Эту романтическую историю мы знали с детства, и она звучала для нас как сказка со счастливым концом.
Но однажды сказка закончилась. Мы возвращались с озер, и в нашу машину со всей скорости въехала фура. Лобовое столкновение. Выжить у родителей шансов не было. И умерли они в один день.
Мы с Жераром выжили, но у брата осталась хромота.
Нас хотели забрать в детский дом. И я даже пробыла там две недели, пока Жерар и бабушка лежали в больнице. Мать нашего отца. У нее было больное сердце, и она еле оправилась от инфаркта, который случился с ней после смерти папы. Но она выкарабкалась. У нее были внуки, и ради них она должна была жить. И жила. Пока мне не исполнилось восемнадцать.
Мои грустные воспоминания прервал приезд скорой помощи, и я быстрее помчалась открывать дверь. Жерара увезли в наркодиспансер, я поехала с ним, чтобы сунуть врачам очередную порцию денег, последних, что у меня были, и не позволить им поставить его на тот самый проклятый учет, который сломает ему жизнь. Даже несмотря на то, что она и так уже сломана.
Домой я вернулась, когда забрезжил рассвет. Спать оставалось не больше трех часов. Я поставила несколько будильников, настроила громкость на полную и, не застилая дивана, упала на него сверху. И мгновенно отключилась.
Был ли у меня после этого выбор? Выбора не было.
Ключи остались у меня.
Я вошла в квартиру и оставила свою сумочку на тумбе в прихожей. До 18.00 оставалось пятнадцать минут, и я торопилась все успеть.
Первым делом пошла в ванную комнату. Еле разобралась с душем. Кабина напоминала космический корабль, в котором несколько кранов и кнопочная панель, и они заставили меня немного понервничать. Никто не предупреждал, что я должна ознакомиться с инструкцией душевой кабины. Но времени разбираться не было, и я стала крутить и тыкать все подряд, настраивая воду. То она полилась мне прямо на голову, то стала бить по моему телу из боковых форсунок, то потекла из душевой лейки на панели. Благо, что бежала холодная, и кипятком я не ошпарилась.
Кое-как я победила этот «корабль» и вышла из кабины. Глянула на висевший на стене фен, но решила не тратить на него время. Высушу голову позже, если останется свободная минута. В конце концов ничего не было сказано, в каком состоянии должны быть мои волосы – сухом или влажном. Главное, чтобы распущенные.
Быстро натянула на себя кружевное белье белого цвета, и посмотрела в зеркало. Оно было между кабиной и стеной. Во весь рост. В отражении я увидела длинное худое тело с проступающими костями на бедрах, острыми плечами и неким подобием груди. Она округлая, сосок темный точно по центру, но маленькая и в одежде практически незаметна. Но что ж поделаешь, такой меня мама родила.
Я не всегда была худой. Когда-то на лице присутствовали щечки, и кости прятались за мясом. Но после смерти родителей мое тело стало растворяться и за счет роста казаться тощим и нескладным. И никакие бабушкины булочки не наращивали на него жирок.
Но я особо не переживала по этому поводу. Сколько девушек мечтают похудеть, и у них не выходит, а если и выходит, то сидят на строгих диетах, чтобы вновь не набрать вес, а мне и мечтать не надо. Все при мне. Поделиться опытом? Но думаю вам такого не надо.
Я набросила на себя прозрачный белый пеньюар, и вышла из ванной. Оставалось пять минут. Я быстро проследовала до кофемашины, открыла сайт с инструкцией к этой модели и принялась готовить кофе. Оказалось, все очень просто. Все ингредиенты засыпались по специальным отсекам и нажатием одной кнопки готовилось сразу кофе со сливками. И не требовалось их взбивать отдельно.
Кофе успело приготовиться, но Роман Викторович не спешил показаться. А что ему грозит за опоздание?
А, впрочем, хорошо, что он задерживается. Есть возможность полюбоваться городом.
Я включила музыку, взяла свою чашку с кофе и прошла к окну. Глянула вниз. Чуть закружило голову, и я отступила. Как здесь все-таки высоко! Люди внизу такие мелкие. Как муравьишки – куда-то спешат, торопятся.
Я сделала глоток кофе. Какой божественный вкус и аромат! Эдак я совсем избалуюсь. Как потом пить ту пыль, что у меня дома?
Играла музыка Чайковского из «Лебединого озера» и, закрыв глаза я представила маму, танцующую в этом балете. Конечно, Одетту. Она движется легко и бесшумно. Делает пируэт, второй… Я повторяю ее движения, медленно и аккуратно, чтобы не разлить кофе. Тяну носок, спину держу прямо, подбородок поднимаю вверх, делаю поворот и открываю глаза.
И вздрагиваю. На пороге стоит Роман Викторович. В офисной одежде с переброшенным за спину пиджаком, который он придерживает двумя пальцами за воротник. Его бровь изогнута, и он пристально смотрит на меня. Невозможно понять, что он думает и чувствует.
Я быстро ставлю свою чашку на барную стойку.
