Охота на Лань. История одной одержимости

Синьор Альба усмехнулся и пригладил седую аккуратную бородку, острым клинышком торчащую вперед:

– Я знаю, Марчелло. Знаю.

Он положил руку на плечо своего доверенного секретаря и друга.

– Просто расстаться с ней очень больно.

Марчелло понимающе кивнул и вышел, синьор Альба глубоко задумался. Голоса детей уже не доносились до него: они наверняка перешли на задний двор, в сад, где можно было вволю смеяться и играть, не отвлекая отца. Он знал, что через некоторое время с виноватым видом проскользнет в кабинет и сядет за свой стол Джакомо: ему не хотелось уходить раньше остальных из сада, но долг наследника – работа, и потому он приходил, чтобы помочь отцу. Но с некоторых пор отец стал привлекать к делу и остальных братьев: Джакомо был слишком строгим к себе и другим, слишком погруженным в вопросы веры и долга. А торговля и производство нуждались и в легком, элегантном влиянии Лоренцо, и в открытом новому, внимательном уме Валентина. И отцу предстояло поговорить с братьями о союзе с Генуей и семьей Торнабуони. А значит, и о союзе Джованны, и он не знал, как они отнесутся к этой сделке. Вспыльчивая Джованна тоже должна все узнать, но сначала сделку должны обдумать братья.

В саду было и в самом деле шумно. Играли в любимую забаву Лоренцо: противники становились в пары и старались наступить на ногу друг другу, при этом назад отступать нельзя. Получалось, что постепенно они сближались и кружились, почти касаясь друг друга. Тот, кому удавалось наступить на ногу соперника, имел право залепить пощечину, если соперник не успевал защититься от пощечины рукой. Игра развивала быстроту реакции и ловкость, которые необходимы при тесном сражении с кинжалами.

Слуги принесли им воды, ягодный освежающий напиток, сыра и хлеба. Ели стоя, раскрасневшись после игры, переглядываясь. Джованна с улыбкой смотрела на озаренных солнцем братьев, которые еще норовили наступить друг другу на ногу и надавать тумаков. Валентин вскинул голову и встретился с ней взглядом. Сердце сжалось от огромной и непомерной любви к нему. Брат улыбнулся ей, словно почувствовав то же самое, что и она. Лоренцо подхватил брошенную с вечера в кресле лютню и начал наигрывать мелодию. Валентин с вызовом поднял подбородок и протянул Джованне руку. Девушка радостно вдохнула сладкий запах роз из сада и, обретя тут же, как по волшебству, мягкость и статность, из разбойницы превратилась в даму. Она так плавно двинулась к Валентину, что Джакомо задержал дыхание: лютня Лоренцо и движения сестры словно стали единой волной, порывом ветерка, порхающего по верхушкам деревьев. Валентин не обладал этой легкостью, но мог предугадывать движения Джованны, от того танец становился непрерывным и красивым.

Глядя на сестру, Джакомо всегда испытывал чувство страха перед ее странной красотой, словно не до конца верил, что она явилась на свет из того же чрева, что и он. Когда белая рука сестры доверчивой голубкой ложилась в его по-мужски грубую ладонь, он чувствовал себя крестьянином, идущим рядом с королевой. В зеркалах они отражались похожими: белокожие, рыжие, но даже видя ее лицо рядом со своим, он ощущал ее иной. Возможно, дело было в том, что она была девочкой, и он не всегда понимал ее. Джованна иногда совершала поступки и говорила вещи, которые ему были чужды. Валентин сестру понимал, но с братом Джакомо не испытывал этого томительного волнения, словно ожидания раската грома, после яркой вспышки в небе. Такой была для него Джованна: яркой, пронзительной, порой даже опасной.

