Американское сало

Ах, как они любили, как они обожали Василька.

Бывало, Евгений поднимал свою сильную руку под самую люстру в их гостиной, Васечка как бы летал, смешно махая ручонками, и когда счастливый отец при этом приговаривал, как бы комментируя полет сына вокруг люстры, де, «Герой Советского Союза летчик-космонавт Васечка Дружинин вознесся к звездам и совершил мягкую посадку», Катюша, что с нескрываемым испугом наблюдала эти полеты сына, ворчала на мужа: «Только не урони, только не урони!»

Но Евгений Васильевич не уронил ни разу, и, когда улыбчивый малыш Васечка завершал третий или четвертый облет люстры, Дружинин мягко опускал руку, и Вася благополучно «приземлялся» на расстеленное на диване теплое махровое полотенце.

Они часто гуляли вместе. Дружинин специально купил тогда большой «Форд-универсал», чтобы туда помещалась коляска, и они ездили в Битцу. Дружинин счастливо улыбался, когда видел, как у Васечки в глазах отражается голубое весеннее небо. Вот и Катя гордилась: «Вон какого красивого мальчика я родила».

– От моих генов, – пытался вставить Евгений.

– Ну, вот уж и нет, – фыркала Катюша, – слава богу, Васечка похож на меня и на моего папу в молодости.

А Евгений Васильевич и не обижался. Он слишком любил Катю. Свою Катю.

Вот и на Галку он никогда не сердился…

– Опять твой Коля всю «совещательную» захламил, ни войти, ни сесть, ни людей принять, – с порога начал ворчать Дружинин.

– Вы сами не разрешаете старую оргтехнику выбрасывать, – отпарировала Галина, – снимите еще одно помещение под склад, тогда и ругайте на здоровье.

Вообще, настроение у Дружинина с утра было дерганое. С одной стороны, предстояла не такая уж и частая в последнее время, и потому радостная, встреча с сыном Васильком, но радость эта омрачалась тем обстоятельством, что Евгений Васильевич точно и наверняка знал, зачем приедет сын. Сын должен был приехать не столько с папой повидаться, сколько денег просить. И будь обстоятельства иными, Дружинин с радостью бы дал сыну эти деньги, сколько бы тот ни попросил. А то он раньше ему не давал? Но теперь, когда произошла эта катастрофа с экстремистами на его крымских стройплощадках, свободных денег у Дружинина не было.

Оттого и нервы шалили.

Оттого и на бедную Галочку ни с того ни с сего наехал с утра.

– У тебя хоть кофе и сахар имеются? – примирительно спросил секретаршу Дружинин. – Вася с девушкой своей заехать обещал, угостить их сможем?

– Обижаете, Евгений Васильевич, – уже совсем не дуясь на шефа, ответила Галочка, – у нас и что покрепче кофе найдется, после вас с Маратом еще осталось.

Вася приехал почти без опоздания.

Это означало, что деньги ему были нужны «очень-очень». Степень пунктуальности явки на свиданку к родителю определялась у Василия величиною его долгов. Добрые люди говорили Дружинину, что новая Васина любовь требует расходов, перед ней, Анжелой, он понтуется, готов хоть луну с неба… купить. Простую девчонку удивить можно и походом в ресторан, но Анжела была девушкой не простой, а из богатой семьи, как ему доложили. «Не по Сеньке шапку он себе взял», – говорили добрые люди.

Вася вошел, весь такой окрыленный, буквально ворвался в отцовский офис и представил Евгению Васильевичу своего ангела.

– Анжела… Анжела Тимоченко, – поджав губки, сказало длинноногое и волоокое семнадцатилетнее дитятко, церемонно протягивая Дружинину руку.

– Ваша мама… – вежливо начал Дружинин.

Однако Вася поспешил перебить отца, восторженно заглядывая на свою красавицу, искательно выпрашивая в ее взоре ответное чувство, он воскликнул:

– Да, Анжелкина мама – та самая Тимоченко, представляешь, папа!

Галя внесла в кабинет поднос с кофе.

– Папа, почему ты не распорядишься, чтобы Гале поставили «koffe-machine»? – предъявил сын.

– Мы еще с тобой не заработали, сынок, – сдержанно ответил Евгений Васильевич, – а если без шуток и серьезно, сынок, то и у нас на стройке в Крыму возникли такие большие проблемы, что свободных денег у нас сейчас просто нет.

Евгений Васильевич намеренно завел разговор на эту тему. Таким образом он превентивно подводил базу под свой отказ на ту очевидную просьбу, с которой приехал сын.

– А как у тебя, Васенька, дела идут? – перевел разговор Дружинин. – Как твои продюсерские прожекты?

