Наследие

Родители обнимали детей, супруги вцеплялись друг в друга. Парамедики вывозили носилки, «Скорые» уносились прочь под вой сирен.

Он не сводил глаз с дверей, откуда в любой момент могла выйти она. Она к нему вернется.

– Мистер Уэллс!

Эту девочку он знал – из учениц Лорили. Он пару раз в год приходил показать свою работу и рассказать, как графический роман или комикс проходят путь от зарождения до исполнения.

Она была невероятно бледна, и белая кожа казалась еще белее на фоне красных потеков. Женщина – видимо, ее мать – обнимала ее за плечи, и у нее на глазах тоже были слезы.

Совершенно непонятно, как на ум так ясно пришло ее имя.

– Кэролайн! Ты же ученица Лорили, миз Уэллс! Где…

– Мы услышали выстрелы. Были в классе, услышали, что там стреляют и… и смеются. Они смеялись и стреляли. Миз Уэллс велела идти в кладовую, как на учениях. Быстро и тихо. А она пошла запереть дверь в класс…

– Она еще там?

– Мистер Уэллс, она пошла запереть дверь, а он прямо там упал. Роб Кейлер, я его знаю. У него текла кровь, и он упал, а она – миз Уэллс, – она его стала затаскивать внутрь, помогать войти. И тут он… – Слезы текли по ее лицу, такому юному, такому нежному, еще даже в следах подростковых угрей. – Это был Джейми Хэнсон. Я его тоже знаю. Это был Джейми, и в руке у него был пистолет, а она – миз Уэллс, – она… она… она бросилась сверху, накрыла Роба собой. Я видела. Дверь еще не закрыли до конца, и я видела. А он… мистер Уэллс, мистер Уэллс, он ее застрелил. Застрелил.

Она рыдала неудержимо, бросилась к Райлану, приникла.

– Он стрелял и стрелял, и стрелял, и смеялся, и пошел дальше. Просто пошел.

И больше он ничего не слышал. Ничего. Потому что мир его кончился в этот ласковый весенний день с небом до того синим, что сердцу больно.

Глава 8

Ее называли героиней. Мальчик, которого она закрыла своим телом, десять дней провел в больнице, но выжил.

Никто из учеников ее класса физически не пострадал. Но раны сердца, души, ума заживут у них лишь через много лет. Если заживут.

Двое мальчишек, шестнадцати и семнадцати лет, злясь на весь мир, плюя на собственную жизнь, в этот светлый майский день лишили жизни шестерых человек.

Пять из них были их одноклассниками.

Еще одиннадцать они ранили.

Разбитые жизни, горе детей, потерявших родителей, братьев и сестер, детскую наивность, вечное горе родственников, которое будет только расти.

Оба стрелка погибли при штурме.

Эдриен сама еще горевала, сидя за бабушкиным столом и выбирая из ее набора бумаги для писем.

Она послала бы цветы, но цветы завяли бы.

Через неделю после двух горестных смертей она написала Райлану:

Дорогой Райлан!

Нет слов, чтобы передать, как я тебе сочувствую. Я знаю, что твои мать и сестра сейчас с тобой, и надеюсь, что это как-то смягчит горе.

И мне очень жаль, что я не могла приехать на отпевание Лорили, потому что не могу сейчас оставить деда.

Она была одной из самых красивых женщин, из самых красивых людей, что я встречала в своей жизни. Я не очень хорошо ее знала, в основном по переписке, но ее жизнерадостность, ее доброта, ее любовь к тебе и к вашим детям так ясно были видны.

Мир потерял ангела.

Конечно, пустые слова – «дай мне знать, если есть хоть что-то, хоть что-нибудь, что я могу для тебя сделать». Но я их говорю от всего сердца. Чтобы это пережить, пройти через это горе, я говорю себе, что Нонна и Лорили сейчас хранят друг друга.

И нас. Тебя, ваших детей и меня.

Потому что такова была их суть.

Есть люди, которые оставляют после себя в наследство доброту. Твоя Лорили и моя Нонна были именно такими.

С глубоким сочувствием,

Эдриен.

Она взяла это письмо и то, которое написал дед, и вышла на веранду, где сидел Дуом.

– Поупи, пошли покатаемся. Надо отправить эти письма, и давай заодно в ресторан заедем, посмотрим, что там делается.

Он улыбнулся и покачал головой.

– Давай не сегодня, детка. Завтра, наверное.

Он это говорил каждый день.

Она подошла, села рядом на соседний стул – на бабушкин. Положила ладонь на руку деду.

– Джен и Майя возвращаются на следующей неделе. По крайней мере, рассчитывают вернуться.

– Бедный мальчик, бедные дети. У меня с Софией была целая жизнь, а у них – мгновенье. Джен может оставаться с ним, сколько ему будет нужно.

– Она знает.

Он повернул руку, похлопал ее по руке.

– Тебе нужно вернуться к своей жизни, Эдриен.

– Выставляешь меня за дверь?

– Никогда. – Он сжал ее руку. – Но тебе нужно вернуться к своей жизни

– Прямо сейчас я должна выполнить несколько поручений. Хочешь сэндвич из багета с мясом? Можно пополам.

Она специально предложила его любимое, но он лишь рассеянно потрепал ее по руке: