Повести в Белых Халатах

Да, именно, самими собой! Когда всё вокруг становится на свои места, исчезают волнения и страхи и остаются только покой и умиротворённость в сердце. Когда пропадает чувство раздвоенности души, находящейся в постоянном ожидании, и ты понимаешь: только теперь в пазл судьбы наконец подобран давно потерянный фрагмент, без которого не складывалась картина жизни.

Подойдя к дому, я увидела, что Захар пришёл первым и ждёт меня. Я достала ключи, отперла замок и, толкнув тяжёлую дверь, вошла. Малаков шагнул следом и захлопнул дверь. Мы стояли в тёмном коридоре, и не нужно было света, хотелось просто проникнуться ощущением долгожданной близости.

– Ну, здравствуй, Солнце, – Захар положил ладони на мои пылающие щёки, и я прижала их руками, чтобы передать ему свой жар.

Высвободив одну руку, он притянул меня к себе и начал целовать в шею, щекотно покалывая небритыми щеками. Он зарастал щетиной необычайно быстро, и, на мой взгляд, это придавало ему ещё больше привлекательности и сексуальности. Но прикасаться к Захару губами было непросто, и первый поцелуй всегда оказывался быстрым, словно пробуешь горячий чай из чашки. Но жажда пересиливала, и вот уже, обжигаясь об эти колючие губы, я не могла от них оторваться и пила это блаженство до дна.

Мне нравились его сильные руки, настолько сильные, что Захар поднимал меня, будто ребёнка, и нёс, осторожно обходя все углы. А я, прижав голову к крепкому плечу, тихонько дула ему в ухо. Не знаю почему, но уши его не оставляли меня равнодушной ни на мгновение: кусать, облизывать, перебирать языком мочку, дуть и просто разглядывать каждый завиток раковины я могла часами. Но где взять эти часы? В последнее время «мой день» не всегда оказывался моим. В плотном графике дежурств, операций, консультаций и семейных забот Захару всё труднее было найти время, чтобы выключить телефон хотя бы на пару часов. И оттого короткие минуты близости казались драгоценным даром и пролетали всё быстрей и быстрей.

Когда тебе уже за сорок, да что уж там – давно за сорок пять, за плечами распавшийся брак, в течение долгого времени казавшийся крепким; когда тебе знакомо чувство нерастраченной любви и нежности, которые некому дарить и которые мучают тебя и не дают радоваться жизни, тогда давно и жадно ожидаемая любовь вдруг вспыхивает и разгорается неудержимым пожаром. И ты уже не в силах сдержать это пламя, превращающее в пепел твою осторожность, умудрённость жизненным опытом, недоверчивость и высокомерие. И ты готова отдаться взявшимся откуда-то звериным инстинктам: узнавать его по запаху кожи, по прикосновению пальцев, по дыханию. И не нужно ни слов, ни даже взгляда, чтобы понять: это Он.

Но у каждого за плечами – жизни тех, кто дорог, кто ждёт тепла и поддержки, кто не даёт безоглядно броситься в беснующееся пламя. И ты понимаешь: поздняя любовь хрупка, как первый лед, ступать по которому нужно осторожно, чтоб не поломать неловкими шагами и не оказаться снова в ледяной пропасти одиночества…

Мы долго лежали обнявшись. Я прижимала Захара так крепко, что устали руки. Когда-то давно он смеялся, что я задушу его в своих объятиях, и шутливо пытался высвободиться, а теперь затихал, наслаждаясь минутным счастьем, когда мы ощущали себя единым целым. Отчего-то стало грустно: то ли от переполнявших чувств, то ли от пришедших на память строчек:

С любимыми не расставайтесь!..
Всей кровью прорастайте в них, —
И каждый раз навек прощайтесь!..
Когда уходите на миг!

Но на сантименты времени не осталось. Захар протянул руку за телефоном, и, как только его включил, раздался звонок.

