Фельдмаршал в бубенцах

Алонсо в самом лучезарном настроении шагал по кривому переулку. Дядя отпустил его аж до завтра, с утра перепало несколько монет, Риччо вернулся живой и невредимый – жизнь цвела если не розами, то всяко незабудками, и печалиться было не о чем.

Проходя мимо лавки Барбьери, мальчуган услышал знакомый приветливый голос:

– Алонсо! Ишь, гордый, идет – не здоровается!

Малыш обернулся – на крыльце лавки стояла Росанна.

– Спешишь, милый? Зайди на минутку, погляди, чем угощу!

Его не пришлось уговаривать. Уже через несколько минут он сидел позади прилавка, почти набожно надкусывая пирожок. Росанна с улыбкой потрепала мальчика по взъерошенным волосам:

– Вкусно?

– Объеденье!.. – пробормотал Алонсо с набитым ртом.

Несколько минут лавочница неторопливо возилась у мешков, то и дело не без умиления поглядывая на малыша. Алонсо тем временем дожевал и уже подбирал крошки с одежды.

– Еще хочешь? – ласково спросила девушка. Ребенок застенчиво потупился:

– А тебя батюшка не заругает?

Но Росанна только отмахнулась:

– Будто он считает! Я сама их пеку. – Протянув Алонсо второй пирожок, лавочница задумчиво постучала пальцами по прилавку. – Кстати, как поживает Риччо? Он поранился несколько дней назад и с тех пор не заглядывал.

Алонсо энергично покивал головой:

– О, он здоров! Я только ночью его видел.

– Ночью? А ночью-то тебе чего не спится? – Светло-карие глаза Росанны удивленно округлились, а мальчик смешался:

– Ну да, я же слуга. Бывает, и ночью чего надо. Воды там, ну, огня… Еще чего-нибудь…

Он окончательно смутился, однако девица не стала расспрашивать, лишь сокрушенно сдвинула брови:

– Как о Риччо ни вспомню – так сердце не на месте. Он так одинок. Как это ужасно! Наверное, невыносимо быть совершенно одному на свете.

Алонсо на миг отвлекся от пирожка и возмущенно вскинул глаза:

– Эй, а вот не надо! Вовсе он не один на свете! Я что ж ему, не друг?! Так, соломы охапка? А у Риччо ведь еще один друг есть, военный, у важной госпожи служит. И вообще мужчин жалеть негоже!

Росанна примирительно покачала головой:

– Не сердись. Конечно, ты друг. Просто ты еще мал, куда Риччо с тобой о своих бедах толковать? Да он и с другими, небось, не слишком откровенен. – Девушка вздохнула уже совсем горестно. – Скрытный, как лесная тропка. Где там знать, что у него на душе…

Алонсо запихнул в рот остаток пирожка, встал и, запрокинув голову, сурово воззрился на лавочницу:

– Это я мал? Это Риччо скрытный? Это от вас, девчонок, он скрытный, а у нас с ним мужская дружба, и от меня у него секретов нет! Не веришь? – прищурился он.

А Росанна с сомнением приподняла брови, лукаво прикусывая губу.

* * *

Кухарка Филомена служила герцогине уже почти двадцать лет и четырнадцать из них безраздельно верховодила на кухне. Она неистово гордилась особым положением при особе синьоры и старалась поразить каждого, кто садился за господский стол, а посему закупку провизии не доверяла никому. Кухарку герцогини Фонци знали везде: и в лавках, и на рынке, и в рыбных рядах у порта, куда ежеутренне привозили свежий улов. Она была придирчива и требовательна до зубовного скрежета, но никогда не торговалась и неизменно получала лучшее, что продавали в Венеции.

Этим утром Филомена не взяла с собой лакеев, поскольку рассчитывала пройтись по лавкам, торгующим диковинными приправами с Востока, и тягловая сила ей была без надобности. Тщательно припрятав кошель и надев свежий чепец, она вышла из особняка и чинно зашагала вдоль канала. Настроение было самое приподнятое: покупка приправ казалась Филомене чем-то вроде таинства. Безмерно уважаемый ею доктор Бениньо поведал, что многие заморские ароматические изыски обладают целебными свойствами, и даже снабдил кухарку списком таковых. Следить же, как лавочник бережно отмеряет в сияющей медной чашечке какой-нибудь пряно пахнущий порошок с мудреным названием, да еще и авторитетно вещать о его свойствах было для Филомены сущим упоением.

Она уже дошла до первого моста, когда ее окликнул робкий голос:

– Почтенная донна… Простите за дерзость…

Филомена обернулась: к ней спешила взволнованная девица самого благочинного вида. Она нервно мяла что-то в руке.

– Донна… Вы, часом, не служите в доме ее сиятельства герцогини Фонци? – Девушка вспыхнула, и Филомена заметила, что глаза ее слегка красноваты, словно от слез.

– Я кухарка, – весомо ответила она, но тут же спросила мягче: – У тебя что-то стряслось, детка? Обидел кто?

Герцогиня Фонци слыла благотворительницей, и плачущие люди, обивающие порог черного хода, были Филомене не в новинку.

Девица покусала губы и тихо спросила:

– Вы знаете шотландца Годелота? Он у ее сиятельства в охране служит.

Кухарка начала догадываться, о чем пойдет речь, и слегка нахмурилась:

– Я в доме всех знаю, милая.

Девушка же всхлипнула:

– Донна, он жених мой… Скажите, умоляю, с ним все ладно? Несколько дней, как на встречи не приходит. А солдаты… У них служба превратная, всякое случиться может.

Филомена покачала головой, взяла девицу за локоть и отвела к ограждению канала.

– Вояки… – проворчала она. – Эх, милая, нашла ты по кому всхлипывать! Руки-то не ломай, все с твоим ухажером в порядке. Кабы еще ветер в голове кто унял… У нас тут кой-чего приключилось, видно, командир его не отпускает. Но ты не горюй. Если чего передать надо – ты скажи, я ему ум-то на место вправлю.

Девушка отерла уголки глаз:

– Спасибо вам, донна. Только вы о нем дурно не думайте. Он честный парень, правда!

Морщины на лбу Филомены вдруг разгладились, и она почти материнским жестом провела по плечу девицы жесткой ладонью.

– Да я-то дурного и не думаю, детка, – проговорила кухарка неожиданно теплым тоном, в котором звучала печаль. – Свой-то был, единственный. Восемнадцати лет не сровнялось, как на войне сгинул. Спасибо герцогине, благодетельнице, тело разыскать помогла да погребение оплатила, все как у людей. Хоть есть куда пойти, сердце выплакать. А жених твой у нас промеж всех молодой самый. Больно мне за него. С головой парнишка, а туда ж нелегкая понесла, в военные.

Девушка вдруг умолкла, побледнела, а глаза снова налились слезами, на сей раз вышедшими из берегов и обильно потекшими по гладким щекам.

– Все в руце Божьей… – прошептала она. – Донна, прошу вас, письмецо передайте.

Она разжала влажный кулак и подала кухарке смятый клочок бумаги, запечатанный воском дешевой свечи. Филомена уложила записку в карман и кивнула: