Жемчужное ожерелье

«Зачем он так смотрит, бередит душу? Что хочет знать? – злилась Лиля. – Что я, идиотка, всё ещё сохну по нему? Хочет потешить своё самолюбие? А вот не дождётся!»

Внутренняя война измотала её. Ожерелье, её сокровище, над каждой жемчужинкой которого она тряслась, будто одержимый коллекционер над редким экземпляром, тесным ошейником сдавило горло. Лиля задыхалась. Наверное, от недостатка кислорода стали происходить пугающие вещи. Кротов мерещился всюду. На работе – в голосах и шагах за дверью кабинета, на улице – во встречных прохожих. Дома – в телевизоре. Она понимала, конечно, что на экране не Кротов, однако ведущий какой-нибудь программы или актёр в фильме вдруг оказывались так поразительно похожи на него, что она не могла оторваться от телевизора, гладила одурманенным взглядом лица с кротовскими чертами.

Иногда Лилю охватывала спонтанная уверенность, что она встретит Кротова, если пойдёт прогуляться в парк, забежит в библиотеку, в банк, на строительный рынок… Она спорила с собой, убеждала себя, что это чушь, и даже если не чушь, то после встречи ей станет только хуже, но не могла справиться с собой, словно мать с отбившейся от рук дочерью. «Мне надоел один и тот же маршрут «дом – работа – дом»! – сопротивлялась та её половина, которая была «дочерью». – Я давно ничего не читала! Надо присмотреть обои в прихожую!»

Ни разу после таких приступов уверенности Кротов ей не встретился.

В выходные Лиля из музейного работника перевоплощалась в повара-кондитера. «Сегодня придёт Кротов!» – внезапным сообщением тренькало в голове, и следом прилетало кулинарное вдохновение. Она пыталась себя образумить, дескать, глупости, не придёт. Сама же себе возражала: почему глупости, в жизни возможно всё – и кидалась к кулинарным сайтам в поисках интересного рецепта. Потом бежала в магазин, замешивала тесто, мечтая, что в этот раз не позволит Кротову стоять в пороге, обязательно затащит на кухню, как бы он ни отказывался… Как отреагирует Кирилл? А почему он должен как-то реагировать? Подумаешь, зайдёт коллега-краевед обсудить срочный вопрос, и они обсудят его за чашкой чая. Что тут такого?

Кротов, конечно же, не приходил. Когда за окнами темнело, Лиля трезвела и ужасалась тому, что с ней происходит. Это было похоже на зачатки сумасшествия.

В один из таких воскресных вечеров, когда Кротов опять не пришёл, Лиля, не зная, куда себя деть, зашла в комнату мальчишек и заметила, что Ярослав, теперь уже шестиклассник, не положил в сумку учебник географии.

– Ты географию забыл взять, – сказала она ему.

– А её не будет, – лениво отозвался сын, тыкая пальцем в экран смартфона.

– Почему?

– Витёк уволился.

– Как уволился? – опешила Лиля.

– Уволился и уехал.

– Куда?

Ярослав пожал плечами.

– Обратно, наверное.

Ошарашенная Лиля неуклюже, будто на протезах, доплелась до кухни, опустилась на табурет. Усмехнулась творожным кексам на тарелке: вот так значит, уехал… И тут у неё внутри что-то рухнуло, обвалилось: наверное, дамба самообладания, которую она полтора года упорно строила и укрепляла в себе. Наружу, больше ничем не сдерживаемые, хлынули слёзы. Лиля вытирала их кухонным полотенцем, смывала в раковину, а они бежали и бежали, как кровь из неперевязанной раны… Это та её неуправляемая половина, которая была «дочерью», оплакивала свою несбывшуюся любовь. А та, что была «матерью», мудро, с облегчением вздыхала: «Уехал – ну и пусть! Это к лучшему».

***

Лиля дочитала дневник в половине третьего ночи. Спать не хотелось. Осторожно, чтобы не разбудить Кирилла, нырнула за портьеру, вышла на балкон. Городок сонно мигал фонарями и редкими рекламными вывесками. Из тёмного беззвёздного неба, как из кондиционера, тянуло прохладой.

– Какие мы с ним были дураки! – прошептала Лиля небу.

Теперь ей всё стало ясно: и откуда взялась боль в глазах Кротова сегодня, и о чём были его вопросительные взгляды тогда, и как глупо было ждать о него каких-то действий, старательно изображая равнодушие при каждой встрече. «Ты, кажется, хотела пообщаться?» –спрашивал он. «Ничего я от тебя не хотела!» – каждый раз отталкивала она.

