Маска. Стратегии идентичности

Маркировка человека как представителя определенного сословия происходила не только на уровне одежды, моды, но и в обыденной жизни. Речь идет об установлении столового этикета. В ХVI веке в обиходе аристократов появляется вилка, ложка, салфетка, долгое время остающиеся роскошью. К ХVIII веку манеры поведения за столом в среде придворных устоялись. В 1517 году большую известность приобрела книга графа Бальтассаре де Кастильоне под названием «Придворный». В ней описывался «образец» дворянина: «Дворянин не задирист и не станет выискивать повод для дуэли. Высокий рост ни к чему, ибо ему сопутствует вялость ума. Совершенный придворный владеет латынью и греческим, читает поэтов, ораторов, историков, пишет стихами и прозой, играет на разных музыкальных инструментах, рисует»[76 - Лихачева Л. С. Школа этикета. Екатеринбург: Среднеуральское книжное издательство, 1995. С. 24.]. Светская женщина должна быть «мягкой и деликатной, достаточно образованной для того, чтобы участвовать в беседах, развлекать гостей игрой на каком–либо музыкальном инструменте, кроме флейты, легко и красиво танцевать»[77 - Там же, с. 25.].

В придворной жизни нужно было не только уметь общаться: Максима 100: «Галантность ума – умение с приятностью говорить лестные вещи»[78 - Ларошфуко Ф. Максимы. М.: АСТ, 2004. С. 32.], но и самому уметь принимать лесть.

Р. Магритт. Возвращение пламени: «Под видимой реальностью мира сокрыта тайна. Здесь она является в облике Фантомаса, овладевающего всем вокруг»[80 - Паке М. Магритт. Taschen. 2002. С. 14.]

Ядром куртуазной культуры являлся институт рыцарства[79 - Небесным прототипом рыцаря был архангел Михаил, вождь небесного воинства. Земное воинство ориентировалось на небеса.]. Рыцарский кодекс чести основывался на верности сеньору. Предательство считалось грехом, влекущим за собой исключение из военно-аристократической линии. Непременным свойством рыцаря, как человека благородно рожденного, должна была быть щедрость. От рыцаря требовалось, не торгуясь, дарить любому то, что он просит в качестве платы. «Лучше разориться, чем прослыть скупцом. Скупость ведет к потере звания»[81 - Оссовская М. Рыцарь и буржуа. М., 1994. С. 84.]. Театральность присутствовала и в рыцарской культуре: внешний блеск, атрибутика, символика цветов. От рыцаря требовалась учтивость, умение играть на музыкальном инструменте, сочинять музыку и стихи. Он должен был быть развит физически – иначе не смог бы носить доспехи, которые весили 60 – 80 кг. В зависимости от социального статуса рыцаря предполагалось оружие от стрел, лука, копья до скрамасакса и сабли.

Культ дамы, или тип любовных отношений с Прекрасной Дамой получил название «куртуазной любви»[82 - Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства. М.: Прогресс, 1987. С. 24.] от старофранц. Court – двор.

Куртуазная любовь представляла собой форму игры, в которой следовало придерживаться правил и отведенной роли. Ж. Дюби так описывает модель куртуазной любви: «В центре ее находится замужняя женщина, «дама». Неженатый мужчина обращает на нее внимание и загорается желанием. Дама – жена сеньора того дома, которому служит рыцарь. Все в доме наблюдают за дамой, и она не может позволить себе никаких принятий ухаживаний со стороны рыцаря. Опасность игры придавала особую пикантность. По правилам игры, рыцарь должен был контролировать себя. Удовольствие заключалось не столько в удовлетворении желания, сколько в ожидании. Само желание становилось удовольствием. В этом – истинная природа куртуазной любви, которая реализуется в сфере воображаемого и в области игры»[84 - Дюби Ж. Куртуазная любовь и перемены в положении женщины во Франции ХIII в. // Одиссей. Человек в истории. М.: Наука, 1990. С. 90.].

Максима 107, написанная для и про женщин: «Один из родов кокетства – выказывать полное его отсутствие»[83 - Ларошфуко Ф. Максимы. М.: АСТ, 2004. С. 34.]

