Время помнить наступило…

На вокзале выяснилось, что наш поезд ушел, но можно уехать с соседней станции, куда нас с мамой отправили на машине. На станции мы сели в пустой товарняк, и вдруг раздалась команда: «По вагонам!». И тотчас из прилегающих кустов хлынула толпа женщин и детей. Женщины были в домашних тапочках, халатиках, дети – наспех собраны. Много малышей, грудничков. Это были семьи летчиков и военных с аэродрома в Каунасе, уничтоженного с восходом солнца фашистами. Оказывается, перед нашим приездом был налет немецких самолетов, они сбросили несколько бомб и улетели на восток. Только все разместились – и снова команда: «По кустам!». Толпясь, люди прыгали на землю и бежали к лесу. Мама взяла за руку младшую сестренку, крикнув мне: «Не отставай!». Добежав до кустов, я остановилась, чтобы не упустить из виду наш вагон. И снова команда: «По вагонам!». Поезд тронулся. Вдруг раздался душераздирающий крик женщины. На руках у нее был новорожденный ребенок, а старшего, который до посадки держался за подол ее халата, рядом не оказалось. При очередных высадках мы все искали этого ребенка, но не нашли. Немецкие самолеты кружили в воздухе, и казалось, этому не будет конца. Заслышав их гул, машинист останавливал поезд, раздавалась очередная команда, и все повторялось вновь…

Наконец-то мы в Латвии, в Даугавпилсе. Недалеко мост через западную Двину. Из вагонов нас высадили в прилегающий к железной дороге ров. Местные жители приносили детям хлеб и молоко. Спасибо им! Немецкие самолеты летали над мостом, не давая составу переехать на другой берег, но не бомбили. Наконец-то в небе появились два наших краснозвездных истребителя, один из них опустился низко-низко и рукой энергично сигнализировал нам: «Вперед! Быстро!». По команде мы спешно перебрались в вагоны, и поезд помчал нас в глубокий тыл. Прибыли на станцию «Витебск». На перроне никого не было, только повсюду валялись брошенные вещи и раскуроченные чемоданы. Позже мы узнали, что через день после нашего отъезда в Даугавпилсе уже были немцы.

Утром мы добрались до Бобруйска: конец нашему тяжелому путешествию, мы дома! Но радость наша оказалась преждевременной: двор пустой, дверь дома тети Насти оказалась на замке, а внутри никого не было. Соседский мальчишка лет двенадцати сказал, что вчера все наши ушли от бомбежки в ближайшую деревню и если надо, то он может съездить туда на велосипеде. Конечно, мама попросила его об этом, он съездил и известил родных о нашем приезде. Примерно через три часа появились дедушка и две маминых сестры – тетя Таня и тетя Анастасия со своими детьми.

Ночью город опять сильно бомбили. Утром взрослые говорили о том, что немцы разбомбили роддом, и мы с подружкой тайно, никому ничего не сказав, побежали смотреть, как это разбомбили «загадочный» роддом. По дороге мы увидели, как красноармейцы с винтовками наперевес вели пленных фашистов. Сказали, что это десантники. Быстрее ветра мы помчались домой, чтобы рассказать, что видели живых фашистов.

Конечно, нам досталось от взрослых, тем более что вся наша компания, состоящая из дедушки, трех сестер и пятерых детей, была готова вновь отправиться в деревню, чтобы переждать очередную бомбежку. Дорога к деревне шла через мост, подходы к которому были битком забиты людьми, шедшими с детьми и своим посильным скарбом кто куда. Навстречу, рассекая людской поток и прижимая его к обочине, двигались в сторону фронта военные машины с орудиями на бортах и неорганизованные группы солдат. По всему было видно, что солдаты готовились к предстоящей атаке на немцев. Как только мы перешли реку, мама от усталости (больные ноги давали о себе знать) присела немного отдохнуть: «Идите вперед, я вас догоню». Неожиданно прямо перед нами остановилась одна из машин с двумя зенитными пушками. С машины спрыгнул дядя Коля, который каким-то чудом разглядел нас в этой суматохе. С группой своих солдат он выгрузил орудия на поляну, посадил нас всех в машину и довез до контрольного пункта, через который уже пропускали только эвакуированные колонны с людьми. С шофером он также договорился о том, чтобы тот довез нас еще и до ближайшего населенного пункта, а сам бы потом вернулся на позицию, к орудиям. И вот уже вечером мы едем в кузове, на дорогах стоят военные регулировщики и показывают дальнейшее направление нашего движения. Дети – с интересом, взрослые – с тревогой ждали, куда же нас направят? Дорога пошла наверх и уперлась в изгородь с большими металлическими воротами, выкрашенными в зеленый цвет. В центре их были нарисованы красные звезды.