Он, конечно, тоже хорош. Мог бы быть посмелее, не ждать от неё следующего шага, а сделать его сам. Мужчина он, в конце концов, или кто? Впрочем… это были бы шаги в пропасть.

– Господи… Вселенная… – Лиля запустила пальцы, будто гребни, в свои волосы, стянула их на затылке. – Вселенная и все боги, какие только есть… Пожалуйста, позвольте мне увидеть его ещё раз, теперь точно самый последний раз! Просто увидеть! Пусть он придёт завтра в музей! Он же говорил, что постарается…

Поспать ей удалось часа три, не больше. В голове стоял туман, то ли от недосыпания, то ли от воскресших чувств. Лиля не могла думать о работе, её то и дело тянуло к окну, посмотреть, не идёт ли Кротов. Аллея, ведущая к музею, была тоскливо-пуста, словно её заколдовали.

– Лиля Алексеевна! – заглянула в кабинет новенькая сотрудница Анжела. – Там выставку народных умельцев оформили! Вас зовут!

Лиля спустилась с Анжелой на первый этаж в выставочный зал, неторопливо прошлась вдоль витрин с экспонатами, делая вид, что её заинтересовали плетёные из бересты шкатулки, глиняные фигурки, раскрашенная под хохлому и городецкую роспись деревянная посуда, вышитые шёлком картины. Это всё было красиво и удивительно, но не сегодня.

Раиса Степановна тоже спустилась посмотреть выставку. Лёша Пудов, за которым можно было прятаться, как за шкафом, наклонялся к витринам и близоруко щурился. Иван Васильевич похаживал, заложив руки в карманы брюк, у стены с объёмными картинами из кожи.

Боковым зрением Лиля уловила какое-то движение за окном, и в следующую секунду её бросило в жар: Кротов поднимался на крыльцо.

Она заметалась, не зная куда встать, с ужасом понимая, что сейчас выдаст себя с потрохами.

– Ой, мне же должны позвонить из Комитета культуры! – выпалила первое, что пришло в голову, и кинулась прочь из зала.

Кротов уже был в холле. Он собирался подняться на второй этаж, но, увидев Лилю, замер у подножья лестницы.

«Ты!» – прочитала Лиля в его восторженно-нежном взгляде – и пол под ногами исчез, она пошла, кажется, прямо по воздуху, даже не пошла, а какой-то воздушный поток подхватил и перенёс её, трепещущую от страха и счастья, туда, где стоял Кротов.

– Привет! – одновременно выдохнули они.

Надо было говорить что-то ещё, и он спросил после секундной заминки:

– А Иван Васильевич…?

– Он там, – кивнула Лиля в сторону выставочного зала и стала подниматься по лестнице на отяжелевших ногах, чувствуя за спиной шлейф кротовского взгляда…

В кабинете она перевела дух, трясущимися руками взяла со стола смартфон, проверила, не было ли пропущенных звонков, как будто ей в самом деле должны были звонить из Комитета культуры. И вдруг испуганно спохватилась: что если он уйдёт, пока она здесь прячется?

…Кротов лихорадочно наматывал круги по выставочному залу: от картин из кожи к берестяным поделкам, от поделок к расписной под хохлому кухонной утвари, и было понятно: толком он ни на что не смотрит, хоть и пытается с поддельной заинтересованностью что-то комментировать.

Так он болтался среди экспонатов, пока его не примагнитило к Лиле, прислонившейся плечом к дверному косяку. Она поковыряла взглядом пуговицу на его сиреневой рубашке, чувствуя, как внутри растёт паника: он сейчас уйдёт и всё, надо как-то его задержать, что-то сказать…

– Виктор Михайлович…

– Да? – с готовностью отозвался он, словно только и ждал её внимания.

– Можно задать вам один вопрос? – Лиля сделала несколько шагов назад, в холл, и Кротов послушно двинулся за ней, как привязанный. – А теперь вы согласились бы принять участие в моём проекте?

Она не знала, почему обращается к нему на «вы», почему ляпнула именно про проект, и только когда ляпнула, поняла, как двусмысленно это прозвучало.

Кротов заметил смущение Лили, улыбнулся, но его взгляд при этом остался серьёзным:

– Смотря в каком смысле.

Больше они ничего не успели друг другу сказать. Из зала в холл вышел директор, а за ним с любопытством высыпали остальные.

Кротов, чего так боялась Лиля, стал прощаться.

– Когда уезжаешь? – поинтересовался шеф, пожимая ему руку.

– Завтра.

«Уже завтра?» – у Лили внутри что-то оборвалось.