Однажды в пять лет она нашла выпавшего из гнезда птенца. Тот уже еле дышал, когда девочка принесла его братьям. Она была уверена: они спасут его. Братья отбросили деревянные мечи, которыми дрались, кинулись к сестре. Джованна торопливо шла к ним через высокую траву, держа перед собой ладони, сложенные чашей. В волосах запутались ветки и листья: она в то время испытывала тягу к лазанью по деревьям. Девочка звала их на помощь, братья подбежали к ней, окружили. На ладошках она держала маленького черного птенца с желтыми уголками на клюве, с кожей, проглядывающей сквозь редкий пух. Малыш едва дышал, его круглые черные глаза смотрели уже без страха, с отрешенным отчаянием.

– Он лежал на земле, – Джованна торопилась переложить птенчика в руку Джакомо, словно это могло защитить его от смерти.

– Ему ничем не помочь, – покачал головой старший брат, так и не протянув ладонь.

– Сестрица, нам его не спасти, – Лоренцо мягко положил руку ей на плечо. – Он слишком маленький.

Слезы текли у девочки по щекам, она не желала им верить, но глаза птенчика подернулись сизой пленкой, веки смежились, и он застыл, нелепо откинув голову и обмякнув. Смерть впервые прошла близко от Джованны. Не веря своим глазам, она ждала, что он пошевелится, проснется, но Лоренцо накрыл ее ладошки своей рукой и мягко забрал птаху. Валентин крепко обнял сестру, и она заплакала у него на груди.

Странная мысль вдруг закралась в ее головку. Никогда ранее она не представляла себе маму мертвой, мама жила в ее фантазии по рассказам старших братьев, жила на небе, как говорил священник. Но, став свидетелем прихода смерти, вдруг поняла: что-то похожее, страшное и неотвратимое, произошло с мамой, и тело мертвого птенчика стало отражением и той смерти тоже. И впервые Джованна испытала ужас перед тем, как легко из живых существ люди и животные становятся лишь бездушными телами, нелепыми в своей окаменелой неподвижности.

– Я не хочу умирать! – топнула она вдруг ногой, оттолкнув Валентина. – Не хочу! И не хочу, чтобы умер ты! И ты! И ты! – она показала на каждого из братьев, дрожа от гнева. – Мерзкая смерть. Грязная, мерзкая смерть!

Она бросилась было бежать, но Лоренцо успел схватить ее за рукав.

– Не смей убегать, Джованна. Этот птенец умер у тебя на руках, так будь достойна его доверия, надо похоронить его. Убежишь, значит струсила, не перекладывай на нас ответственность. Сейчас попросим лопату, и ты сама его предашь земле, тогда он будет тебе благодарен.

Они похоронили птицу в саду под яблоней, внезапно вспомнил Джакомо. Лоренцо даже прочел шутливую речь про короткую жизнь птенца, заставив Джованну улыбнуться.

И вот теперь эта угловатая и смешная девочка, напоминавшая сама желторотого неоперившегося птенца, вдруг обрела плавность, словно распушилась перед первым полетом молодая птаха. Она по-прежнему жалела животных, любила возиться с ними и лечить, плакала, когда они умирали, пряча лицо на груди Валентина. В нем она находила утешение любому своему горю, каким бы малым или великим оно не было. Стоило ей уткнуться носом в его грудь, крепко схватить за рукав, стоило ему прижать ее к себе, и плечи расслаблялись, словно он снимал с нее груз боли. Джакомо немного завидовал этой способности Валентина. У кого, как не у самого старшего брата, искать утешения и защиты? Но в то же время он понимал, что начнет уговаривать и учить ее испуганно, робко, словно обороняясь от ее проникновенного и отчаянного взгляда, в отличие от Валентина, который прежде всего давал ей любовь, а потом советы.

– Отец, но еще слишком рано, – Валентин старался держаться, но сжатые кулаки выдавали его с головой.

– Джованне шестнадцатый год. Союз с семьей Торнабуони выгоден для нас.

Джакомо просто молчал, не в силах высказаться.

– Джованна знает? – Лоренцо, как всегда, нащупал слабину в деле.

– Пока нет. Я хотел обсудить это с вами, – отец обвел взглядом троих братьев.

– Она не согласится! – пламенно вскинулся Валентин.