Ворота открыли часовые, и мы въехали на закрытую территорию. Нас повели в одноэтажное помещение с рядами длинных столов, скамеек и доской на стене, что-то очень похожее на классную комнату. На эти столы нас, детей, уложили спать. Тетя Таня, как жена военного и старшая из сестер, решила разузнать, где мы находимся. Она тихонько вышла во двор казармы и из-за угла дома услышала немецкую речь. Посоветовавшись, взрослые тут же решили, что надо бежать. Стали будить нас, детей. Спросонья мы не понимали, что-то выкрикивали, а мама шептала: «Тихо, немцы!». Быстро накинув что-то из одежды, с вещами и маленькими детьми на руках, мы пошли в противоположную сторону от ворот, ведь они были под охраной. Крадучись в ночи и стараясь не шуметь, спустились к воде по крутому берегу небольшой речушки, рядом с которой располагался лагерь, перешли ее вброд и побежали в сторону домов, где находилась железнодорожная станция. Здесь мы узнали, что находимся в городе Рославль Смоленской области. Тетя Таня сразу направилась к военному коменданту и доложила ему обстановку. Он очень удивился, что в городе уже немцы. Поблагодарив ее и посоветовав скорее идти на перрон, где железнодорожный состав отправлялся в тыл, он побежал в штаб. Так впервые в нашем обиходе появилось непривычное слово «тыл».

Позднее, перебирая в своей памяти события первых дней войны, я обратилась к материалам документальной истории, благо сейчас это не составляет большого труда, и узнала о том, что в Рославль немцы вошли 3 августа 1941 года. Комсомольцы города сформировали свои отряды обороны и следили за высадкой немецкого десанта. До 25 сентября 1943 года город находился в оккупации и на его территории был создан концентрационный лагерь для военнопленных и гражданских лиц на 50 тысяч человек – один из трех концлагерей на территории СССР.

…А тогда, в 1941-м, все решали минуты. Действительно, паровоз стоял уже под парами. Перед нами – открытая платформа. Только успели погрузиться, и состав тронулся. Теплая летняя ночь. Мы быстро уснули, а с рассветом небо заполнилось ревом немецких самолетов. Некоторые из них, заметив железнодорожный состав и людей на открытой платформе, забавлялись: спускались и строчили из пулеметов, затем, сделав круг, нападали снова. А паровоз пыхтел и изо всех сил несся вперед. Вот когда я в полной мере испытала страх. Мы, дети, как на ладони, были открыты любой опасности и защищены только своими мамами. Как могли, они прикрывали нас собой. К счастью, ни одна пуля не совершила своей страшной миссии.

Через несколько часов мы приехали в город Орел. День стоял солнечный, и казалось, весь город сбежался на станцию, ведь это был первый эшелон с беженцами с запада. Люди несли еду и одежду, расспрашивали, откуда мы и как «там»?

По прибытию на станцию нас пофамильно переписали и определили место нашего дальнейшего маршрута: Сталинградская область, Нехаевский район, зерносовхоз «Динамо». Там нам выделили комнату. Взрослых членов семьи, к которым уже относились и мы с братом Анатолием, определили работать в поле на прополке пшеницы, а дедушка оставался дома на хозяйстве.

