Опасные тайны

– Кстати, я не спросила тебя о нем. Как он?

– Хорошо. Папа стал деканом английского факультета университета Джорджтауна. Еще семь лет назад.

– Он умный и добрый человек. Хороший человек.

– Но не для тебя.

Бровь Наоми чуть дрогнула и поползла вверх.

– Это я была недостаточно хороша для него. Спроси кого хочешь.

Отбросив волосы со лба резким движением головы, она пошла дальше.

– Говорят, он снова женился? – осведомилась она небрежно.

– Да. Мне тогда было восемнадцать. Им было очень хорошо вместе. Кроме того, у меня есть теперь сводный брат.

– И ты их любишь? Свою семью, я имею в виду.

– Очень.

Наоми решительным шагом пересекла уже знакомое Келси патио и вошла в ту же самую дверь, что и в первый раз.

– Могу я предложить тебе чай или кофе? А может быть, немного вина?

– Нет, ничего не нужно.

– А я надеялась, что ты порадуешь Герти. Как только она услышала о твоем приезде, сразу бросилась печь твое любимое печенье. Я знаю, что ты ее не помнишь, но она тебя очень любила.

«Поймана! – подумала Келси. – Поймана в силки светских манер и сострадания. И печенья».

– Хорошо. – Она постаралась кивнуть как можно суше. – Тогда – печенье и чай.

– Присядь, я пойду распоряжусь.

Но Келси не стала садиться. Ей казалось, что, если она повнимательнее рассмотрит обстановку и вещи матери, она сумеет обрести под ногами хоть какую-то почву. На первый взгляд комната показалась ей довольно элегантной; это был совсем другой мир, отстоящий довольно далеко от оживленной суеты конюшен и испачканных в навозе башмаков. Огонь в камине гудел негромко, почти усыпляюще, а бледно-розовые шторы на окнах были задернуты неплотно, пропуская в гостиную лучи высокого солнца, падавшие на дюжину хрустальных статуэток, изображавших скачущих лошадей. Статуэтки брызгали светом, словно алмазы. Ковер в восточном стиле, покрывавший светло-ореховый, до блеска натертый паркет, казался розовым, и розовой казалась кремовая софа в углу.

Здесь не было ничего странного, ничего бросающегося в глаза, но только на первый взгляд. Присмотревшись, Келси поняла, в чем тут дело. Стены гостиной были обиты бледным шелком того же желтовато-костяного цвета, что и обивка мебели, однако на них висели кричаще-яркие абстрактные полотна, словно взрывающиеся изнутри мазками оранжевого, алого, черного. Они внушали невольное беспокойство, и Келси подумала, что их буйная экспрессия выражает жестокость, страсть и гнев. И, вздрогнув, она увидела, что каждое полотно подписано двумя буквами, совпадающими с инициалами ее матери.

«Работы Наоми?» – подумала Келси, но тут же отказалась от этой мысли. Никто никогда не говорил ей, что ее мать увлекалась абстрактной живописью. Картины же были написаны явно не любителем – только талантливый, профессиональный художник мог с таким мастерством передать ощущение тревоги и беспокойства.

Отворачиваясь, Келси подумала, что эти полотна должны были бы противоречить спокойствию и благопристойной чистоте гостиной, но вместе с тем они же придавали ей индивидуальность.

В комнате были и другие любопытные предметы. В углу Келси обнаружила гипсовую статую женщины, чье лицо было искажено гримасой глубочайшего горя, стеклянное, бледно-зеленое сердце с глубокой трещиной, доходящей до самой середины, широкую глиняную миску, наполненную разноцветными камешками.

– Это твои, дочка, – раздалось за ее спиной.

Келси виновато уронила камешек обратно в миску и повернулась. Это была Герти, которая вкатила в гостиную чайный столик с подносом и теперь стояла, глядя на нее.

– Как?..

– Тебе всегда нравились яркие камушки. Я сохранила их, когда тебя… – Ее улыбка стала неуверенной. – Когда ты от нас ушла.

– Ох… – Интересно, как ей на это реагировать? – Значит, ты уже давно здесь работаешь?

– Я стала жить в «Ивах» еще девочкой. Моя мать вела хозяйство для мистера Чедвика, а когда она состарилась и вернулась во Флориду, я стала работать вместо нее. Шоколадное печенье ты всегда любила, – неожиданно закончила Герти и сделала шаг вперед.