В противовес рыцарской, крестьянскую культуру можно охарактеризовать как ритуально и ритмично размеренную. Погребальные церемонии носили тот же характер, что и праздничные. Границы между миром мертвых и миром живых не проводилось. Смерть воспринималась как естественный уход и не вызывала у крестьян экзистенциального головокружения. Социальная память и социальные механизмы работали автоматически традиционно. «Именно это делает лицо крестьянина родом маски как воплощения недвижимости, застылости»[85 - Козлова Н. Н. Социально-историческая антропология. М.: Ключ, 1999. С. 50.]. Жизнь крестьянина строилась на ритуале. На уровне вербальных практик поведение регулировалось пословицами и поговорками, которые воплощали социальную норму.

Таким образом, маска в Новое время это сословное соответствие, определяющее манеру и стиль. В России, например, это соответствие чину. Именно он являлся легитимной фикцией, обозначающей место, а вместе с ним ограничения и свободы человека в социальной вертикали.

Начиная с правления Петра I табель о рангах делил людей и их привилегии в регламентированной воинской, статской и морской службе. Все чины были разделены на 14 классов, из которых первые пять составляли генералитет, 6–8 классы составляли штаб–офицерские, а 9–14–обер-офицерские чины. Чин определял манеру поведения и стиль обращения к другим людям. Для особ 1-2 классов в обществе было обращение «ваше высокопревосходительство», особы 3-4 классов – «превосходительство», 5 – «ваше высокородие», 6–8 классы – «ваше высокоблагородие», 9 – 14 классы – «ваше благородие». К императору обращались как «августейший монарх», обращение в письменном виде звучало следующим образом: «Ваше высокопреосвященство, высокопреосвященный владыка».

Петр I, вводя новый закон, сразу же определял наказание «за поведение не почину». Чин женщины, если она была придворной, определялся чином мужа: «полковница», «статская советница», «тайная советница». Что касается детей, традиционное общество в ребенке видело маленького взрослого. Их одевали в маленькие мундиры, диктующие соответствующую походку, жестикуляцию и манеру обращения к другим. Только после ХVIII века появляется детская одежда, детские комнаты, а вместе с ними представление о том, что ребенок вправе обыгрывать социальные маски и социальные роли.

По сравнению не только с архаической, но и со средневековой культурой, люди европейских обществ, начиная с эпохи Ренессанса, достигли более высокой ступени самосознания, переходя от внешнего принуждения к внутреннему самопринуждению. Их растущая способность видеть самих себя на удалении, отчужденно, напоминала смену средневекового геоцентризма возрожденческим гелиоцентризмом вокруг персоны. Восприятие собственного образа сквозь отражение другого.

Максима 180: «Наше раскаяние – не столько сожаление о причиненном зле, сколько опасения, что оно может к нам вернуться»[86 - Ларошфуко Ф. Максимы. М.: АСТ, 2004. С. 49.].

Согласование нескольких образов воспитывало навык восприятия себя как независимого и неповторимого, и как часть наблюдаемого мира, как одного из многих. Как наблюдатель, человек находил себя свободным и отделенным от мира, как наблюдаемый, он прикован к мнениям других. То, что воспринималось как общественное предписание, со временем становилось персоной. Множество запретов и советов, например: «Не трогай», «Не пачкайся», «Не ешь руками», «Думай о своей семье», «Тебе не стыдно?», «У тебя есть принципы?» становятся внутренне осознанными принуждениями.

«До всякой человеческой экзистенции уже есть знание, система»[87 - Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб.: Университетская книга, 1997. С. 33.], – говорит М. Фуко. Человеческий субъект – изначально необусловленная данность; его действия в мире и смыслы, которые он вносит, обусловлены системой социальной детерминации. Дисциплинарная власть, формирующаяся в ХVIII веке, создает замкнутые пространства со своими законами и правилами, – то, что Фуко называл «дисциплинарной монотонностью». Это колледжи, монастыри, работные дома, больницы, казармы, мануфактуры. Для всех социальных институтов характерен единообразный строгий распорядок. Дисциплинарная власть тяготеет к разложению групп и масс на элементарные единицы, которым отводится строго определенное место. Система не выдерживает диффузной циркуляции. У каждого в дисциплинарном пространстве свое предписание в зависимости от ранга. Так, преступников распределяли в зависимости от характера преступления, учеников в классе в зависимости от успеваемости, больных – от характера заболевания.