Генерал-адъютант Николай Николаевич Обручев (1830–1904). Портрет на фоне эпохи

В 1865 году Главное управление Генерального штаба, составной частью которого был Совещательный комитет, было распущено. Интересно, что Д. А. Милютин закрыл это учреждение накануне австро-прусской войны, опыт которой позже будет изучаться как в России, так и в других странах. В этой войне победа Пруссии во многом была обеспечена ее блестящим ГШ. Но и Милютин нуждался в интеллектуальном, мозговом центре министерства – Комитет пережил ГУГШ, перейдя в структуру Главного штаба под председательство его начальника Ф. Л. Гейдена

, а Обручев сохранил пост делопроизводителя. Оформление этого комитета, название, которое он получит позже – Военно-ученый, председательство безынициативного Гейдена, бывшего простым исполнителем воли Военного министра, – все говорило о том, что Милютину нужен был потенциально сильный, но абсолютно бесправный орган, который можно будет направить на решение того или иного вопроса по усмотрению Военного министра. Сильный и бесправный аналитический центр – коллективный орган по исполнению воли и шлифовке мыслей Д. А. Милютина. В своих мемуарах он вспоминал о деятельности Комитета в 1866 году: «В Совещательном комитете Главного штаба обсуждались некоторые улучшения в обучении и устройстве войск, указанные опытом войны в Германии (австро-прусской. – О. А.) как по наблюдениям командированных на театр войны наших офицеров, так и по сведениям, доставленными заграничными нашими агентами»

.

Вдумчивые современники – Стоффель, Фельдман, Обручев – указывали на улучшение в системе управления войсками, но тщетно. Во всяком случае, журналы Комитета и энергичные резолюции, налагаемые Военным министром, свидетельствуют, что Милютина этот вопрос не интересовал. Он выбрал другое основное направление деятельности Комитета – топографию. Это, очевидно, понял Обручев, сосредоточив свое внимание на военной статистике и топографии. 29 января 1866 года он сделал доклад о необходимости разделения Топографического и Военно-ученого архивов и выделении Военно-топографического депо

. Комитет все более стал погружаться в обсуждение технических вопросов проведения топографических съемок, их обеспечения, а также средств и способов сбора военно-статистической информации.

Именно в этот период Обручев начинает активно привлекаться Милютиным в качестве составителя записок по вопросам, привлекающим внимание военного ведомства. Еще 23 ноября 1863 года военный министр получил письмо из Главного управления путей сообщения и публичных зданий, извещающего его о желании императора Александра II рассмотреть вопрос о железнодорожном строительстве на совещании, в котором, кроме Д. А. Милютина, должны были принимать участие ген-ад. главноуправляющий путями сообщения К. В. Чевкин, Свиты Его Величества генерал-майор В. А. Бобринский, имевший значительный опыт управления железными дорогами, и министр финансов М. Х. Рейтерн

.

Военное министерство разработало свой проект строительства железных дорог, а для подтверждения своей позиции инспирировало публикацию серии статей под общим названием «Сеть русских железных дорог, участие в них земства и войска»

в «Еженедельных прибавлениях» к «Русскому инвалиду» в 1864 году, после чего они были изданы отдельной книжкой. Автором статей был Н. Н. Обручев. П. А. Зайончковский детально рассмотрел предложения, сделанные Николаем Николаевичем, и роль, сыгранную его записками в железнодорожном вопросе

. Однако мне хотелось бы отметить некоторые нюансы, важные для понимания позиции Обручева. К ним я отнесу преимущественное внимание Обручева к южному и юго-западному театрам военных действий: «Географические условия раз навсегда определили преимущественное стратегическое значение Черного моря перед Балтийским»

, что вызвано слабой уязвимостью для неприятеля северо-западных границ России.

Судя по тому, что определяющим фактором для свободы действий потенциального противника Обручев считал открытое море (то есть незамерзающее), то очевидно, что таковым было морское государство – Англия – и ее союзники. На Юге они имели существенные преимущества: «В Черном море, напротив (то есть в отличие от Балтики. – О. А.), действия возможны круглый год; борьба может тянуться долго, не прерываемая ни льдами, ни зимой, тянуться настолько, насколько нужно, чтобы дать противнику надежду поставить Россию в затруднительное положение и достигнуть тем шансов на мир. Война может начаться одновременно и на Балтийском, и на Черном море; но силою самих географических условий она должна будет преимущественно сосредоточиться в последнем, представляющем большие выгоды для морских действий»

.