– Извините, я не слышала, как вы пришли. Ваш кофе готов, выпейте, пока не остыл.
Он поворачивает голову вправо, и я машинально следую за его взглядом. И ахаю. Я забыла расправить постель. Я мчусь к ней и ловко, точно тренировалась заранее, складываю покрывало квадратом и кладу на прикроватную тумбочку. Оглядываюсь. Роман Викторович избавляется от пиджака, отправляя его в шкаф в прихожей, и приближается ко мне.
– Раздень меня. Я хочу принять душ.
По ноздрям бьет его парфюм, и голову кружит то ли от дурманящего аромата, то ли от его слов. Он останавливается совсем близко, и я ощущаю его теплое дыхание на своем лбу. Руки отказываются меня слушаться, но я заставляю их подняться и прикоснуться к пуговицам на его рубашке. От волнения они поддаются мне не сразу. Я не вижу его глаз, но чувствую, что он смотрит на меня. И дышит, тяжело дышит. А мне и вздохнуть страшно.
Я дохожу до последней пуговицы, и чтобы расстегнуть остальные, тяну подол его сорочки из брюк. Справляюсь и с ними. Распахиваю полы его рубашки и передо мной его грудь. Крепкая, мускулистая, без единого волоса. Мне кажется я краснею, и хочется отвести глаза от этой мужественной красоты, но куда? Он как будто заполонил все пространство.
Не поднимая глаз, я скольжу руками по его плечам и спускаю сорочку с его тела. С рукавами приходиться повозиться, ведь он мне нисколько не помогает. Держу рубашку и не знаю, куда деть. Надо ли сразу ее повешать на плечики? Чтобы не помялась. Или бросить на кровать? Он молчит, и я выбираю кровать.
А потом смотрю ему в глаза и спрашиваю:
– Дальше тоже мне раздевать?
– Не останавливайся.
Я беру в руки его ремень и пытаюсь его расстегнуть. Но не понимаю, как. На нем какая-то странная защелка и без инструкции не разобраться. Я снова поднимаю глаза на Храмцова и прошу помочь.
– Как в самолете, – только и говорит он.
– Я никогда не летала.
Он берет мои руки в свои и показывает, как. Потом отпускает меня, и я остаюсь один на один с его ширинкой. Я чуть оттягиваю на себя замок и стараюсь не касаться того, что выпирает в его брюках. И не просто выпирает, оно шевелится и будто бы торопится вырваться наружу. Я поднимаю глаза и теперь смотрю на его грудь. Она вздымается еще выше, и моя челка ходит ходуном.
Я приседаю, опускаю голову как можно ниже и помогаю ему выбраться из брюк. Они следуют за рубашкой.
А потом встаю, смотрю в глаза шефу и жду, что он прекратит мои мучения, но больше не узнаю его. Он с рыком срывает с меня пеньюар и припадает губами к моей шее. А его руки в это время сдирают с меня всю одежду, я слышу, как трещит ткань и меня охватывает ужас.
Но даже звука не могу издать, чтобы закричать.
В следующее мгновение я оказываюсь на кровати, и его губы начинают жадно лобызать мое тело, но чувство такое, будто он ищет место помягче, чтобы меня укусить. Но таких мест нет на моем теле. И тогда он раздвигает мне ноги и припадает губами туда, где я и не ждала его видеть.
А я напряжена и не могу расслабиться. Я жду, когда он прекратит пробовать меня на вкус, и войдет в меня. И боюсь, что мне будет больно.
Как это было в первый раз.
Да и во второй удовольствия я тоже не получила.
Мне было семнадцать, ему двадцать, он шептал мне о любви, но делал все резко и грубо, и я думала только о том, чтобы это поскорее закончилось. Он говорил, что во второй раз не будет больно, и я поверила. Но в третий – не согласилась, и мы расстались. Не о такой любви я мечтала и не так все себе представляла.
И неужели по-другому не будет? Неужели все мужчины грубые мужланы и им видится удовольствие именно таким?
Я не могу сдержаться и плачу: от страха, от разочарования, от обиды и от неизбежности терпеть эти муки как минимум полгода.
И вдруг все прекращается. И я слышу только свои всхлипывания и чувствую, как мои уши заливают слезы. А руки сжимают подушку, и мне кажется, она стала частью меня.
Я не открываю глаз, не вижу и не слышу Храмцова, и мне все равно, где он. Я думаю о том, что если он потребует вернуть ему деньги, то мне дорога одна – вниз головой с восемнадцатого этажа. Потому что большей части денег уже нет.
Жерар в частной клинике, кредит погашен. Оставшаяся сумма в банке. На ремонт и на непредвиденные расходы для лечения брата.
Я повернулась на бок, поджала ноги и, нащупав одеяло укрылась им с головой. Меня всю трясло, и я никак не могла успокоиться.
А потом я представила маму. Как она гладила меня по голове и прижимала к себе, когда я плакала или мне было больно. И я сильнее вцепилась в одеяло, воображая на его месте ее. Такое же теплое и нежное, как она.