Первого сентября, с началом учебного года, мы пошли в школу. Выдали нам парусиновые туфли, какую-то ткань на форму, учебники, тетрадки и чернильницы, и вот мы уже за партами. Кроме основных школьных предметов мы изучали устройство комбайна. В погожие дни вместе со взрослыми с утра и до вечера работали в поле на прополке свеклы. Взрослые оставались ночевать в поле в шалашах, а дети поздним вечером уезжали домой. Садились в телегу, запряженную быком, и погоняли, как нас научили: «Цоб цобэ! Цоб цобэ!». Вот таким образом приезжали прямиком в наш совхоз, к своим домам.

Между тем, когда уже определилось место нашего временного проживания, мама написала письмо дедушке (папиному отцу) в Москву и сообщила ему о том, где мы и что с нами, спросила про папу. Вскоре выяснилось, что Наркомат путей сообщения направил его на станцию «Свободный» Амурской железной дороги.

В короткий срок, получив пропуск на Дальний Восток и билеты на бесплатный проезд, мы с мамой и младшей сестренкой после окончания учебного года отправились к отцу, оставив дома самых близких своих родных. Наш путь лежал на Пензу, туда был откомандирован начальником политотдела железнодорожной станции папин сослуживец, он мог нам помочь с дальнейшим продвижением на восток. Дело в том, что железнодорожные билеты и пропуск, которые были у нас на руках, имели ограниченный срок действия, их нужно было вовремя продлить. До Пензы добирались на попутных поездах, в товарных вагонах, теплушках. В политотделе станции нашли папиного знакомого, он отвел нас к себе домой, где жил с семьей в хорошей благоустроенной квартире. Первым делом пошли мыться в ванную. Что и говорить, грязные мы были основательно. Когда я помылась в ванной и подошла к раковине, чтобы умыться, то увидела кусочек пемзы, и так мне захотелось очистить лицо от грязи, что я начала тереть его этим камнем и соскоблила щеку до крови.

На следующий день, перекомпостировав билеты и продлив срок пропуска на Дальний Восток, мы уезжали из Пензы пассажирским поездом до ближайшей станции, а потом – чем придется, в основном – в товарняках. Мама подходила к машинисту с одним только вопросом: «На восток?». Так мы добрались до Новосибирска, ехали в одном вагоне с эвакуированными из Ленинграда. Это была конечная станция, все пассажиры вышли из вагона. Оставив нас с сестренкой возле вещей и строго наказав нам никуда не отлучаться, мама тут же, в здании вокзала, стала искать, где можно продлить наши проездные документы. Выяснилось, что для этого нам, пассажирам, нужно обязательно пройти санобработку. Недалеко от улицы Владимировской, под мостом, находилась баня. Здесь мы впервые за всю дорогу от Пензы помылись, переоделись в чистое нижнее белье, которое нам даже постирали, а верхнюю одежду предварительно прожарили. Только после этого мама смогла продлить пропуск и наши билеты на пассажирский поезд Москва – Владивосток и мы отправились в дальнейший путь.

На одной из узловых железнодорожных станций, где поезд долго стоял, мама вышла погулять на перрон, оставив нас с сестрой в вагоне и не разрешив нам выходить. Стоя у окна рядом с выходом, мы с любопытством выглядывали из окна на перрон. Спустя время поезд дал гудок, мама вошла в вагон и встала рядом с нами. Вдруг на последнюю ступеньку уходящего поезда буквально запрыгнул какой-то мужчина, судя по форме – служащий железной дороги. Разговорившись с ним, мама сказала, что едет с детьми к своему мужу железнодорожнику в Свободный. Как только она назвала фамилию, мужчина произнес: «Вы знаете, вашего мужа назначили к нам, и он в Сковородино». Это оказалась именно та станция, на которой мы так долго стояли и с которой только что тронулись. Выяснилось, что уже две недели как папу направили из Свободного в Сковородино начальником политотдела железной дороги. Но так как билеты и пропуск были у нас до Свободного, где находилось Управление Восточно-Сибирской железной дороги, то мы поехали туда. По приезду мама обратилась в Управление и нас разместили в гостиницу. Утром следующего дня мы отправились поездом в обратный путь до станции «Сковородино», где папа встречал нас.