– Я, папа, сейчас работаю со звездами первой величины, не с какими-то там «Машами из ресторана», а с настоящими!

«Машами из ресторана» Евгений Васильевич презрительно называл всех современных безголосых певичек, и Вася на эти слова отца всегда реагировал очень болезненно. Знаменитые фрейдовы комплексы проявлялись в Васе Дружинине таким образом, что он очень расстраивался от того, что отец с иронией и недоверием относился ко всем Васиным начинаниям в сфере бизнеса, считая их несерьезными, чем-то вроде хобби, но никак не настоящим делом. Поэтому Вася и злился на эти отцовы формулировочки вроде «Маш из ресторана», поэтому отец и денег на это не любил давать, приговаривая и поучая:

– Займись, Васенька, настоящим делом, «Машки из ресторана» – это не бизнес, окончи строительный институт, экономический факультет, цэ дило, а все эти твои концертные туры, да съемки клипов, да вечная беготня с рекламой, да с раскруткой на радио и телевидении, где только кокаин да венерические болезни, где одни только наркоманы, это не бизнес, это дерьмо!

Васю ранило такое отношение отца к его занятию, и он очень хотел деньгами и успехом доказать любимому папе, что тот не прав, что в шоу-бизнесе можно заработать такие деньги, что и папин стройбизнес будет отдыхать. Васе даже мечталось, что вот раскрутит он какую-нибудь украинскую звездочку, вроде Брумгильды, выведет ее на уровень Москвы или даже Евровидения, проедет с нею туром по всему миру, заработает кучу денег, да и купит отцу банк… Или половину строительных трестов всей Украины…

Но покуда не получалось. Не вытанцовывалось покуда. И, наоборот, на раскрутку каждой новой восходящей потенциальной «Брумгильды» приходилось брать денег у папы. Вроде как пока в долг. В долг без отдачи.

– Пап, я хотел вообще-то предложить тебе вложиться в наш с Анжелой новый проект, – нервно покашляв в кулачок, сказал Вася, – ты бы дал мне денег немного, деньги, чесслово, стопуд отобьются, я осенью с процентами верну.

Евгению Васильевичу менее всего хотелось, чтобы их с сыном беседа потекла развиваться именно в этом русле. Отказывать всегда неприятно, особенно сыну. А тут весь драматизм ситуации усугублялся еще и присутствием его девушки, из-за которой его Вася так расфуфырился, так распальцевался, мол, папа даст, папа раскошелится.

– А я решил заняться политикой, – неожиданно подмигнув Анжеле, сменил тему Евгений Васильевич, – вот приму украинское гражданство, да и подамся в стан вашей мамы, продам свой бизнес в Крыму, да и снесу денег в вашу, как ее, вашу партию там?

– Блок Тимоченко, – подсказал Вася.

– Во-во, в этот самый вот блок, – снова хитро подмигнув Анжеле, кивнул Евгений Васильевич. – Жалко, за мою стройку в Бахчисарае теперь много не дадут, если разве только по шее могут надавать.

– Что? Совсем плохи дела там? – с показным сочувствием спросил Вася.

– Плохи, сын, совсем плохи, – вздохнул Евгений Васильевич, – слыхал, наверное, про самозахват татарскими экстремистами земель, так вот, мы с нашим строительством в самом эпицентре этих событий оказались, в самой гуще. Того и гляди, нас совсем разорят. Не знаю и кому жаловаться идти.

– А что дядя Марат тебе советует? – уже по инерции, уже без интереса спросил Вася. Он понял, что папа денег сегодня не даст, и поэтому уже внутренне настроился на то, чтобы откланяться.

– Да вот как раз собираюсь к дяде Марату по этому вопросу, – снова вздохнув, сказал Евгений Васильевич, – поеду, что он мне там насоветует.

Повисла неловкая пауза.

– Да, пап, мы, пожалуй, двинем, – поднимаясь с кресла, сказал Вася, – жаль, конечно, что ты не можешь нам помочь, но мы не пропадем, правда ведь, Анжелка? – нарочито бодро сказал Вася и, приобняв подругу, повлек ее к выходу.

– Звони, сын! – сказал вдогонку Евгений Васильевич.

* * *

Мобiльнi телефони «Ноки». Великий вибiр, чухонска якiсть![24 - Мобильные телефоны «Ноки». Большой выбор, финское качество.]

– В. Янушевич призвал развивать дружеские отношения с Россией в интервью телеканалу «Интерс».

У Марата Гельбаха сидел Повлонский.

– Как хорошо, что я вас обоих застал! – воскликнул Евгений Васильевич. – А то я уже совсем приуныл.

– Уныние есть очень тяжкий грех, – с тонкой ироничной улыбкой, глядя поверх очков, сказал Повлонский и протянул руку Евгению Васильевичу.