Не бойся, мама!

– Быть кретином тем более не грешно.

– Они издевались надо мной!

Дядя Ванечка окинул меня взглядом и улыбнулся.

– Сыграй со мной.

– Что тут играть, проиграю.

– Играй конем. Я сыграл конем.

– А ты не думал о том, что иногда сам можешь выглядеть смешным? – спросил он и пошел пешкой.

– Думал…

– Так почему ты считаешь, что они – плохие, а ты – хороший? Знаешь ли ты, что такое хороший человек?.. Играй!

Я, не думая, продвинул пешку.

– Это плохой ход! – предупредил он. – Лучшего не вижу, – ответил я.

Дядя Ванечка смешал фигуры и вздохнул:

– В том-то и несчастье, что не видишь… Ответь: ты знаешь, что такое хороший человек?

– Вы, например! – сказал я искренне. Он задумался.

– Да, знаю, я нравлюсь тебе… Но это ничего еще не значит.

– Почему?

Дядя Ванечка улыбнулся:

– Хотя бы потому, что у тебя еще сомнительный вкус… Хорошее и дурное каждый понимает по-своему… Вот слушай: недавно я нашел на улице сто пятьдесят рублей. Сдал, конечно, в милицию… На другой день, вижу, в газете заметка под рубрикой «Достойно подражания». Дескать, гражданин И. С. Котиков нашел деньги и тотчас же сдал органам милиции. Так поступают… и так далее. Понимаешь? Меня похвалили за то, что я не вор, что я не присвоил чужие деньги… А вот другой случай: месяц тому назад один мой знакомый, копая землю в собственном саду, нашел горшок с николаевскими золотыми червонцами. Отнес в милицию. Там золото взвесили – оказалось девятьсот граммов. Ни тебе заметки в газету, ни благодарности. Пристали к моему знакомому, неси, мол, недостающие сто граммов! А? Пойми после этого, кто хороший человек и кто плохой!..

Дядя Ванечка встал, прошелся по комнате. Встал и я, принялся укладывать свой чемоданчик.

– Успеешь собраться. Приложи-ка лучше примочку к губе и ложись! – посоветовал дядя Ванечка.

– Я должен ехать, дядя Ванечка.

– Куда, бичо?

– К себе, на границу.

– Как – на границу? Ведь ты приехал на неделю?

– Да, но сейчас потянуло обратно… Здесь мне нечего делать…

– С ума сошел! Что я скажу Шуре, твоему деду?! Приехал, подрался, набили ему морду, и уехал обратно? Так, что ли?

– А вы деду вообще ничего про мой приезд не говорите. Какой смысл? Через полгода вернусь насовсем…

– Может, передумаешь, а?

– Нет, дядя Ванечка, не просите, пожалуйста. Я должен ехать!

– Слушай, мальчик, может, я тебя чем-то обидел?

– Что вы, дядя Ванечка, дорогой! Наоборот, я очень вам благодарен! За все! – Я подошел к нему и поцеловал его в щеку.

– На чем же ты сейчас поедешь? – спросил дядя Ванечка, протирая глаза…

– Доберусь как-нибудь…

– Ну, ладно, езжай, сынок! – сказал он после недолгого молчания.

Я взял свой чемодан и направился к двери. Прежде чем выйти, я обернулся и спросил:

– Дядя Ванечка, как вы думаете, какой я человек?

Я ждал ответа с волнением. Дядя Ванечка задумался, потом на его лице мелькнула добрая улыбка и голубые глаза весело замигали.

– Ты еще не человек, мой дорогой, а всего-навсего мальчик. Хороший мальчик. Вернее – ты доброе тесто, которое еще нужно как следует перемесить. Понял?

– Ну, что вы, дядя Ванечка, – усмехнулся я. – По-моему, меня достаточно уже месили!

– Погоди, не то еще будет! – громко рассмеялся он.

– Ладно. До свидания, дядя Ванечка!

– Будь здоров, сынок!

В предрассветном сумраке тихо шелестели листьями акации и чинары. Приятно ласкал лицо мягкий ветерок. То здесь, то там в окнах зажигались огни. Тбилиси пробуждался.

Было уже темно, когда я добрался до села. На селе, как правило, засыпают рано, поэтому все вокруг было объято тишиной. Кое-где в окнах мерцал свет. В части меня не ждали, да и я не особенно спешил. Медленно шел я по шоссе, с наслаждением вдыхая влажный ночной воздух, напоенный ароматом моря и созревших цитрусов. По обеим сторонам шоссе тянулись мандариновые деревья, усыпанные золотистыми плодами. Забравшись в сад, я наполнил карманы мандаринами и продолжал путь. Вот и сельсовет. Здесь поворот направо, шагов через сто покажется наша застава. Но я почему-то свернул с шоссе и пошел по тропинке, круто взбиравшейся по холму. Плохо соображая, куда и зачем иду, я вскоре очутился у ворот дома Феридэ. С бешено бьющимся сердцем, словно вор, я огляделся кругом и, убедившись, что никто меня не видит, тихо приоткрыл калитку. На цыпочках подошел к дому. В одной из комнат на верхнем этаже горел свет. Я поставил чемодан под лестницей и стал подниматься по ступенькам. У дверей я остановился, перевел дыхание. Колени дрожали, и сердце, казалось, вот-вот вырвется из груди.

– Феридэ! – позвал я, берясь за дверную ручку. Прикосновение холодного металла отрезвило меня.

– Феридэ! – повторил я. Комната безмолвствовала.

– Феридэ! – повысил я голос и чуть нажал на ручку. Дверь со скрипом отворилась. Я вошел в комнату, закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной. В комнате не было никого. На низкой тахте белела женская шаль, лежала раскрытая книга. В комнате потрескивали дрова.

– Феридэ, где ты, выходи! – произнес я с мольбой. – Это я, Автандил Джакели… Выйди, я лишь взгляну на тебя и уйду Клянусь матерью!

– Что тебе нужно, парень? Зачем ты пришел? – донесся из другой комнаты глухой голос Феридэ. Я почувствовал, как радостно затрепыхалось сердце в моей груди, как свободно вдохнули легкие и как потеплели ладони.

– Ничего мне не нужно, Феридэ, хочу только взглянуть на тебя. Покажись, прошу тебя!