Чумовые истории. Пёстрый сборник

2. Гиблое место. Синие Ромашки

Разлеплять веки очень не хотелось. На секундочку внутри всё заныло от ужаса – так бывает, когда просыпаешься от воображаемого неостановимого падения. Он глубоко вдохнул сырой сладко-затхлый воздух помещения. Голова закружилась. Проснулся только следующим вечером, заботливо завернутый в плед, в штанах, но без рубашки. Не найдя на теле ни царапины, томимый лишь сушняком и головокружением, побродил по студеному дому, никого не увидел. Перекрестился, умылся, побрился. Нашел аккуратно сложенную стопку чистого, отУТЮТЮТЮтюженного белья, хмыкнул на записку с кривыми буквами: «для сладенького фра Базилио». Переоделся, поклонился на прощанье (ему чудилось, дом молчаливо наблюдает за ним) и вышел в снегопад. Взрывались петарды, встречные прохожие поздравляли с Новым Годом. Оглянулся еще раз – в особняке с двумя шпилями окна чернели голодными зевами, из труб не поднимался дым. Заброшенная, проклятая обитель мрака. Приют скитальцев между мирами, связанных кровавыми узами. Вампиры не стали зажигать свет. Они и так прекрасно видели.

«Синие Ромашки» недавно открыли себе офис в двух шагах от собственного дома, от дома с двумя шпилями. Цены на аренду офисов всё время падали, падали, потому что никто не покупал, не покупал… И вот они решились. Представителями там работают Виго и Ксандр, им удаются все сделки, потому что они ВЛАДеют языками; иностранными. И они очаровательны. Даже без грима.

– А как ты узнал, что он – вампир?

– Да у него на лице слой тональника в палец толщиной и усы – нарисованные.

– Что вы бредите? Какие вампиры? Их не существует!

– Да, действительно, как можно верить в существование упырей?!

Ксандр со скуки нашел себе работу корректора (раз уж пост министра поблизости от жилья никто не предлагал), вдохновенно чиркал правки и ухаживал за хозяйской кошкой май-Мэдсин-Квин-Валерианой. Странно, как еще ни завёл граммофон со скрипичными концертами на пластинках и портрет Оскара Уайльда, по старой-то памяти. Валериана обладала даром смотреть на королей. Тонкий магический мир был ей знаком не наугад и не на ощупь, она жила разом во всех мирах.

Сразу у двери висело небольшое зеркало, порядком засиженное мухами. Стоял трехногий стул, вернувшийся с помойки в дом. Что-то гудело в трубах, и на кухне капала вода. Квартира отапливалась буржуйкой. Дрова в красном её зеве шипели и с треском разбрасывали искры и сажу. Облупившиеся желтые стены, хлипкие, полусгнившие оконные рамы. Вид открывался как раз на памятное место кровавого расстрела мирной манифестации гапоновцев. И здоровенную триумфальную арку. Ах, как здесь хорошо ночами!

Безлюдные улицы, брошенные автомобили. Сугробы даже на подоконниках. Вика раскапывала вход маленькой деревянной лопаткой, обитой жестью. Если бы не она – друзья остались погребены, занесенные снегами до весны. Им было лень выгребать завалы. Они, обнявшись, смотрели грустно из окон второго этажа на порхающие снежинки, а ведь могли бы вылезти и помочь. Ночью город не спал. Он продолжал проживать деятельную теневую жизнь свою. Его не касались и не волновали чьи-то безудержные всплески гормонов, словно обезумевшие муравьи с бубнами пляшут под кожей. Сейчас же, утром, в жиденьком жемчужном рассвете плавали луна и солнце. Город замер, вздремнул, ласковый чешуйчатый зверь на руках у улюлюлюлю. Шершавое толстое неполнозубое.

«В меня впитался чёртов запах кофе, и теперь любой поймёт, где я поселился».

«Ой, да кому это надо? кроме демонов. А они и без запаха тебя найдут.».

«А, может, это ты нарочно меня запугиваешь, наводишь морок?»

С белья в ванной стекала вода и барабанила по дну эмалированного тазика. Выбившись из сил думать об Ушедшем, с искаженным лицом, он бродил из комнаты в комнату, окутанный сизыми лентами фимиама, сжигаемого тут и там в керамических плошках.