– Да, – ответил он и, высвободившись из моих объятий, сел, повернувшись спиной. – Я буду через час-полтора. Это может потерпеть?

Я смотрела на прямые плечи, и первым желанием было целовать его спину, но ощущение, что он не здесь и не со мной, заставило дождаться конца разговора. Отключившись, но не выпустив телефон из рук, Малаков обернулся ко мне.

– Солнце, у нас есть ещё час.

Но момент безмятежного счастья был разрушен, и где-то в подсознании зазвучали тревожные ноты, которые в последнее время становились всё громче и громче. Я понимала: однажды они сольются в увертюру к разочарованию, но пыталась отсрочить наступление этого мгновения.

– Ты, пожалуй, иди, – погладив его руку, ответила я. – У меня сегодня тоже наметились планы на вечер.

Я боялась услышать вздох облегчения, но Захар набросился на меня и, навалившись всем телом, крепко сжал мою голову в своих руках и посмотрел в глаза.

– Говори, что за планы, – притворно сердясь, потребовал он.

В другой раз я бы рассмеялась и перевела всё в шутку, но вдруг захотелось плакать. Не дожидаясь, когда защекочет в носу, судорога сведёт горло, а глаза наполнятся слезами, я, оттолкнувшись, перевернула Захара на спину и, усевшись на него верхом, с преувеличенно воинственным видом заявила:

– Буду заниматься устройством личной жизни!

Захар, как истинный мужчина, не понимающий никакого подтекста, удивлённо спросил:

– А я что, не личная жизнь?

– Личная. Но не моя, – ответила я и, хлопнув ладонью по его груди, словно поставив точку в разговоре, соскочила с кровати и отправилась в душ.

Через пару минут, шлёпая по паркету босыми ногами и придерживая обёрнутое вокруг тела полотенце, я вернулась в спальню, ожидая увидеть Малакова одетым и готовым попрощаться, но, к моему удивлению, он всё ещё сидел голый на кровати.

«Всё-таки чертовски привлекательный экземпляр», – мысленно попыталась пошутить я, глядя на него со стороны.

Услышав мои шаги, Захар встал, подошёл ко мне; размотав полотенце, прижался всем телом и, посмотрев прямо в глаза, прошептал:

– Прости, Солнце. Мне тоже мало этих минут с тобой.

И, припав к моим уже опухшим от его колючих поцелуев губам, снова увлёк меня в это сладкое «бессознание».

Глава 3

Незапланированная беременность

Утро понедельника началось с врачебной линейки: обсуждались планы на грядущую неделю и раздавались подзатыльники за прошлую. Получали в основном врачи за недостаточное назначение процедур, исследований и всего того, что увеличивало клинический бюджет. Я обычно пропускала эту часть мимо ушей, потому что моё дело маленькое: обследую, кого направят. Но главврач Кунцева Людмила Борисовна вспомнила сегодня и обо мне:

– Нина Викторовна, а вы почему-то давно не баловали нас своими публикациями в медицинских журналах. Смею напомнить, что это является частью рекламы нашей клиники, а не только утолением ваших авторских амбиций.

Я от неожиданности вытянула шею, чтобы разглядеть Кунцеву и убедиться, что она, действительно, обращается ко мне.

– Да-да, Нина Викторовна, я именно вам говорю, – подтвердила главная, увидев мою макушку, приподнимающуюся из-за голов впереди сидящих.

– Людмила Борисовна, чтобы писать, нужно вдохновение, интересные случаи…

– Вы хотите сказать, что случаев интересных у вас не хватает? – главврач перевела взгляд на Новикова. – Мы дадим задание заведующему отделением ультразвуковой диагностики. Пусть обеспечит доктора Лето случаями для статьи. И не только летом, но и зимой, и круглый год, – не преминула отпустить каламбур по поводу моей фамилии Кунцева. – Я так понимаю, чем сложнее случаи, тем интереснее?