Кроме военных соображений, диктующих первостепенное значение Юго-западного и Южного направлений, Обручев называет и политические, которые, по его мнению, были не менее важны:

1. «В жизни государств, соседних нам по Балтийскому морю, трудно ожидать каких-либо перемен, угрожающим основным нашим интересам»

. Пожалуй, Обручев ошибался, но кто в Европе думал о том, какую роль вскоре начнет играть Пруссия, и кто в России ожидал, что интересы Петербурга и Берлина пересекутся – и где? – на Балканах и в Турции.

2. В странах, прилегающих к Черноморскому бассейну, изменения, считает Обручев, весьма вероятны. Их ждет и опасается вся Европа, но больше всего они затронут интересы России – ей, следовательно, и нужно быть готовой здесь прежде всего: «Восточный вопрос стих, а не решен. Кто может поручиться, что нашему поколению не придется еще его вновь увидеть, и притом в гораздо большем размере, чем как он проявился в последнюю войну»

.

3. Любой успех освободительного движения на Балканах, от Греции до Дунайских Княжеств, обязательно передастся в Венгрию, Галицию и, конечно, в русскую Польшу, где сосредоточены жизненно важные интересы империи.

Итак: «Шансы столкновений с нами одинаковы возможны и на севере, и на юге, но несомненно, что на юге они имеют несравненно большую вероятность (выделено Обручевым. – О. А.), чем на севере, что в дунайско-черноморском районе могут быть составлены против нас исподволь систематически дальней рукой (выделено Обручевым. – О. А.) весьма серьезные комбинации, искусно прикрытые лишь до первого удобного случая»

. Этим взглядам Обручев не изменил. В дальнейшем он неоднократно повторял их в своих записках, планах, письмах и выступлениях. В своем письме к Д. А. Милютину в 1886 году он отмечал: «Насколько вы знаете, мне представляется несомненным существование для России только двух коренных исторических вопросов, из-за которых стоит лить русскую кровь. Это вопрос польский (или галицийский) и вопрос босфорский. Волей-неволей они должны решиться войной, и именно к этой войне (то есть на юго-западе и юге. – О. А.) нам и следует готовиться»

.

Предложения Военного министерства по железнодорожному строительству, как известно, были тогда отвергнуты, в частности, по финансовым соображениям. Это, очевидно, и было причиной появления новой серии аналогичных по значению статей, но уже по финансовому вопросу. Но прежде чем приступить к их анализу, мне хотелось бы подчеркнуть исключительно важное значение выводов Обручева, касающихся Черного моря и прилегающих к нему театров военных действий, для понимания позиции русских военных кругов как минимум на ближайшее тридцатилетие. Обручев кратко и емко сумел сформулировать концепцию стратегических приоритетов России, аргументировать эту концепцию, предполагавшую особую военную активность России в дунайско-черноморском районе. Эта концепция станет традицией для младшего поколения русских офицеров ГШ, для учеников Обручева, таких как А. А. Поливанов, то есть для составителей планов русской армии в Первой мировой войне. Но вернемся к финансам.

В 1866 году появляется новая серия обручевских статей, также в «Еженедельном прибавлении» к «Русскому Инвалиду», изданная отдельной книжкой под общим названием «Наше финансовое положение». Автор детально рассматривает историю и причины финансового кризиса в России, влияние внешнего фактора и, наконец, пути выхода из сложившейся ситуации. Обручев энергично полемизирует с позицией финансового ведомства. История русских финансов, считает он, по целому ряду причин является историей финансового кризиса, который начался задолго до окончания Крымской войны: «…все ее (России. – О. А.) государственное существование, вплоть до настоящего царствования (выделено Обручевым. – О. А.), было непрерывным экономическим и финансовым кризисом, и… то, что она ныне испытывает, есть не более как расплата за вековое (выделено Обручевым. – О. А.) прошедшее, – расплата – необходимая для вступления в новую жизнь»

. Если сущность всякого кризиса, финансового и экономического, заключается в недостатке средств к удовлетворению потребностей, то Россия, рассуждает автор, не выходила из этого состояния с тех пор, как она стала участвовать в европейском политическом концерте, то есть с царствования Петра I.

