Правило крысолова

– Может, не надо, – засомневался он, – машина новая совсем, и тысячи километров не будет… – Тут он заметил мои руки на руле и осекся. – Что я все о себе, извини, у тебя руки в грязи и поцарапанные.

– Неужели?! – Я повернулась к Лому, чтобы ему было удобнее рассмотреть мое лицо. Особенно скулу под правым глазом. Уже через три секунды я испытала чувство глубокого удовлетворения. Потому что Лому наконец стало очень стыдно и страшно за меня.

– Извини, – промычал он, стаскивая легкую куртку и набрасывая ее мне на плечи. – Я не заметил, совсем спятил. Подожди. – Он остановил мою руку, взявшуюся за ключи зажигания. – Подожди, посидим, расскажи все в двух словах.

– Моей тете Ханне и ее четвертому мужу кто-то отрезал головы. Инспектор, который ведет это дело, пошел проводить опрос соседей и пригласил меня в квартиру Ханны. А там оказались двое бандитов, которые заперлись в ванной, когда услышали, что дверь открывается. Нет, сначала там заперся дежурный сержант, он был в наушниках, лежал в пене и не слышал, как мы звоним. Поэтому Ладушкину пришлось отжать замок двери в ванную, он же не знал, кто там заперся и что вообще случилось. А потом, через полчаса, в этой ванной уже заперлись бандиты. Он стал второй раз отжимать замок, но расслабился, и один бандит – мужчина – свалил его ударом двери, а потом огрел по голове гвоздодером. Я в это время пряталась под плащом в коридоре. Когда бандиты удрали, я вызвала милицию. – Вдохнув полной грудью, я положила руки на руль и поверх них голову.

– А почему тогда ты привлекаешься по статье за хулиганство и нападение на представителей закона при исполнении? – осторожно поинтересовался Лом, выждав некоторое время. – Мне сказали, что ты разбила голову одному стражу порядка и укусила другого.

– Потому что эти козлы стали говорить, что снимут отпечатки пальцев с гвоздодера! А на нем мои отпечатки, мои! – Я стукнула кулаком, сработал клаксон. – Потом этот, в которого я запустила вазой, подстрекал меня всяческими издевательскими вопросами про агрессию, депрессию и потерю памяти. Я им изобразила и агрессию, и депрессию, а когда стала падать в обморок перед потерей памяти, они набросились на меня и хотели надеть наручники. Вчетвером! Наручники они, конечно, надели… Но не сразу. Я оказала яростное сопротивление.

– Зачем?

Смотрю на Лома и вижу, что он ничего не понимает. Сочувствие и жалость в его глазах сменились озабоченностью состоянием моей психики.

– Ладно, ладно. – Он успокаивающе выставляет перед собой ладони. – Ахинея, я ничего не могу придумать, кроме того, что тебя надо срочно отвлечь. Это банально, но в твоей ситуации логичнее всего сильно напиться или сильно отвлечься. Что предпочитаешь?

Я задумалась.

– А можно сначала отвлечься, а потом, если не поможет, напиться?

– Запросто! – обрадовался Лом. – Ползи назад! Я поведу, потому что это – сюрприз.

Он сел за руль, а я устроилась сзади рядом с его видеокамерой.

Минут через сорок, убедившись, что мы выехали из Москвы и катим по загородному шоссе, я осмотрела клочья своей блузки и поинтересовалась, не стоит ли ради впечатляющей развлекаловки все-таки переодеться?

– Наплюй, – успокоил Лом. – Если будет неудобно, просто разденешься.

Как ни странно, эти слова меня совершенно успокоили, и я продремала еще минут двадцать. В любом другом состоянии я должна была бы сильно удивиться, обнаружив, что Лом привез меня за город в дом фермерши, которая сдает нам в аренду Мучачос. Я однажды забирала парочку с ее фермы и сразу узнала странной архитектуры дом с обложенным крупными камнями цоколем. Но в этот вечер я только флегматично поинтересовалась у Лома, не передумал ли он и не за черным ли кабанчиком мы приехали?

Нагрузив на себя видеокамеру и дорожную сумку, он повел меня к дому, поддерживая за талию.

– Какой, к черту, кабанчик! – возбужденно прошептал Лом мне в ухо, пока я брела, спотыкаясь, потому что мои бедные ноги отказывались участвовать в развлечении, хоть умри! – Лебеди!

