Кровь Рафаэля. Круг Тварей. Круг Ведьм

– Что ж, Мазини – рогач?

– Жена ему голову затуманила. Она ведьма, не иначе. Я про них все знаю. С какого-то лиха Паола вдруг разбогатела, платье лазуритовое справила, сменила железный корсет на китовый ус, купила кобылку мавританскую для скачек. В этом деле не без колдовства. Деньги легко заводятся только у друзей сатаны

– Я смотрю и вижу: приворожен Алессандрио, крепко привязан к ведьме. И много странного за ним наблюдаю. Не ровен час, подкатит черная карета к мастерской.

– Все художники – колдуны и содомиты, надо знать. Диавол знает, что на уме у живописца.

– Верно говоришь. Все художники на один лад.

– Вот и Содома[1 - Содома (итал. Il Sodoma, собственное имя Giovanni Antonio Bazzi, 1477, Верчелли, Пьемонт – 15 февраля 1549, Сиена) – итальянский художник сиенской школы живописи. Вазари описывает Джованни Антонио как «сумасброда». Он считал, что художник не стремился к общению с людьми мудрыми и достойными, но вместо этого «…держал у себя дома всякого рода диковинных зверей: барсуков, белок, обезьян, мартышек, карликовых осликов, лошадей, берберийских призовых рысаков, маленьких лошадок с острова Эльба, соек, карликовых кур, индийских черепах и других подобного же рода животных… Кроме этих всех зверюг был у него ворон, которого он научил говорить, и который часто передразнивал голос Джованни Антонио…. Существует мнение, что изначально его семейным именем или прозвищем было «Содона» (иногда он так подписывал картины), которое потом трансформировалось в «Содома» (Джованни Антонио происходил из Пьемонта, и современные исследователи считают, что прозвище «Содома» явилось результатом смешного непонимания слов тосканского диалекта Пьемонта, на котором «su’nduma!» означает «ну, давай, пошли!»] наш, тот, что в Ватикане купола расписывал, учеников приучил пить да кутить. Поэтому оставил после себя лишь голодранцев, а сам разругался с папой римским, и теперь ни одного сиенского живописца к Ватикану близко не подпускают, заказов не дают. Вот молодежь и бедствует.

– Содома пять лет, как преставился, а вам, видимо, сплетничать больше не о ком?

– Преставился то он, преставился, а вроде не совсем. Дьявольщины после него много осталось. До сих пор Сиена мучается от озорства.

– А что случилось?

– Вчера у Фондебранта мы с мужем полоскали пряжу, а сатанинские создания налетели стаей, расселись на ветвях, да как закричат: «Папа Климент жмот и жулик! Папа Климент – мой должник!» Благоверный так и сел. Бросили мы пряжу – да бежать!

– Матерь заступница! А Содома тут при чем?

– Слушай дальше. Стали мы спрашивать и выяснять. А преподобный и говорит: «Дело дьявольское и богомерзкое. После смерти Содомы его говорящий ворон, упорхнул из клетки, нашел подругу и, выведя птенцов, научил по-нашему каркать. Тому, кто гнездо разорит, обещана большая награда». Да только желающих по деревьям лазить не находится. А за колдовство костер полагается, не меньше.

– Кому костер полагается? Ворону, попробуй, поймай!

– А вот и поймаю. Нынче, что вороны, что еретики, все подлежат наказанию. Слыхала я, что в Мантуе осла сожгли за колдовство.

– Осла? Не верю!

– Не веришь? Его обвинили в том, что в полнолуние бил копытом по отражению луны в луже.

– Что в этом колдовского?

– Осел наколдовал засуху и падеж скота.

– Вранье, неразумная тварь на такое не способна.

– Пусть не способна, прок от казни велик. Посмотрит иной еретик на страдания осла и одумается зло творить. Нынче нет разницы: осел ты, вызвавший засуху, или петух, снесший яйцо. Для святой конгрегации все равны. А ведьм – то нынче развелось! И колдунов! Но определить нечистые дома легко. Где черт – там и деньги. Например, как у бакалейщика Мазини.

– Лучше молчи. Видишь, служанка бакалейщика рядом крутится. Не отваживай покупателя.

– Здорово, красавица, снова гусынь пришла проведать? Выбирай – не стесняйся! Яичница нынче в цене, но не дороже денег.

Пока Виттория вытаскивала яйца из-под шипящих наседок и придирчиво осматривала на свет, торговцы, перемигиваясь, расспрашивали:

– Объясни, девушка, почему ходишь каждый день на рынок за яйцами? Вчера забрала дюжину. И сегодня золотом платишь. Для чего художнику понадобились дорогие яйца? За квартиру задолжал, того и гляди останется без крыши над головой, а на яичницу не скуп?

– Он темперу трет. Краску готовит на заказ. Из желтков получается ценная темпера, – объяснила Виттория.

– Золотом платит, не жалеет, а для темперы сойдут любые яйца, не обязательно из-под наседки. Это мы точно знаем. В Сиене каждый пятый – либо художник либо ученик. Но для темперы годятся и куриные желтки.