– Именно поэтому я поручаю тебе уговорить ее, – синьор Альба строго взглянул на сына. – Разве не понимаете вы, что Джованна слишком красива? И это опасно. Она пока еще дитя, ребенок, но в любой момент ее могут соблазнить. Я что, единственный, кто заметил, как смотрел на нее Лоренцо Медичи? единственный, кто видит, как по нашей улице туда-сюда прогуливаются щеголи? Представьте, что начнется после праздника! Ее необходимо обручить.

– Но мы не знаем этого Рауля, – осторожно заметил Лоренцо. – Возможно, он один из них.

– Марчелло говорит, что он красив собой, молод, силен, умен и богат. И нет о нем славы, как о тебе, Лоренцо.

Лоренцо ухмыльнулся. Красивый, дерзкий, с чувством юмора, он неизбежно имел успех у женщин. И славой бабника грозился затмить Медичи.

– Мы все знаем, что Джованна будет против. Но такова жизнь. Мне не хочется отпускать ее, но здесь, во Флоренции, я не нашел ей надежного мужа. Валентин, ты должен поговорить с сестрой.

Джакомо почувствовал облегчение, что не ему уговаривать Джованну. И пожалел Валентина.

– Нет! – Джованна стояла перед отцом скрестив руки. Впервые она проявляла непослушание и надеялась, что он уступит.

– Дочка, такова жизнь. Рано или поздно ты должна вступить в союз, стать матерью. Я старался найти для тебя хорошего мужа.

Слезы катились по щекам, сердце в груди билось так часто, что было больно.

– Что я сделала? За что ты так со мной? Отец, прошу, не отсылай меня! – она упала на колени перед ним.

Ее косы разметались по полу. Валентин стоял рядом, с трудом переживая ее боль и страх. Он был способен взять часть ее страданий на себя, а потому пытался забрать как можно больше, но его бедная сестра была в полном отчаянии.

– Джованна, я доволен тобой, люблю тебя, поэтому и выбирал подходящего мужа не только по достатку, знатности, но и по характеру, – продолжал отец. – Ты должна понять, что любая благородная флорентийка с достоинством принимает свою судьбу. Я не выдаю тебя завтра и не выгоняю из дома через неделю. Все это займет время. Но я принял решение. И тебе необходимо с ним смириться.

Отец вышел, и только тогда Валентин бросился к сестре. Обнял ее, прижал к себе.

– Джованна, не плачь, мы что-нибудь придумаем.

– Что придумаем, Валентин? Тебя тоже женят, и мы будем разлучены навсегда. Я потеряю тебя!

– Ты никогда не потеряешь меня, – он целовал ее волосы, горячие от переживаний. – Послушай, я обещаю тебе, что мы будем жить рядом. Наши балконы будут смотреть друг на друга. Наши дети бегать друг к другу. Мы будем по-прежнему близки, сестренка. Только представь себе… и это сбудется!

Ее рыдания затихали. Она погрузилась вслед за ним в мечту.

– Рано утром ты выйдешь на балкон своего дома. Позади осталась ночь с прозрачными занавесями, взлетающими при легком ветре, с объятиями любимого. Твои босые ноги чувствуют прохладу плитки, устилающей балкон. Ты смотришь на дом напротив. И в слабом утреннем свете на балкон дома напротив выйду я. Я помашу тебе, и мы будем знать, что мы навсегда вместе. И ничто-ничто не разлучит нас.

– Это правда? Ты обещаешь?

– Обещаю, – горячо подтвердил он. – И даже больше тебе скажу: через несколько дней я поеду в Геную и познакомлюсь с Раулем Торнабуони. Я выпрошу у отца позволения узнать его поближе и клянусь, если он окажется недостойным тебя, мы разорвем помолвку. Даже если придется бежать из Флоренции. Я не отдам тебя проходимцу, клянусь.

– А мне можно с тобой? – доверчиво спросила она, всхлипывая, но уже не плача.

– Тебе придется остаться здесь, но я вернусь очень скоро, и тогда мы оба будем знать, что за человек твой будущий супруг.

Джованну передернуло.

– И когда ты думаешь поехать?

– Сразу после бала у Медичи. Забыла? Я обещал тебе три танца.