Интермунд

– Хорошо. Что-то ещё? Вряд ли бы ты пришла сюда только ради того, чтобы поделиться успехом в восстановлении сил.

Он был прав.

– Я ещё подумала, начала копаться в себе, чтобы найти причину, почему я работаю в отказ. Оказалось, это все из-за завышенных ожиданий, которые не осуществляются, я расстраиваюсь, виню себя и начинаю работать усерднее, через злость, ненависть, усталость, через силу вообщем. У меня в голове просто какие-то грандиозные планы и я много делаю, потому что хочу чтобы они свершились. Однако всякий раз этого почему-то оказывается мало. Я не знаю что с этим делать.

– У тебя искажено восприятие действительности. Ты видишь только идеал, только результат, обесценивая всю работу, что нужно проделать для этого. Амбиции – это хорошо, даже нужно. Но не нужно забывать что у каждого свой путь к цели, и кому-то он дастся легко, а кому-то с боем. Все мы разные, просто нужно принять это. Главное продолжать работать и ты получишь свое. Жизнь такая штука… Если вкратце: твоё тебя найдёт, твоё от тебя не убудет. Главное в этой погоне не забывать жить и наслаждаться жизнью. А с таким подходом как у тебя этому не бывать.

– Но я хочу большего, чем что мне предписано жизнью.

– Это невозможно, это дорога в никуда. Я не сказал, что нужно сложить лапки и смириться с тем, что ты имеешь. Наоборот, надо разрушать границы, хотеть залезть на пьедестал. Опять же, амбиции – это хорошо. Я имел ввиду, разрушая все эти границы, не разрушь себя. Не переставай быть собой и искать себя, не только ради какого-то зримого успеха или красивой картинке. В конце концов это канет в небытие с твоей смертью. Так что не повторяй моих ошибок.

– Что? Что ты имеешь ввиду?

– Давно надо было рассказать. Но даже сейчас я жду «идеального» того самого момента. – Он тяжело вздохнул. – Прости, Энви, но меняться мне уже слишком поздно, а вот тебя я предостеречь смогу. Прошу только выслушай меня и постарайся в это поверить. Я лишь хочу помочь.

Про себя я пообещала, несмотря на нарастающую тревогу. Ист совершил для меня очень многое, поэтому, если я и могу отблагодарить его за это, я сделаю все возможное.

В знак согласия на его просьбу я кивнула и он начал свой рассказ, что нельзя охарактеризовать никак иначе, чем кошмар и сущий ад на земле.

ГЛАВА 4

Сколько себя помню, я всегда хотел стать актёром. Хотел в мировое кино, что навсегда останется в нашей истории, хотел блистать на сцене театра, мечтал попробовать себя в мюзикле. Я был готов гореть ради того, чтобы люди смотрели на меня, и поклялся себе ещё в самом раннем детстве, не смотря ни на что, добиться всего того, о чем грезил.

К слову детство у меня выдалось совсем не сладким. Я родился в период, когда в стране В. вовсю шла бойня. Гражданская война государственного режима против группировок оппозиций. В итоге, все это бедствие потеряло какой-либо контроль со стороны верховной власти, и в ход быстро пошло мирное население. Что на самом деле было ожидаемо от моей страны. Моего отца мобилизовали ещё до моего рождения. Мама тогда была на последних сроках, как я позже узнал.

Свои первые годы жизни помню обрывочно. Лишь полную разруху, нищету, затронувшую и нас, и очень много маминых слез. Ни разу не видел чтобы она улыбалась. Когда мне стукнуло четыре года, она не могла больше прокормить меня. И единственным выходом была эвакуация в более менее спокойную окраину и сдача меня в приют, ибо о таких вещах, как брошенные дети, государство ещё помнило и давало хоть какой-то шанс на нормальную жизнь.

Помню это было весной. Последними её словами было обещание, что она обязательно вернётся и заберёт меня, как только появятся деньги. Она так и не пришла. Остаток времени до взрослой жизни я провел среди таких же брошенок и сирот. Кошмар происходивший вокруг нас детей длился ещё около пяти лет. Я до сих пор вздрагиваю от звука воздушной серены.

Единственным спасением для моей детской психики стали книги, очень много книг. С их помощью я уходил от чудовищной реальности и с головой погружался в истории искателей приключений, волшебников, королей, рыцарей. Мне нравилось, когда они справлялись со всеми трудностями, это давало мне странное ощущение безопасности. Потом просто наблюдать со стороны мне стало мало и я захотел проживать все эти жизни главных героев. Вот собственно наверное и весь мой путь к осознанию собственного призвания. Поначалу я отыгрывал мини сценки и образы из сказок, а со временем переключился на более серьёзные произведения и пьесы. Обожал и обожаю до сих пор Шекспира, Дюма и Байрона.

С созданием образов и декорации у меня всегда были проблемы так как делать все это было просто напросто не из чего. Поэтому я делал акцент на самом отыгрыше.

Мои одногруппники считали меня странным и никогда не водили со мной близкого общения, как бы я не пытался им разъяснить свое увлечение. В целом я и не страдал от этого. У меня было любимое дело и мечты, а все остальное не важно, как я думал тогда. Я просто утопал в неописуемом удовольствии, когда играл. А уж когда нас пригласили в местный театр в качестве волонтёров, моему восторга не было предела. Помню, мне тогда было лет одиннадцать-двенадцать – первые годы восстановления порядка после войны. Программа по поднятию культурного уровня населения. Тогда открывались музеи, театры, выставки и все на альтруизме. Вобщем, там я и остался, но уже никак помощник. Это были мои первые спектакли и первые зрители, первые второстепенные и главные роли, первые костюмы и деньги. Платили совсем немного и в чёрную, однако, мне удалось ни гроша не потратить, а откладывать и прятать от любопытных глаз.

Позднее я их потратил на переезд в другую страну и учёбу в университете театра и кино. Пришлось много работать и учиться, чтобы заполучить все это, но я смог, в ущерб своему здоровью, к сожалению, и с совершеннолетием покинул свой «дом».

Было ли мне грустно, страшно в тот момент? Не знаю. Я не думал об этом и ничего не чувствовал. Мне даже трудно составить свой внутренний портрет тех лет, потому что его просто не было. Не было ничего кроме амбиций и огромного желания стать лучшим из лучших. Я даже не помню, чтобы задавался вопросом: «почему я так сильно этого хочу, что отказался от всего что присуще каждому человеку? От друзей, от любви, от простых радостей жизни. Я же мог себе это позволить, да не без труда и возможно лишней роли, но мог. Это ведь важно, социализироваться.»

Нет, всё мимо. И никто меня тогда не одернул и не сказал, что так нельзя. Наверное, если бы кто-то это сделал, я бы не рассказывал сейчас эту историю и вряд ли находился бы тут вовсе.

Переехал, нашёл подработку на время уборщиком, прошёл вступительные экзамены и поступил. Я тогда точно был счастлив. Это единственное что делало меня счастливым, ведь теперь выйдя за пределы стен приюта и войдя во взрослую жизнь, я заметил, что у меня собственно ничего кроме актёрского мастерства-то и нет. Все вроде в какой-то компании, с какими-то знакомыми, вторыми половинками. Проще говоря с людьми, что делают их счастливее. И глядя на это я понял, что тоже хотел бы так. В тот момент, ещё до начала учебного года, я и получил первый удар от жизни – ужасное, гнетущее чувство одиночества, от которого я не мог избавиться даже на работе в общении с коллегами. У меня были проблемы и с началом учёбы ничего не поменялось, стало ещё хуже, как я думал. По сравнению с дальнейшим, это была ещё просто разминка.