У нее был такой вид, словно она готова обнять гостью; Келси было не по себе от полного печали взгляда Герти, но видеть в ее глазах восхищение и любовь было еще горше.

– Я до сих пор его люблю, – кое-как выдавила она.

– Да ты садись, угощайся. Мисс Наоми кто-то позвонил, но она сейчас закончит. – Только что не напевая от переполнявшего ее счастья, Герти принялась разливать чай и выкладывать печенье в вазочку.

– Я всегда знала, что ты вернешься, всегда… Мисс Наоми не верила, а я ей говорила: «Кел – твоя дочка, разве нет? Не бойся, она обязательно приедет повидать свою мамочку…» И вот ты приехала.

– Да. – Келси заставила себя сесть и даже взяла в руки чашку чая. – Вот я и приехала.

– А как выросла-то! – Не в силах сдержаться, Герти погладила ее по волосам. – Ты теперь совсем взрослая женщина.

Ее лицо вдруг помрачнело, поднятая рука опустилась, и Герти почти выбежала из комнаты.

– Извини, – кивнула Наоми, вернувшись в гостиную несколько секунд спустя. – В последнее время Герти стала особенно чувствительной. Сожалею, если она доставила тебе несколько неприятных минут, но…

– Ничего страшного. – Келси сделала крошечный глоток. На этот раз чай был китайским, и она это заметила. Наоми поняла и рассмеялась.

– Это у меня такое чувство юмора, – пояснила она, наливая себе чай и садясь. – Я не знала, вернешься ли ты.

– Я тоже. Возможно, я никогда бы этого не сделала, – во всяком случае, так скоро, если бы бабушка не вынудила меня.

– А-а, Милисент. – Наоми вытянула свои длинные ноги и слегка потянулась. – Она всегда терпеть меня не могла. Впрочем, это чувство было обоюдным, – добавила она, пожимая плечами. – Скажи, как тебе удалось добиться соответствия ее высоким стандартам?

– Не удалось. – Келси улыбнулась, но сразу стала серьезной. Ей показалось недостойным обсуждать бабушку с Наоми.

– Фамильная честь… – протянула Наоми, кивая. – Ты права, я не должна была критиковать Милисент в твоем присутствии. Кроме того, это ты собиралась задавать вопросы.

– Как тебе это удается?! – воскликнула Келси, ставя чашку на блюдце дрогнувшей рукой. – Как ты можешь так спокойно вести себя, если знаешь, о чем пойдет разговор?

– Когда я была в тюрьме, я научилась не роптать и принимать то, что меня ждет, без волнения и страха. В данном случае ситуацией управляешь ты. А я… У меня было много времени, чтобы все как следует обдумать, и, прежде чем я написала тебе, я поклялась принять все, чем бы это ни кончилось.

– Но почему ты ждала так долго? Ведь тебя выпустили из тюрьмы уже…

– Двенадцать лет, восемь месяцев и десять дней назад. Бывшие заключенные одержимы еще больше, чем бывшие курильщики, а я являюсь и тем, и другим. – Наоми снова улыбнулась. – Но я не ответила на твой вопрос. Я хотела встретиться с тобой в тот день, когда меня выпустили. Я даже ездила к твоей школе. На протяжении недели я сидела в машине через улицу от школьных ворот и смотрела, как ты играешь с девочками во дворе. Я видела, как вы поглядываете на мальчиков, а сами притворяетесь, будто смотрите в другую сторону. Однажды я даже вышла из машины и подошла почти к самой ограде. Мне хотелось знать, почувствуешь ли ты запах тюрьмы. Я ощущаю на себе его до сих пор.

Она повела плечами и равнодушно взяла из вазы печенье.

– В общем, я не дошла до забора, повернулась и уехала. Ты была счастлива, тебе ничто не грозило, и к тому же ты даже не знала о моем существовании. Потом мой отец серьезно заболел, и мне пришлось поехать к нему. С тех пор прошло много лет, но каждый раз, когда я бралась за трубку телефона, чтобы позвонить тебе или написать письмо, я чувствовала, что это будет неправильно. Я не должна была снова появляться в твоей жизни.

– Почему же ты в конце концов написала мне?