Деды в индиго

Актеру пришлось застонать и повернуться набок, подложив руку под голову: поживем, поживем еще, ребята!

Одним словом, классического прочтения пьесы не получилось.

Все остались довольны, кроме Галины Павловны. Она была вне себя.

За эту интерпретацию классики выставили Федотову «два» по литературе в четверти. А заодно и Четверкину как соучастнику. Но главное, что актер до сих пор жив-здоров, чего и вам желает…

– А помнишь, Саня, тот случай с трамваем, – спросил Савелий у Квартета при очередной встрече.

– Еще бы!..

Идет литература, первым уроком. С Галиной Павловной, классной руководительницей. Федотова где-то нет – проспал наверняка, как обычно.

– Все на месте?

– Все-е-е!

– А где Федотов?

– ?

– Никто не знает что с ним?

Тут встает Четверкин и, трагически глядя ей в глаза, думая, что скоро засоня Федотов объявится и розыгрыш состоится, «сознается»:

– Не хотел вам говорить, но… Совесть гложет. Сильно. Шли мы с ним вчера по трамвайным путям…

– И? – захолодело в сердце у Галины Павловны.

– Баловались…

– Ну? Дальше!

– Я его и толкнул понарошку.

– Куда? – привстала учительница

– Под трамвай… прямо.

– Вот, вечно ты, – в сердцах откинулась на спинку стула классная руководительница, – учудишь чего-нибудь.

А Федотов в этот день на уроках так и не появился.

Молва по школе разнеслась, что Четверкин на фоне личной неприязни тупо свел счеты с одноклассником.

Вызвали Четверкина к директору: «За хулиганский поступок, повлекший гибель ученика Федотова, поставить "два" по поведению». Это еще к той двойке по литературе. «Одновременно ставится вопрос об исключении из пионеров на торжественной линейке…»

А Федотова всё нет.

Проходит дней десять. Четверкин уже снова октябренок. И… Заявляется… Федотов! Как ни в чем не бывало.

В школу. В понедельник… Все в шоке! Не чаяли увидеть живым. Оказывается, у него просто грипп был. Да и не бродили они с Четверкиным по трамвайным путям, чокнутые что ли? А то все спрашивают: «как выжил?»

* * *

Кстати, про нашу двадцатую школу.

Еще лет пять назад двадцатая школа находилась в районе центрального гетто. Деревянные покосившиеся дома, сочно описанные Пастернаком в романе «Доктор Живаго», окружали школу со всех сторон. Жили в них отнюдь не зажиточные обыватели, а так, многие без прописки со справками об освобождении. В те годы закончили (даже, скорее, не закончили, а просто посещали) эту школу многие лихие люди.

На волне экономического, читай, нефтяного бума земля в центре крепко подорожала. Гетто начали сносить, а на месте лачуг стали вырастать элитные дома новырей.

Педагоги не верили своему счастью. Деньги посыпались с неба как из рога изобилия. Постепенно, не сразу, по мере застройки. Тем более что школа находилась в старинном особняке. Бывшая церковно-приходская, а затем ремесленное училище. На главной улице старого купеческого города. Раньше школу называлась «топкой болотиной», «топляком», сейчас зовут «топовой» – потому как учатся в ней дети одних топ-менеджеров.

Эту школу заканчивал в свое время и Бодуненц, поскольку жил в первом благоустроенном крупнопанельном доме среди деревянных развалюх. И Александр Четверкин (до восьмого класса), ныне авторитетный бизнесмен. Сейчас он возглавляет попечительский совет школы, в состав которого входят двадцать банкиров, девять газовиков, десять нефтяников, пять ценнобумажников, три «электрика», три коммунальщика, один губернатор, один мэр и еще человек двадцать блогеров.

На базе двадцатой школы, которая стала, естественно, называться «Первой отдельной гимназией имени купца первой гильдии Афанасия Бочкина» мецената и филантропа (когда-то он пожертвовал деньги на создание школы), стали проводить ведущие мероприятия города, как-то: балы у губернатора, фуршеты у мэра, международные конференции русофилов, юрятинские форумы, тематические вечера «Дорогами на каторгу в Сибирь», «Тропами Ермака», «Путешествие из Петербурга в Москву через Пермь», «Пермский период у ящеров», «Декабристы, вперед!», симпозиумы «Пермь-Палермо – дружба навеки» и т. п.

А университет, в котором учился Кисельков! Тоже купеческий подарок – бывшая ночлежка, социальная гостиница, по-новому. Все бы ночлежки сейчас такими были. Не говоря уж о том, что в наше время социалки – это отнюдь не шедевры ампира и рококо…

Итак, продолжу. Скажи кто-нибудь год назад, что работаю в двадцатой школе – всё! Кроме глубочайшего сострадания, никаких эмоций бы не вызвал. «Господь терпел и вам велел». Несите свой крест на Голгофу знаний. А тут… косяком повалили дети новых русских! А за ними и спонсорские средства. И имя «Учитель» снова зазвучало гордо. Особенно если это учитель в бывшей двадцатой школе. Да и не учителями они стали называться, а «мэтрами».

Вот что значит «словить удачу». Попасть в колею.

Нужно только не терять веру. И ждать своего звездного часа. Хотя для этого могут и века пройти, и даже тысячелетия.

* * *

На лавочке после удачного депутатского шоу у подъезда сидели Люлипупенко, Музян, Кисельков, Малярчук. Позже подошел Евсеич с мопсом. Квартет отлучился к дяде. Дулепистый побежал на почту за посылкой. К тому же совершенно случайно объявился Паша Серемагин, шлифовщик с завода. Отходит после евротура. В руках Паша вертел квиток с начислениями по зарплате.

– Тупово! У меня уже шесть последних предупреждений. По пьяни. Но не уволят! Даже в кризис. Один на три цеха, – показал пять пальцев Серемагин…

Полученные от Кремова деньги на проставку Люлипупенко использовал строго по назначению.

– Витька я отправил в чипец, – пояснил Евсеичу Арнольд. – Ты как?

– Нормально. Сегодня в игре.

– Пока ждем этого тормоза с «прохладительными» напитками, давайте интеллектуальной разминкой займемся. Вон и журнальчик подле скамейки валяется с кроссвордом недоразгаданным. Оставил кто-то, – и Люлипупенко стал вчитываться в вопросы.

– Часть слов уже есть. Остальные…

– Так, это мы не знаем. Это тоже… И это… А во, шесть по горизонтали: «Французский алкогольный напиток». Пять букв.

– Коньяк?

– Шампанское?

– Вермут?