Погоня за ветром

– Кто это вон там, на дворе? Возле повозки?

– Купец один, из Берестья. Сукна привозил разноличные, показывал нам.

– Купец? Не похож он чегой-то на купца. – Альдона с сомнением качнула головой, замечая краем глаза, как высокий человек взбирается на телегу, ударяет хворостиной вола и как возок медленно, лениво раскачиваясь из стороны в сторону, вываливается за ворота.

Тем временем Добрава Юрьевна принялась оживлённо рассказывать ей про меха, кожи и ткани. Альдона, глуповато улыбаясь, рассеянно слушала её. Она сразу и не увидела, как появились на гульбище Ольга и Констанция. Становилось шумно, княгини наперебой расхваливали свои покупки, по очереди примеряли купленную Ольгой шапку куньего меха, затем бухарский плат Констанции. Сославшись на усталость, Альдона вскоре покинула своих довольных родственниц.

«Но отчего я столь волнуюсь? Какой взгляд у этого купца! Какие странные у него глаза – тёмные, большие, умные! Чародей он, что ли?»

Идя по тёмному переходу, она вдруг углядела впереди орлиный профиль князя Льва и круто остановилась, вздрогнув от неожиданности.

При тусклом свете факела на стене Лев беседовал с кем-то невидимым за столпом, а когда заметил Альдону, сделал предостерегающий знак и повернулся к ней.

– А, любезная княгиня! – На тонких, как у змеи, устах его заиграла ласковая улыбка. – Как мой брат? Боли в животе? Огненное жженье? Спит? Енто добро. Знахари бают: крепкий сон исцеляет, очищает тело от хворости, а душу от дурных мыслей. Ты чла, княгиня, лечебник княжны Евпраксии Мстиславны, нашей двоюродной прабабки? Нет? Прочти непременно. Моя покойная матушка часто отыскивала в нём полезные советы.

Альдона промолчала, слегка склонив голову. Лев также ответил ей поклоном головы и метнулся по переходу на гульбище, откуда раздавались громкие голоса княгинь, прерываемые звонким смехом Ольги.

Альдона заторопилась к Шварну. Ей внезапно подумалось, что она обязана, должна быть сейчас с ним рядом, чтобы защищать и оберегать его. От чего? От кого? Да хотя бы от этого Льва, за ласковыми словами которого таятся зависть, злоба, ненависть.

По переходу неслышно проскользила чья-то тень. Альдона испуганно вскрикнула. Большой чёрный кот с тихим урчанием перебежал ей дорогу и нырнул в щель за столпами.

Всполошно перекрестившись, молодая княгиня бегом помчалась в покои мужа.

Глава 8

По скользкому, обильно вымытому осенними ливнями шляху Варлаам спешил в Перемышль. Вот миновал он уже отроги Розточе, перед глазами его расстилалась равнина с пологими холмиками, возле которых скромно лепились маленькие деревеньки и хутора. Он замечал утлые хаты и мазанки, крытые соломой, видел всюду убогость, нищету, скорбно тупился и поджимал уста, беспокойно размышляя и вспоминая прошлое. Варлаам был ребёнком, когда вихрем промчалась по Волыни и Галичине Батыева рать, оставляя за собой одни руины, пепел на месте жилищ да полуобгоревшие трупы убитых людей – простых пахарей, ремественников, воинов. Потом князь Даниил стал заново отстраивать города. Подымались из развалин разрушенные сёла, жизнь мало-помалу налаживалась, и казалось, Галицко-Волынская земля возрождается, становится ещё краше, ярче, величавее, чем прежде. Но теперь холодом веяло на Варлаама, словно возвращалось то, прежнее, давнее, всплывали в памяти незабываемые картины страшных разгромов и смертей. Всюду, где он проезжал, видел он следы разорения, слышал жалобы на бесчинства бояр и татарских баскаков, на Бурундая, дочиста ограбившего и пожёгшего дома и амбары. И с горечью и болью душевной сознавал он, ощущал каждой частичкой тела своего, что бессилен помочь хоть чем-нибудь страждущим, мучающимся людям. Было тягостно, обидно, он старался побыстрее проехать мимо очередной деревни и всё торопил, нещадно стегая нагайкой, борзого скакуна.

По пути Варлаам то и дело вспоминал о юной красавице, которую узрел на гульбище княжеских хором в Холме. Словно сказочное видение, выплыла она откуда-то из тьмы перехода и стояла, опираясь руками о перила, меж столпами. И смотрела она на него как-то странно, завораживающе большими серыми своими очами. Лицо её со слегка впалыми ланитами и высоким челом, с вьющимися белокурыми локонами, пробивающимися из-под узорчатого плата на голове, было прекрасно, Варлаам зачарованно качал головой, вспоминая разлёт соболиных бровей и алые уста. Кто она? Наверное, молодая жена какого-нибудь ближнего боярина. Или близкая родственница одной из княгинь.

«Глупо это! – одёргивал себя Варлаам. – Кто я? Простой отрок, а она, судя по одёжке, из знатных. Так, поглядела, верно, да и позабыла тотчас. Хотя взгляд такой грустный. И чарующий».

Чуяло сердце молодца: не в последний раз видел он эту красавицу-жёнку.

Меж тем дождь всё усиливался, капли его проникали за шиворот, неприятно обжигая холодом, струи скатывались по усам и бороде, комья грязи летели из-под копыт.

В Перемышль Варлаам въехал на третий день пути. Небо понемногу прояснело, сквозь пелену серых туч проглянули голубые осколки неба, слабый солнечный луч упал на заборол городской стены. Варлаам остановил коня и стал осматривать крепость.

До Перемышля Бурундай не добрался, а может, и с умыслом не пошёл сюда, желая сохранить этот город как защиту от нападений венгров и поляков. Стены крепости были сложены из крепкого дуба и достигали в высоту шести-семи сажен. Над ними возвышался заборол, снаружи огороженный тыном из длинных, плотно пригнанных друг к другу жердей. Во многих местах чернели отверстия для стрел. Тын примыкал к прямоугольным зубчатым башням с оконцами, были башенки и поменьше, увенчанные двускатными крышами, окрашенными в зелёный цвет. Наверху кипела работа, слышен был стук топора и жужжание пилы.

Въехав в обитые медными листами ворота, которые с внешней стороны ограждала опускающаяся сверху металлическая решётка с острыми концами, Варлаам оказался на крепостном дворе. В некотором отдалении от стены располагалось небольшое торжище, по правую руку от него находился княжеский дворец, выложенный из дерева, с каменной башней посередине. Из-за крыши с золочёными краями выглядывал купол церкви, неподалёку от него виднелась дубовая башня-повалуша с узкими стрельчатыми забранными решёткой окнами.

Мимо Варлаама просеменил на низкорослых мохноногих лошадях небольшой татарский отряд. Его обдало терпким запахом конского пота и мочи. Досадливо сплюнув, Варлаам отвернулся и отъехал посторонь. Громко переговариваясь и смеясь, татары проскакали мимо торжища и свернули на одну из кривых улочек, ведущую к противоположным, западным, воротам крепости и дальше вдоль Подола к берегу Сана.

«Вот так. Хозяева земли». – Варлаам горестно вздохнул.

…Дружинник в шишаке[93 - Шишак – остроконечный шлем полусферической формы.] долго рассматривал грамоту князя Льва, затем задрал вверх голову и прокричал:

– Мирослав! Сойди-ка!

Человек лет тридцати, сероглазый, с длинными прямыми светло-русыми волосами, облачённый в лёгкий жупан поверх белой с алой вышивкой сорочки, легко сбежал по крутой винтовой лестнице с заборола.

– Прочти-ка. – Дружинник протянул ему грамоту и указал на Варлаама: – Ентот вот привёз.

Повертев грамоту в руках и прочитав её, Мирослав обратился к Варлааму:

– Ты, молодец, кто таков будешь? Князь Лев велит принять тебя с честью.

– Варлаам я, Низинич. Взял меня князь Лев на службу.

– Понятно. А я вот Мирослав, сын тысяцкого[94 - Тысяцкий – в Древней Руси должностное лицо в городской администрации. В обязанности тысяцкого входило формирование городского ополчения во время войны.] здешнего. Может, слыхал? Род наш – один из самых древних на Руси. Пращур мой, Мирослав Нажир, ещё у Мономаха в первом ряду на совете сиживал. От него и повелось: каждого старшого сына в нашем роду Мирославом нарекают. Дед мой покойный вуем, воспитателем у князя Данилы был, а отец вот ныне – тысяцкий. Ране он и под Ярославом, и супротив Куремсы ратоборствовал. А ты сам откудова будешь?

– Из Бакоты отец мой. Сейчас во Владимире обретается. А сам я давеча от фрягов воротился.

– Ого! И что ж ты там делал?

– Учился там, в Падуе, по княжому повеленью. Воротился, а тут как раз и прознал: князь Даниил на смертном одре возлежит. Вот и пошёл ко князю Льву в отроки.

– Вот как. Ну, что ж. Пойдём, отроче, к нам в хоромы. Тамо и обскажешь, что ныне в Холме деется.

Обогнув бревенчатую ограду княжеского дворца, они проследовали к воротам большого, сложенного из толстого бруса дома с двускатной крышей и крутым крыльцом. Два оружных ратника несли возле ворот охрану.

Мимо Варлаама с Мирославом с гиканьем пронёсся вдоль шляха татарский отряд.

– Тот, передний, в округлой шапке, баскак Милей, – хмурясь, зло бросил Варлааму через плечо Мирослав. – В Бакоте твоей доселе свирепствовал, топерича тут, у нас.

Расположившись в горнице, Мирослав со своим отцом – тысяцким, седеньким низкорослым старичком, сначала сытно накормили гостя, а затем подступили к нему с вопросами. Варлаам поведал обо всём, что творится в Холме.

– Хоть и грех о покойниках худое молвить, а неразумно князь Данила поступил, – промолвил молодой Мирослав, выслушав его рассказ. – Зря он Шварну стол галицкий завещал. Такого князя, как Шварн, ни бояре, ни князья слушать не будут. И татары с ним не посчитаются николи. Тот же Милей лихоимствовать почнёт безнаказанно. Доныне-то он с опаскою, сторожко делишки свои проворит, боится, помнит, как князь Данила с Бакоты его погнал.

– Не тебе, птенец, князь Данилу судить! – сердито оборвал Мирослава отец. – У Шварна родичи в Литве, князь Войшелг. Вот он-то ему подмогой и будет. А у Льва у нашего такой опоры и подмоги нетути.

– Зато, отче, Лев – не юнец какой. На бояр крамольных, таких как Григорий Василич, он управу сыщет, а там, может, и с татарами как-нибудь поладит.

Тысяцкий недовольно засопел и досадливо махнул рукой, тем самым прекращая спор. Резко вскочив с лавки, он поспешил к двери, проворчав по дороге:

– Со Львом вашим каши не сваришь. Ведаю я, каков он.

Мирослав, поглядев ему вслед, промолвил:

– Там видно будет, как и что. Стало быть, отроче, князь Лев вскорости в Перемышль пожалует?

– Да вроде так. – Варлаам кивнул.

– И ты, выходит, такожде тут останешься. У тебя как – жена, чады?

– Да нет, откуда ж. Во фрягах не до того было.

– И невесты у тя несть?