– Лебеди?…

– Белые-белые лебеди прилетели!

– Куда?

– На пруд, – радостно кивнул Лом.

– Откуда ты знаешь?

– Она мне позвонила. Мы же договаривались, чтобы сразу звонила, когда прилетят, ты что, забыла?

– А… Спасибо, конечно, большое, но мне бы помыться…

– Это входит в развлечение, – заверил Лом.

Усадив меня на лавочке, Лом пошел договариваться с хозяйкой. Он выглянул на секунду из окна веранды:

– Ахинея, тут спрашивают, что ты будешь есть? Печенку или рыбу?

Я быстро зажала ладонью рот и на всякий случай, если в желудке еще что-то осталось после рвоты в отделении милиции, огляделась, куда можно эти остатки выплеснуть.

– Понятно, не волнуйся, – успокоил меня Лом и сообщил хозяйке: – После бани!

Вышла женщина, и я не сразу узнала ее в вечерних сумерках. Остановилась рядом, присела, рассмотрела меня, покачала головой, поцокала языком.

– А можно без бани? – На меня вдруг накатила жуткая усталость и тошнота. Не надо было Лому говорить про печенку и рыбу. – Можно я здесь полежу? У вас найдется одеяло?

Ничего не ответив, она ушла в дом и сразу вернулась с теплым халатом под мышкой и веником. Прошла мимо. Я пожала плечами. Тут по ступенькам спустился огромный мужчина, ни слова не говоря, наклонился, просунул руку под мои коленки и легко подбросил меня вверх. Самое смешное, что он нес меня не как Ладушкин недавно – двумя руками и в положении лежа. Нет, он посадил меня на сгиб руки, как сажают маленьких девочек, и мне осталось только обхватить его за шею и рассмотреть лицо вблизи. Возле деревянной бани, чтобы пройти со мной в двери, он перебросил мое тело под мышку, так что я повисла вниз головой, а руками от неожиданности ухватила его за холщовые брюки у щиколоток.

– Клади на лавку, сынок, – приказала невидимая мне из другого помещения женщина. – Я сейчас ее раздену. Приходи забрать через часок.

В лицо пахнул свежий запах горячих трав и старого мокрого дерева.

В соседнем помещении стоял нестерпимый жар. Я рванула было обратно, но хозяйка подтолкнула меня сзади и кивнула на третью ступеньку-полку.

– Ложись, не пожалеешь!

Стараясь осторожно дышать, я легла, с опаской глядя на два веника в ее руках.

– Что же творится с нашими органами, а? – С этими словами голая женщина от души отходила меня несколько раз по спине.

– Ай!

– Вот именно – ай! – Теперь она просто гнала воздух, не прикасаясь ко мне. Я закрыла рот и нос ладонями. – С девочками воюют, кобели поганые!

– Ай!

– Что ж это за милиция, которая бьет девочку в лицо! А? Что? Что, я тебя спрашиваю?!

– Ай-я-яй!

Лучше бы она не спрашивала, потому что каждый сердитый вопрос подкрепляла хлестким ударом по моей спине. Минут через десять я потеряла всякую способность кричать и думать. Расслабившись, можно было представить некий вариант одновременного ада и рая, мокрой жгучей пустыни. Или заблудившийся караван, влажную ночь, выжигающую огнем дыхание, но это если тебя не окатывают попеременно то холодной, то горячей водой.

– Поворачивайся.

Я осторожно переворачиваюсь на спину и вижу над собой близкий – рукой дотянуться – потолок темного дерева и пучок травы, свисающий с него. Теперь мне видны и камни, похожие на крупные морские голыши, лежащие на раскаленной решетке каменки внизу. Хозяйка выплескивает на них воду из ковшика, радостно потрясает вениками в накатывающем густом пару:

– Ну, режиссерка, сиськи-то прикрой, ошпарю! – и начинает этими вениками охаживать меня, едва успевшую отвернуть лицо и закрыть грудь ладонями.

Сквозь плотную пелену бесчувствия я потом слышу, будто на большом отдалении, ее раздумья вслух:

– Пожалуй, в пруд не понесем. Совсем размякла. Пусть поспит полчасика.