– Отстань от девчонки, Фрида! – заступился за девушку трактирщик Оливио, пришедший на рынок за партией винных кружек. – И дьявола в каждом не разглядывай.

– А я и про девчонку много знаю. Молодая, а привычная и к волшбе, и к травам. Ее мать арестовали за колдовство.

– Ой! Сожгли? – перекрестилась торговка омарами.

– Нет, исчезла. А отец скончался в кабаке. Выпил лишнего, свалился под стол. Там и встретил смерть. Паола сиротинке приходится дальней родственницей. Но и с Паолой не без греха. В собор не заманишь. Ни разу там ее не видела. Чую, много тайн скрыто в доме бакалейщика. Вот кем бы следовало заинтересоваться святой конгрегации. Дьявол на то и дьявол. Люди смотрят на него в упор, а не видят.

– Ты о Паоле особо не трепись, – сказал трактирщик. – Она мне сестра. Услышу – не понравится. А ты, Виттория, чего уши развесила? Иди отсюда поскорее. Не слушай сплетен.

Знала бы Виттория, что слухи, оживляющие праздную болтовню, были не беспочвенны, не встревала бы в перепалку с торговками, горячо защищая бедного художника.

Что на самом деле творилось в мастерской, никто не знал. Заглядывать в апартаменты жильца прислуге строго запрещалось.

Она и помыслить не могла, что сгнившие яйца, которые пришлось выбросить в канаву, были не вчерашние, а пролежали целый месяц в навозной куче, мимо которой за день сто раз приходилось пробегать то с пригоревшим горшком, то с корзиной угля.

Ровно месяц назад Алессандрио, впрыснув сквозь зонд по капле спермы в каждое из гусиных яиц, залепил отверстия в скорлупе расплавом прополиса и бережно обернул златотканью. Потом зарыл сверток в кучу конских яблок от кобылы первогодки на заднем дворе дома, где снимал отсыревший цокольный этаж.

Все было исполнено согласно манускрипту черного мага Термигона Базельского, более двухсот лет назад обвиненного в наведении лютой порчи на Базель посредством чернокнижной волшбы.

2. Печать Термигона

    Базель, 1356

Великий маг был арестован в 1356 году святой инквизиций, и после немилосердных пыток сожжен, как значилось в приговоре: за «причинение посредством созданных колдовских тварей богопротивных пакостей домашнему скоту и младенцам».

Что это были за твари, никто не помнит, ни один человек их не видел. Но городские легенды с тех пор из века в век передают шепотом и с оглядкой на крест, что мага подвергли немыслимым пыткам за богатства, а не за создание месмерических созданий.

Твари, которых он сотворил, были всего лишь магическими начертаниями. И питались не кровью младенцев, а халдейской сурьмой, от чего в большом количестве производилось золото.

Поговаривали, что Термигон в образе гомункула скрывал философский камень, который ни одному великому магу так и не довелось открыть.

Легкое золото сгубило колдуна. Его сожгли, а пепел развеяли. Но в его доме золота не нашли. Куда исчезли слитки? Говорят, легкое золото вернулось в Хаос Мудрецов.

Прошло двести лет, но при имени Термигона Базельского прихожане на всякий случай осенялись крестами.

Замученный маг отомстил тюремщикам, разрушив Базель до основания. Тысячи свидетелей его бесславной кончины заживо были погребены под раскаленными камнями. Остальные, бросив пожитки, бежали прочь, вопя о великой мести колдуна.

Главный дознаватель базельского трибунала, доминиканец Гуго Фальконе, собственноручно отправивший на костер двести еретиков, медленно и долго выводил рулады небесам из горящего каземата. Каменная пасть сомкнулась на его сломанной лодыжке, препятствуя побегу из пылающей темницы. Он медленно жарился на кирпичном полу пыточной камеры, и узникам, прикованным в нижних подвалах, чудился адский голос: «Добавлю жару под пятки! Беги быстрее, проклятый Гуго, к моим сундукам, ха-ха-ха!»

Летопись Базеля навсегда сохранила память о невиданном землетрясении. Половину города стерло с лица земли[2 - Базельское землетрясение – крупнейшее землетрясение в Центральной Европе средних веков, произошло 18 октября 1356 года. Погибло свыше 300 человек Во Франции и Романдии данное землетрясение получило название по имени Св. Луки («Le Seisme de Saint-Luc»), так как 18 октября французы отмечают праздник евангелиста Луки. По оценкам, сила землетрясения составила 9—10 баллов.]. Другая половина сбежала от невыносимого смрада от тысяч непогребенных тел.

Черная смерть пустилась вдогонку за беглецами и более пяти лет косила округу.

Прошло с тех пор немало, две сотни лет, и бедный студент римской академии художеств, выполняя папский заказ по реставрации античных фресок, нашел на базельских развалинах тайник погибшего Термигона.

Обдирая стамеской размокшую лепнину внутри остова базилики Святого Франциска, художник обнаружил под крошками штукатурки чудом сохранившийся обломок с фреской «а сейко», выполненной рукой великого Джотто.