Это узловая станция Амурской железной дороги, по правую сторону от которой, если двигаться на восток, среди сопок, был выстроен поселок железнодорожников, со своим ведомственным хозяйством – школой, больницей, детскими садами, столовой, своим жильем, большим клубом (бывшим зданием церкви), а по левую сторону расположился город. Папе дали двухкомнатную квартиру в деревянном одноэтажном четырехквартирном доме с высоким добротным крыльцом, слева от которого был огорожен небольшой участок с грядками под выращивание овощей; тут же, во дворе, располагались хозяйственные постройки для содержания домашних животных. Одно из окон нашей квартиры выходило на сопки. Большую часть года, с наступлением весны и до первых заморозков, они представляли собой розово-сиреневое марево с удивительным и приятным запахом цветущего багульника. Необыкновенная красота! В голодное военное время мы с сестренкой частенько бегали на них, собирая кислицу, голубику, бруснику. Как-то мама собралась печь блины и попросила меня сбегать набрать брусники на начинку. Соединив ее с пареной свеклой вместо сахара, мама делала очень вкусное повидло, которым фаршировала блинчики.

Родители: Михаил Николаевич и Варвара Сергеевна. 1946 г.

С началом учебного года я пошла в школу, в пятый класс. В Сковородино мы жили до 1947 года. Папа всю войну работал, не зная выходных и праздников, как и большинство тех, кто трудился в тылу. Здесь меняли составы поездных бригад, заправляли паровоз углем и водой. Никакого сбоя в работе допустить было нельзя, т. к. на запад, на фронт, отправлялись воинские подразделения, боевая техника и оружие. Кроме того, нужно было готовиться к войне с Японией. Отец приходил домой поспать на 4 часа. Иногда он падал в обморок от переутомления. Один раз потерял сознание, когда шел по путям к составу, и чуть не погиб под колесами поезда. Как и все труженики-тыловики нашей большой страны, полуголодные, работали на Победу, не зная отдыха. По трудовым сводкам военных лет, практически любое предприятие народного хозяйства страны выполняло производственный план более чем на 100% – этого требовал фронт. Лозунг тех дней «Все для фронта! Все для Победы!» был единым для всех, и весь советский народ своими трудовыми успехами, в едином порыве, приближал долгожданную Победу!

В конце войны за бесперебойное обеспечение нужд фронта папе присвоили звание «Почетный железнодорожник». Для него, коммуниста первых лет советской власти, это была самая дорогая и главная награда в жизни!

Когда моя память обращается к событиям тех страшных лет войны, я всегда с особенной болью и тревогой думаю о людях, которые шли за нами, оставались лицом к лицу с беспощадным врагом, о тех, кто жил на оккупационной территории, кто ценой своей жизни пытался остановить врага. Мне и моей семье судьба благоволила: фронт следовал за нами по пятам, и всякий раз, находясь в шаге от неминуемой опасности, мы успевали ускользнуть от нее, принимая то или иное правильное решение. Ее величество судьба подставляла нам свои ладони.

3. Юность мимолетная моя…

О, сколько нам открытий чудных

Готовят просвещенья дух

И опыт, сын ошибок трудных,

И гений, парадоксов друг,

И случай, бог изобретатель.

    А. С. Пушкин

В 1946 году я окончила среднюю школу на станции «Сковородино» Амурской железной дороги. По просьбе классного руководителя Тамары Павловны на последнем школьном собрании все выпускники писали на листочке, кто кем хочет стать. Отвечали по журналу, по алфавиту, значит – я (в девичестве Федотова) последняя. Учитель, инженер, строитель, шофер – такими были мечты моих одноклассников. Когда подошла моя очередь отвечать, то я сказала: «Хочу быть врачом». Своим ответом я удивила многих, и прежде всего учителей, преподавателей литературы и химии. По этим предметам у меня были хорошие крепкие знания, я читала много книг из домашней и школьной библиотеки, а также занималась дополнительно в кружках по физике и литературе. При таком серьезном отношении к учебе, по мнению моих учителей, я должна была поступать непременно туда, где требовались хорошие знания по данным дисциплинам. Вероятно, они видели во мне будущего преподавателя. В чем-то они были правы, ведь при поступлении в институт я сдавала экзамены именно по этим предметам, но в применении к другой, выбранной мною профессии.