Громадный потенциал внутренних сил России не был развит, и фатальное несоответствие между требованиями внешними, заданными самим географическим положением России, и этой неразвитостью вынуждало жить в долг, в счет будущего. У России не было выбора, ей приходилось бороться не просто за могущество, а за самую жизнь свою, подчеркивает Обручев: «Чем энергичнее боролась Россия за упрочение своего политического существования, тем шире приходилось ей прибегать к долгам»

. Военные, отмечает автор, понимают закономерность этого процесса: «И не в укор будь сказано людям, видящим во всяком внешнем развитии непременный ущерб внутреннему благосостоянию, мы высоко ценим те жертвы, которые приносила Россия для своего политического могущества. Без него не пользовались мы и тем, что имеем, едва ли ушли бы в культуре далее Бухары и Коканда, а в политических воззрениях далее какого-нибудь Липпе-Детмольда. Самое слово Россия звучало бы для Европы совершенно тем же значением, как Черемисия, Мордва, много-много древняя Московия; в общем же мировом говоре оно уже ничем бы не звучало»

. Значит – быть мощной империей или прекратить политическое существование – вот выбор путей России. При Петре I Россия предпочла бытие небытию. В условиях ограниченного оборотного капитала, недостатка звонкой монеты – «живых» денег – это означало мобилизацию живой силы: «Нужен царю дворец – он сам берет топор и рубит себе дворец. Нужна регулярная армия – всех обязывает военною службою, всех обязывает кормить, одевать, помещать, передвигать войска, частью деньгами, но преимущественно натурою (выделено Обручевым. – О. А.)»

. Примерно такая же система продолжалась вплоть до царствования Екатерины II, при которой государство изыскало новую форму мобилизации ресурсов – кредит, каковой представили ассигнации. «Ассигнации служили для России первым наглядным, числовым испытанием соразмерности ее потребностей с развитием внутренних ее средств. Государство стало отказываться от умножения (выделено Обручевым. – О. А.) насильственных бесплатных услуг и в тех случаях, когда не находило денег для покрытия своих потребностей, стало выдавать за доставленные ему предметы или услуги – расписки, гарантировавшие расписковладельцам вознаграждение соответственными же предметами или услугами»

.

Однако внутреннее производство не успевало за требованиями государства – поколение екатерининских политиков тоже жило в долг, увеличивая количество ассигнаций: «Потому-то к концу царствования Екатерины, при общей сумме ассигнаций в 157 мил. рублей, каждый ассигнационный рубль упал на 68,5 коп. сер.»

. Преемники Екатерины тоже не имели выбора – им навязали войну с целой Европой, явно превышающую средства России, в результате к концу царствования Александра I количество ассигнаций выросло до 630 млн рублей, а ассигнационный рубль упал до 25 коп. сер. Николай I унаследовал долг в 182 млн руб. сер., не считая банковских обязательств по ассигнациям

. С 1825-го по 1856 год Россия, списывая старые долги, вынуждена была делать новые, и к окончанию Крымской войны общий долг страны составлял уже 1,5 млрд руб. сер.

Причина этому – отсталость, коренящаяся, по мнению Обручева, в крепостном праве, отмена которого есть центральное событие и в финансовой истории России.

«Жертвы за освобождение крестьян были нашею главною капитальною расплатою по старому долгу; перед ними все остальное бледнеет, тем не менее и другие, меньшие расплаты дали все же сильно себя почувствовать»

. Реформа вызвала к жизни другие преобразования, и российский бюджет вновь стал фатально дефицитен. Выйти из дефицита правительство может, лишь совокупно развивая всю массу населения. «Государство заимствует силу у единиц общества только для того, чтобы в измененном виде возвращать им ее обратно. И если оно им ее не возвращает, общество необходимо слабеет, приходит в упадок и своим бессилием начинает компрометировать самое существование государства»

.