Ди как-то глянул Ксандру через плечо и ужаснулся: "Драгай Лвалсиий Влдамииворчи?! О, Древние, да как тебя, с твоей моранской дисграфией, взяли корректором?!" – «Я правлю стиль, а не орфографию.»

Он медленно встал (скрипнул отодвинутый стул, глухим треском отозвались рассохшиеся доски пола, пробежал вспугнутый паук) и ушел в дальнюю комнату, где хранил чемоданчик с ампулами.

– Мне не хотелось быть вестником дурных новостей, но, мне кажется, ты должен быть в курсе, – Шу как-то замялся, сделал неопределенный жест рукой. – У нас с Ксандром был поставщик ампулок, нелегальный, конечно, но его поймали, перекрыли канал, а в последний раз там была облава, еле ноги унес. В общем, у нас на троих осталось полторы дозы. Моранцы установили запрет на экспорт. Виго тёртый калач, а мне и Ксафе несладко.

– Троих мне не снести. Вся надежда, что Вика что-нибудь придумает. А, Вик? Помоги братьям.

Ди уже открыл глаза и со скрипом отвечал на вопросы. Если бы не яркий румянец на скулах, он бы не отличался от крахмальной белизны подушек, но он нисколько не был мрачен. Смеяться мешала боль, захватившая всю левую половину груди, по диагонали – от ключицы и до поясницы и отдававшаяся в ногу.

Вика, бледно-зеленая в пупырышку, только что ни светилась от яростной жадности, тихо причитала на шипящем языке Сумеречья:

– Сбежать от меня удумал?! Прибью душу к телу медными гвоздями – будешь как жук на булавках. А если этот цирк – чтоб красными нитями притянуть к себе еще и мастера Базилио, – твои потуги даже жалости не вызовут. Ты ему БЭЗразличен – и это лучшее. Хуже – если ненавистен.

– Учи ученого. Рукоплещи себе: размазала меня по нижней границе жизни.

– Я что-то слышала про дивную флору, цветущую под арктурианским солнцем. Это очень продвинутая форма жизни, строго говоря, она не похожа ни на что земное, и они неразумны в том качестве, как понимают разум люди. Но для нас они – находка, их внутренне содержимое идентично составу людской крови. Только путь далёк и опасен. Мне понадобятся двое с половиной суток на дорогу туда. Эти милые деревца-рогульки не потерпят такого обхождения. Я думаю, стОит обсудить вопрос об интродукции этой расы где-нибудь поближе.

– Ты собралась купить целую планету? И засадить её чужеродными объектами? Да тебя на смех подымут. И где, где?

– Ну, я уже веду переговоры в системе Сердце Карла. Если не выгорит – кажется, мои идеи интересуют сириусян. Срок – неделя. Потерпите. Зато потом, железно, горя знать не будете.

***

Одна неделя, а далась тяжело.

Ксандр совсем занемог. Спал с лица, пострашнел, отощал, по частям разваливается, *баный киборг. Послали его в поликлинику. Вы представляете себе?! Это чудо идёт по зеленым коридорам в синих бахилах поверх великолепных замшевых туфлей, брюки в тоненькую полоску из дорогого материала, парфюм табачно-кофейный и кипенно-белый джемпер с тремя золотыми пуговками. Лысина, конечно, куда деваться, очочки темные носит и легкая небритость. Отстоял три очереди, никому не хамил, получил талон – никому не хамил, две дюжие бабищи с трудом выдоили из его пальца пол-трубочки, а вену вообще не нашли.

Бэз справился о здоровье Ксандра Заможского, к которому питал робкую симпатию. Вместо ответа Ди хитро улыбнулся, покосившись на дверь – изысканный и тихий пожаловал Ксандр.

– Лучше легкая смерть, чем классическая советская медицина.

– Да, кровь брали из пальца, а у бедняги синяк на пол-руки.