Решено было, что поступать я поеду в Москву, к дедушке Николаю Семеновичу Федотову. И вот в середине июля, получив наконец-то аттестаты зрелости, мы вместе с подружкой Леной, которая мечтала поступить на юридический факультет, отправились в дальний путь. Поезд Владивосток – Москва мчал нас навстречу судьбе. Дорога предстояла дальняя, но для меня уже немножко знакомая. Летом 1945 года мы всей семьей ездили повидаться с родными, с которыми не виделись вот уже три года с момента нашего расставания в Сталинградской области. В конце 1942 года зерносовхоз «Динамо», в котором они жили, оказался в соприкосновении с линией фронта и все его жители были срочным порядком эвакуированы в разные уголки нашей страны. Мамины сестры с детьми и дедушкой Сергеем Корнеевичем (в 1943 году он умер в Днепропетровской области) попали на Кубань, вот к ним-то мы тогда и отправились. Байкал заворожил нас! Нерукотворное чудо, подаренное нам природой, живописное и незабываемое зрелище! Совсем другими «мирными» глазами смотрели мы на эту первозданную красоту: лето, закончилась война, впервые за долгое время вместе с родителями мы куда-то далеко едем, а перед нами открылось такое огромное море и сосны! Пассажиры восхищенно и заворожено выглядывали из окон, и в какой-то момент поезд притормозил свой ход. Папа воспользовался этим и соскочил со ступеньки вагона, чтобы нарвать для мамы букет полевых цветов. Я до сих пор помню тот горько-пряный запах, которым они наполнили наше купе, и как светились счастьем мамины глаза!

…Теперь же вдвоем с подругой мы самостоятельно «торили» свой путь во взрослую жизнь. Дорога была длинной. Родители снабдили нас небольшим количеством продуктов. Время послевоенное, голодное, вся страна жила по карточкам, и когда наши «запасы» закончились, кое-что из съестного покупали на станциях: жареные пирожки с луком, вареные яйца, молоко. В Свердловске поезд стоял несколько часов, здесь паровоз загружался углем и водой, и мы с Леной, воспользовавшись долгой стоянкой, умудрились даже помыть голову.

В Москве нас встречал дедушка Николай Семенович. В большой комнате коммунальной квартиры нам выделили уголок, где мы разместили свои чемоданы с нехитрым багажом и пили чай по-домашнему, с пирогами, рассказами и расспросами. Утром следующего дня я по дедушкиной подсказке (он очень хорошо знал Москву) отправилась в медицинский институт для сдачи документов. Мне бросилось в глаза, что при входе в здание главного корпуса было немноголюдно, и вскоре это обстоятельство разъяснилось самым досадным образом: прием документов для поступления в институт был уже окончен. В первый послевоенный мирный год большой поток абитуриентов, в том числе фронтовиков, хлынул в многочисленные вузы столицы и наполнил их в сроки, намного более сжатые, чем предполагалось. Получилось, что мы приехали к шапочному разбору. От неожиданности и обиды я расплакалась, но, как известно, «Москва слезам не верит» и надо было что-то предпринимать. Тем временем приходит телеграмма от папы, что его направляют на работу в Каунас и мы с семьей должны ехать в Прибалтику. Решение пришло само собой: дожидаюсь родителей и уезжаю вместе с ними на новое место жительства, отложив поступление в институт на следующий год.

