелось побыть одной. У меня есть тайное место для такого настроения, там подают на завтрак воздушную яичницу с черным хлебом, фужер шампанского и тишину. Села за стол в красивом зале и не вставала с этого места до обеда. Сделала красивое фото и писала. Пообедала здесь же и думаю: «Гулять так гулять!»

Досидела до вечера и пошла в кинотеатр на «Рождественскую историю». Получился настоящий день наслаждения. Дочитала титры с сожалением и встаю с кресла. Встаю и валюсь назад. Нога не разгибается и не сгибается в колене, боль такая, как будто гвозди в кости забивают.

– Ой, мамочка, – шепчу сама себе с ужасом. Еле доковыляла к выходу и звоню сыну, чтобы приехал за мной.

– Ты где? Куда приехать? В кинотеатр? А что ты там делаешь одна в такое время? – удивился он.

Вернулась домой с подбитым левым коленом. Вздулось оно, багровое.

– Откуда перелом, я не падала, – говорю врачу.

– Старая трещина разошлась, так бывает иногда, – ответил он.

Уже полгода хромаю. Болит. Встревожилась я сильно. А вдруг у меня остеопороз? Сдала анализы, домашний доктор улыбается:

– Нина, кости у тебя, как у двадцатилетней, – потом подумал и исправился: – У тридцатилетней.

* * *

Характер у меня был с детства такой, все делала наоборот и назло другим. Мне говорили: «Иди погуляй на улице», а сами шептались между собой: «Сейчас сядет и будет сидеть». Если начинала плакать, то ныла до тех пор, пока не получала свое. Закрывала глаза и кричала, мотая головой. Если не было зрителей, отдыхала, потом опять начинала кричать. Сейчас, когда мой внук Дамиан плачет и смотрит по сторонам, не бегу к нему на помощь. Хочу погладить его, потом отдергиваю руку, вспоминая свои концерты в детстве.

Когда я подросла, меня решили приучить к труду. За сараем во дворе стояла самодельная деревянная рисорушка, на которой шелушили рис. Женщины с силой наступали на нее, деревяшка поднималась и опускалась. Ноги мельтешили в воздухе целый день до тех пор, пока белые зерна риса не наполняли мешок доверху. Старшие дети бегали в саду, а маленький сидел на спине у матери, крепко перевязанный простыней.

Меня ставили работать на рисорушку. Я стояла и читала, не обращая внимания на крики взрослых.

Выходки мои оставались безнаказанными, потому что бабушка защищала меня.

* * *

По соседству, слева от нас, жили татары, муж грозный был, звали его Салимгари. Все кашлял и вытирал длинные усы. Пришел к отцу, когда купил дом, говорит:

– Мы должны дружить, мое – твое, твое – мое. Хорошие соседи – лучше родни.