– Это не беда. Стою я на переходе, чихаю, слышу, желают мне доброго здоровьица. Я благодарю, оборачиваюсь… "Доппельгангер!" – с ужасом думаем мы оба. "Вы бахилы забыли снять", – а у самого в голове дикие-дикие мысли: "Моя покойная матушка рассказывала без утайки всё, что детям обычно не доверяют, но почему не упомянула, что у меня есть брат-близнец?" – а вслух: "Может быть, вас подвезти? Вы… недалеко живете?" – "Да, через две улицы." Еле отвязался от него, йожкин кот.

– Ну ты молодец, самому себе напророчил кончину.

– А тебе весело, Тень; нашу святую троицу скрючило, а ты по-прежнему бодр и нет желания вгрызться в горло постороннему в темном переулке.

Бэзил насторожился и с тоской глянул на канареечный шарфик. "Удавиться?"

– Я что шел? Приглашаю в гости на день рождения.

Вручил раззолоченную открытку, такой милый и ласковый; услышал паническую мысль Холлуорда: "а что дарить-то?"

– Мышиного цвета брюки с высокой талией и зонтик, обычный, черный, механический.

– Х-х-хорошо, – Василий Георгич оправился от угрюмой задумчивости и рассмеялся, очень вежливо, но искренно. Его одного в компании Ди ценил и уважал художник. Знал, что двум смертям не бывать, но всё равно переживал за здоровье приятеля. Знал, что он ему не защитник, но чувствовал себя спокойнее, если он был рядом. И тут Ди хлопает по коленям, вскакивает с одра и сообщает, что в "Синих Ромашках" сейчас мёртвый сезон по части камнерезной мастерской, ему нужно по делам уехать, дома – никого, а оставлять друга скучать одного, да еще, хотя тот и идет на поправку, не оклемавшегося как следует, не может, поэтому просит Бэзила скрасить время.

"Чай, кофе?" – невпопад предложил Пустослов. Ксандр, само очарование, сказал, что у него "другая диета". Сидел, освещённый полуденным солнцем, с ногами на подоконнике (естественно, он спросил разрешения и газетку подстелил) у открытого окна и кормил хлебными крошками прилетающих больших и маленьких птичек. Бэзил быстро свернул свои худ-работы, и они вдвоём пошли прогуляться по парку. Ксандр тактично облегчил спутнику мучительный выбор верной фразы:

– Нет нужды. Я в порядке. Немного сонный и слабый. Когда пройти от двери до стола, от стола – до шкафа – уже героическое путешествие.

Маленькие ухоженные руки прятались в мягких кожаных перчатках. Полувоенное, потрёпанное пальто; старые, но чистые и отутюженные брюки от жемчужного мундира. Волосы зачёсаны назад. За дымчатыми стёклами очков – просвечивающие розовым в свете солнца внимательные, умные глаза. На запястье правой руки Бэзил заметил тонкий серебряный браслет со змеиным узором и надписью готическим шрифтом, по-немецки: "Отблагодари своих вампиров".

– Мне не идет? Как я мог согласиться вступить в этот союз? Я не стал сопротивляться. Всё было в новь. Я думал, мне по силам поселить в тот мир красоту и благополучие. Справедливость. О, моя речь куда беднее мыслей. Прости, я испытываю трудность в словах, наследье Мораньи. Виго заперт там куда дольше, сильно помог мне в начале, но потом его консерватизм стал вреден.

– Я знаю эту историю.

– О. ОН тебе многое поверяет?

– О, извини, – Холлуорд стиснул зубы, чтоб не ляпнуть еще чего. Неприятно. Уши и щеки вот-вот предательски вспыхнут. На счастье, Ксандр не стал лезть ему в душу, рассеянно и кротко заключив:

– Дальнозоркому виднее.

– Я по своей воле никогда бы не принял бессмертия. Это… высшая мера наказания, это противоречит человеческой природе. Бессмертие умаляет и уничтожает любые наши доблестные порывы и стирает поступки в прах. В его кривом зеркале ты больше не увидишь своего отражения, потому что ты растворишься в собственном бессмертии, ты более ничто, ты – это оно. Мне страшно.

Едкие непрошеные слёзы набрались в теплых ореховых глазах художника.

– Ну-ну, друг мой, не отчаивайся! Подумай – каково мне? свергнутый диктатор. А Виго? Беглый каторжник…