Времени свободного у меня было много, я гуляла по Москве и в один из дней недалеко от станции метро «Сокол» увидела красивое большое здание учебного заведения – института химической промышленности и примыкающий к нему, не менее большой, студенческий городок. Мне пришла в голову идея попробовать поступить в этот институт, испытать свои школьные знания – ну просто так, интереса ради. И действительно, на следующий день я сдала документы в приемную комиссию, а двумя неделями позже и все необходимые вступительные экзамены, получив при этом хорошие оценки. Каково же было мое удивление, когда я узнала, что прошла по конкурсу, и в списке первокурсников увидела свою фамилию. Я поступила! Школьные знания такой далекой отсюда, но ставшей мне родной за годы войны станции «Сковородино» были удачно опробованы! А дальше – просто: поскольку учиться в этом институте я не собиралась, то с легким сердцем забрала свои документы обратно.

Вскоре приехала с Дальнего Востока моя семья, папа с мамой и младшей сестрой. Папе на работе выделили специальный железнодорожный вагон, в который была загружена вся наша мебель, в нем мы и прибыли в Каунас. Как выяснилось на месте, Каунас – не окончательное место нашего переселения. В этом импровизированном «доме» на колесах, прямо на железнодорожной станции, мы жили с семьей еще месяц, пока не переехали в Клайпеду.

В Клайпеде (город Мемель) было много разрушений после войны. В январе 1945 года город пережил штурм и блокаду при освобождении от немецких оккупантов. В центре города уцелел старинный дом (здание Русского театра) с большим нависающим балконом. Балкон был исторический: стоя на нем в марте 1939 года Адольф Гитлер произнес свою торжественную речь в связи с присоединением Клайпедского края к Германии. Во время войны город Мемель являлся базой германского флота и морской крепостью. В августе 1945 года по решению Берлинской (Потсдамской) конференции часть Восточной Пруссии вошла в состав СССР.

…Нам дали квартиру в двухэтажном большом доме с чердаком и довольно большой пристройкой для животных, в которой прежние хозяева держали свиней. Чердак был капитальный, стены выложены кафелем, на нем в несколько рядов располагались высокие металлические поручни с никелированными крючками. Оказывается, эта часть жилого помещения была приспособлена прежними жильцами под хозяйственные нужды – для «выдержки» свиных окороков – своего рода домашний цех. Улица наша оказалась небольшой и практически полностью разрушенной: уцелели, кроме нашего, только два дома. В них жили литовцы, а в полуразрушенных – цыгане, их было много, по вечерам они часто пели под нашим балконом, в надежде, очевидно, что мы им что-то дадим за это, продукты или одежду. Ну что мы могли дать? Вся страна жила по карточкам, которые были отменены только в декабре 1947 года.

Наступила осень. По моей настойчивой просьбе папа помог мне устроиться на работу, и вскоре я была принята секретарем-машинисткой начальника отделения Клайпедской железной дороги. В мои обязанности входила не только работа машинистки, но и функции отдела кадров. Демобилизованные, железнодорожники, люди с высшим и средним профессиональным образованием, рабочей специальности, среди которых было много русских, – все хотели устроиться на работу. Поэтому частенько по окончании рабочего дня я брала печатную машинку на дом, осваивая быструю печать и выполняя всю необходимую за день работу дома.

…На календаре лето 1947 года. Я снова у дедушки в Москве, и снова меня постигла неудача: для сдачи документов в медицинский институт нужна была местная прописка. Конечно, я расстроилась, слезы наворачивались сами собой, ведь для того, чтобы прописаться, необходимо определенное время, и прием документов может закончиться. Тогда мой всезнающий дед сказал: «Подожди! Вытри слезы и не плачь! Недалеко отсюда есть еще какой-то медицинский институт, пойдем!». И мы пошли. Перешли улицу Садово-Каретную, несколько двухэтажных деревянных строений и вошли во двор. Прямо передо мной открылось красивейшее четырехэтажное здание: Московский медицинский стоматологический институт. Слово «стоматология» мне тогда было совсем неизвестно, но ведь институт-то – медицинский. В этот раз все пошло как по маслу. Документы приняли сразу, не требуя прописки. Во время их сдачи ко мне подошла какая-то девочка и предложила вместе готовиться к экзаменам. Она жила в своем доме недалеко от Москвы. Мы вместе сдали первый предмет, на следующий день с волнением искали свои фамилии в списках по результатам экзамена. В нем оказалась только я, а моей знакомой не повезло. Через две недели, успешно сдав все экзамены, я поступила. Конкурс был большой, среди абитуриентов много фронтовиков, которым я еще в процессе сдачи вступительных экзаменов помогала готовиться по физике, химии, сочинению. Наконец-то все позади и я студентка! Моя мечта сбылась!