Спорить с начальством я не стала, только посмотрела на Рудика и закатила глаза.

Новиков, главной чертой характера которого было угодить всем, и желательно не за его счёт, поднялся с сидения и с излишним выражением, как школьник, стремящийся отличиться перед учителем, по-пионерски отрапортовал:

– Сделаем, Людмила Борисовна, будет статья!

Я посмотрела на заведующего поверх очков, которых у меня не было, всем своим видом стараясь телепортировать мысль: «Вот ты её и рожай, дорогой».

Рудик, бросив на меня быстрый взгляд, решил прочитать моё послание позже и, отвернувшись, опустил свой угодливый зад обратно на стул.

Новиков имел репутацию очень неплохого врача, но чисто человеческие качества подкачали. Вырос он в семье, далёкой от медицины, и, встав на врачебную стезю, принялся пробиваться по карьерной лестнице как мог. Почему-то ему изначально не хватало уверенности, что знаний и профессиональных качеств достаточно, чтобы зарекомендовать себя отличным специалистом. Поэтому он постоянно искал людей нужных и, найдя, изучал их потребности, привычки и связи, дабы в правильном месте и в правильное время появиться, засветиться, отметиться, выделиться, прогнуться и оказаться пусть на чуть-чуть, но выше, чем стоял вчера. Рудик был давно женат, но упорно ходили слухи, что брак состоялся, чтобы замять историю, не украшающую его репутацию ни как врача, ни как мужчины. Жена Новикова, женщина самая обычная, выполняла свою главную функцию – не мешать благоверному жить полнокровной профессиональной жизнью и строить карьеру.

После линейки все врачи расходились по кабинетам.

На первый приём сегодня была записана пятнадцатилетняя пациентка с болями в животе. Обычно подростки приходят с родителями. Не стала исключением и Антонина. Невысокая, плотного телосложения, она производила впечатление очень беременной женщины. Я спросила мать, когда у Тони были последние месячные и как изменился её вес. Она ответила, что девочка несколько поправилась за последние месяцы, но цикл у неё нерегулярный, и они особо не следят.

– Вы тест на беременность делали?

– Вы что, с ума сошли? – женщина посмотрела на меня, как будто я обвинила её в международном терроризме. – Тоне пятнадцать лет!

С такими мамашами спорить бесполезно, тем более и спорить-то не о чем: мой ультразвуковой датчик даст точный ответ на вопрос, как только я коснусь Тониного живота. Через минуту после начала обследования я знала, что Антонина примерно на седьмом месяце беременности. Однако направление у неё было на исследование органов брюшной полости, которые я и исследовала. Беременность никто не заказывал. Я написала заключение по поводу живота и упомянула, что девушка находится на тридцатой неделе. Заключение отправила с Таней в кабинет терапевта Тёткина. Татьяна, медсестра опытная, отдав документ Марку Давыдовичу, не стала дожидаться разговора с пациенткой. Тёткин, калач тоже тёртый, доложив мамаше, что ни со стороны печени, ни со стороны желчного пузыря или почек патологии нет, отправил её вместе с дочкой к Сирину.

Как только за ними закрылась дверь в кабинет гинеколога, клиника замерла в ожидании. Ждать пришлось недолго. Через пару минут по коридору разнеслись крики, и обе – пациентка и её мать – красные, как из бани, вылетели от Андрея и понеслись в приёмную Кунцевой.

– Вы за это ответите! – бушевала негодующая женщина.

Я как раз закончила осмотр очередного больного и решила сделать перерыв, зная, что гроза заденет всех. В кабинете главного врача было тихо, и в следующие пятнадцать минут никто его не покидал. Затем Кунцева вызвала кардиолога с аппаратом для снятия кардиограммы. Шума больше не было. Через час после разговора с Людмилой Борисовной мать с дочерью покинули клинику, стараясь не просто не шуметь, а остаться незамеченными.