Нина Федотова со своей подругой. 1946 г.

Начались учебные занятия. Нас разбили на группы примерно по 25 человек. С самого начала наша группа выделялась по знаниям, была очень сильной, хотя состояла в основном из фронтовиков. Со школьной скамьи было всего несколько человек, и почти все москвичи, городские. Мы были очень дружными и сплоченными с первых же дней нашей учебы. У одного из наших студентов, Вадима Копейкина, умер отец – военный хирург, прошел с боями всю войну. Мы все пошли на похороны, принесли много цветов. Прощание с ним проходило на Красной площади, в торжественной обстановке, где собрался весь генералитет, высшее военное руководство страны. И никто из нас тогда не остался равнодушным, мы все отозвались на горе.

Молодость – прекрасная пора, ну особенностью нашего времени был еще воздух Великой Победы! Мы вдыхали его полной грудью и шли навстречу своей мечте. Начало нашей учебы – сентябрь 1947 года – совпало с грандиозным событием празднования 800-летия Москвы, и это чувствовалось во всем. В воздухе стояла атмосфера всеобщего ликования, гордости и величия за страну, за стойкость нашей армии и народа в годы войны перед несметными фашистскими полчищами, почти вплотную подошедшими к Москве и получившими мощный отпор! Торжественные мероприятия по празднованию юбилея города проходили на Красной площади. Красивая, убранная, многолюдная Москва, народные гуляния, песни, духовой оркестр, вечерний праздничный салют – запечатлелись в памяти на всю жизнь.

Несмотря на загруженность в учебе, мы находили время и для активного отдыха. У нашего Темки (Зиновия Темкина) была дача недалеко от Москвы на станции «Отдых», он пригласил нас к себе на выходные дни, и все дружно поехали отдыхать. Темка – фронтовик, зубной техник, во время войны он работал в прифронтовой полосе, в госпитале Военно-морского флота, присутствовал во время проведения челюстно-лицевых операций и выполнял всю необходимую работу. Уже во время учебы проявились его большие организаторские способности, он возглавлял профсоюзный комитет института, а после его окончания руководил крупной больницей в Подмосковье, не оставляя при этом своей профессии.

Студенты 1-го курса ММСИ на отдыхе. 1948 г.

Нина Федотова – первая слева (вверху)

и первая справа (внизу)

Кроме общих дисциплин, а также физики, химии, биологии, преподаваемых на первом курсе, была еще нормальная анатомия – пожалуй, самый трудный предмет. Занятия по анатомии проходили не в учебном корпусе, а в отдельной больнице, в морге. С первых же занятий, как только начали изучать крупные кости, многое для меня было непонятно, вопросов было больше, чем ответов, к тому же еще и латынь. День за днем росло постоянное недовольство собой: «Ничего я не понимаю, учиться не могу, трудно, придется бросать институт» и т. д. Эти невеселые раздумья все чаще угнетали меня – что же я буду делать, чем заниматься? И вдруг, как электрическим током, пронзила мысль: «Но ведь они же, все остальные, могут, значит, и я смогу!». С этого момента что-то в моем сознании щелкнуло, словно какой-то внутренний диспетчер дал команду на преодоление, и анатомия «пошла». Конечно, потребовалось много усилий, усидчивости и скрупулезного труда, чтобы разобраться в этом, казалось, неподдающемся предмете. Разобралась настолько, что в дальнейшем помогала закрепленным за мной отстающим студентам и была назначена руководителем студенческого анатомического кружка. Вместе с ребятами мы занимались подготовкой тематических лекций и докладов, организовывали учебные конференции с участием профессуры. Крутилась как белка в колесе, ну ведь как было интересно и понятно! Так, постепенно, учебный процесс вошел в свое нормальное русло. Позже, тесно общаясь со своими друзьями-студентами, я убедилась, что не только меня охватывала «волна» студенческого пессимизма, особенно характерного для первокурсников любого вуза, гуманитарный он или технический. Получить, усвоить и переработать огромной объем информации за относительно небольшой промежуток времени не так-то просто. Терпение и труд, упорство и преодоление – волшебные, ключевые слова для профессионального путешествия в мир знаний.

Однажды во время практических учебных занятий в дверь кабинета робко постучали и попросили меня «на выход»: передо мной стояла Эська – та самая подружка детства из Бобруйска, с которой мы бегали смотреть разбомбленный роддом. Оказывается, она тоже училась в этом же институте, только на курс младше. Я ничего об этом не знала, а она несколько раз видела меня издалека и вот решилась таким неожиданным образом «рассекретиться». Удивительная и радостная встреча! После окончания института мы с ней встречались на IV Всесоюзном съезде стоматологов в Колонном зале Дома Союзов в Москве. В 1970-е годы она, Эсфирь Молочникова (по фамилии мужа), подруга моего детства, стала главным врачом московской детской стоматологической поликлиники – одной из лучших в столице и в стране.

Студенты 2-го курса ММСИ. 24 декабря 1948 г.

Нина Федотова – вторая справа в верхнем ряду

Мое любимое время года – осень. Но во время учебы в Москве мы все с особым нетерпением ждали наступления весны, празднования 1 Мая, демонстрации парада на Красной площади. Для нас это был один из главных праздников в жизни. Во-первых, он означал окончательный приход весны, можно было смело убирать из своего скудного гардероба зимнюю одежду до наступления осенних холодов; во-вторых, это всегда было какое-то обновление, не только в природе, но и в мыслях, надеждах, ожидании лучших перемен. Сейчас я думаю о том, что это молодость стучалась в наши двери и мы с готовностью бросались в океан ее кипучей энергии и искренне радовались жизни! Конечно, мы хотели быть красивыми и старались получше одеться, если у кого-то из нас, студентов, появлялась такая возможность. У меня были белые брезентовые туфельки на небольшом каблучке, которые я натирала зубным порошком, для того чтобы они приобрели недостающую им белизну. Довольная и счастливая! А много ли нужно для счастья? Сущие пустяки…

Главная же особенность Первомая для нас, студентов-москвичей, заключалась в том, что во время прохождения праздничной колонны по главной площади страны мы могли увидеть на трибуне И. В. Сталина – руководителя партии и государства! Наша институтская колонна подходила к правительственной трибуне примерно в 15 часов 30 минут, и мы переживали, удастся ли нам увидеть Сталина, будет ли он находиться там в это время или уже уйдет? Кроме того, наша колонна во время движения находилась в центре площади, откуда рассмотреть стоявших на праздничной трибуне Мавзолея людей было сложно. И такая ситуация повторялась из года в год. Наконец, во время учебы на третьем курсе, я была удостоена чести пройти на первомайской демонстрации в молодежной колонне физкультурников – как отличница и активная комсомолка, ответственная за сектор учебы. За две недели до наступления праздника мы ходили на репетиции, маршируя на Красной площади вместе со всеми участниками по нескольку часов в день. Перед нами в праздничной колонне шли военные, а потом уже физкультурники с флагами. Форма одежды у нас была самая простая – в майках и спортивных трусах. На этот раз мы проходили в составе праздничной колонны гораздо ближе к трибуне, и можно было рассмотреть всех членов правительства страны. Мы увидели И. В. Сталина, он стоял на трибуне и махал нам рукой!