Метаген

Тошнотворно, но талантливо. Но не сюжетом и персонажами, а манерой подачи. Филологи утверждают, что сюжет в великих литературных произведениях не главное. Главное дух, который ощущается через сочетания слов. Главное вибрации.

От прочтения данного рассказа мне стало не по себе. Я как будто бы надышался химии и осознал, что изнасиловал малолетнего ребенка в приступе неконтролируемого бреда.

Я решил избавится от тела: облил его бензином и поджёг…

Я стою, по стойке смирно, перед начальником в сером костюме и рассматриваю его тупую рожу пока он на меня орет. На мне толстовка «пивозавр» с капюшоном. Его лысина блестит от пота и света ламп.

Я думал, что сделал все правильно, но оказалось – это не так. Мой начальник сказал, что я должен был внимательно его слушать, дабы не совершать таких элементарных ошибок.

– Если у тебя возникают вопросы подходи и спрашивай, всегда! – говорит он мне очевидную вещь.

Уебок. Как он может говорить такое после того как несколько раз закрывал перед моим носом дверь своего кабинета потому что я видите ли помешал ему болтать по телефону со своей шлюхой любовницей.

***

Туалет в баре. Я сижу на открытом окне в обличии ворона и смотрю на мужика у писсуара. У него лысина и он одет в строгий серый костюм. По желтым кафельным стенам размазано дерьмо. Красные перегородки между писсуарами испачканы каплями мочи и чем-то зеленым. Как будто бы прожёванной плесенью.

Стряхнув пару раз мужчина спрятал член. Он подошел к одной из двух раковин и стал мыть руки. Взмахнув крыльями я приземлился за его спиной и снова превратился в человека. Посмотрев в зеркало перед собой он увидел меня в отражении и испугавшись обернулся.

Я повалил мужика на мокрый пол, запрыгнул на его тушу сверху и держа рукоять меча обеими руками всадил тому острие прямо в живот.

Я проделал это еще десять раз. Кровь этой твари мне пить совершенно не хотелось.

ПИСАТЕЛЬСКАЯ МАСТЕРСКАЯ

Домой я потопал пешком. Хотелось подышать так редко мною вдыхаемом свежим воздухом. Сидеть в офисе: пытка для моей заднице. Не было желания точно так же сидеть в такси или в душном автобусе забитым до предела.

По пути я заглянул в писательскую мастерскую. Она находится в подвальном помещении сдающимся под «вэйп» магазин. Создатель мастерской является его владельцем. Каждую пятницу он закрывает магазин пораньше, чтобы провести сходку писателей на которой начинающие авторы зачитывают отрывки своих романов, делятся рассказами и эссе. Они пишут на скучных работах во время отсутствия занятия, при обеденном перерыве или когда дети в школе и считают написанное ими достойным публикации в печатном издании.

– Дорохедоро переводится с японского, как «грязная-грязь», являясь при этом одним из самых чистых, в плане повествования, произведений…

Женщина говорившая это держит на руках младенца с неестественно большой головой, под глазами которого черные тени придающие младенцу зловещий вид… Малыш пялится на просвечивающие сквозь блузку дойки жирной бабы в белой рубашке и юбке до колен, любящей писать эротические истории в биззаро стиле.

Кто-то говорит:

– Кафка скучный. Он графоман. Читать его невозможно. Если бы мне предложили читать Кафку или смерть, я бы не задумываясь выбрал второе…

Я сижу на стуле и попиваю какао с одним кубиком сахара. Втягиваю вкусный дым бурля халявной жижей со вкусом сгущённого молока, которую владелец магазина (создатель мастерской) раздает как легкие закуски и наблюдаю за Тимофеем, который держит колени вместе и мнет края своей тетради оставляя на ней жирные следы от пота.

Тимофей пишет о брутальных злых мужиках, которые берут, что пожелают. Его работы напоминают Конана… Мне жалко Тимофея: его мать сошла с ума когда он родился.

Я отпил какао, смешал его со сгущеночным дымом.

Слева от меня Хант. Он как и я потягивает дым, выпуская его всеми существующими способами. Подобный результат явно достигается не без регулярной практики… Я чувствую, что Хант хочет вернуться в лес. Хочет стать кочевником, как его предки. Он просто пока сам этого не осознает. Чувак пишет свои рассказы на оленьих шкурах.

Хант создатель писательской мастерской, аналогов которой в городе нет. Не знаю что им двигало, тщеславие или алчность, но он подарил небольшому количеству творческих людей то чего им не хватало: возможность высказаться и поделится своими мечтами перед внимательно слушающей аудиторией единомышленников.

Я видел плюсы в писательской мастерской, но тем не менее я не был полностью ей доволен. Очень редко бывает, когда люди собираясь вместе и в абсолютно независимой обстановке свободно говорят о творчестве, о обо всем другом. Наверное так «в идеале» было лишь в древней Греции. В великие времена, когда Гомер написал Одиссею.

Однако, в последнее время, я ощущаю некое покровительство в мастерской, замечаю не гласные правила которые запрещено нарушать; которые губят свободу слова. Я не хотел бы оставаться в мастерской из которой выгнали Чака Паланика… Человек не должен стремится к покровительству кем-то. Человек существо самостоятельное, самодостаточное. В нем не должно быть мук, потому что человек с муками ищет избавление от этих мук и невольно может стать рабом. Но мук никому не избежать. Если раб, то только раб самого себя.

Я делаю глоток из кружки, поворачиваюсь к входной двери. Вероятно кто-нибудь кто в этот момент посмотрел на меня подумал, что я пялюсь на часы, которые висят на стене, но это не так. Я смотрел на лестницу за открытой дверью. Я заметил, что часто так делаю с недавних пор. Мне кое кого не хватает в мастерской и я все жду момента когда он появится…

– Опять ходил в свой сраный клуб? – спрашивает меня Стирол (моя сестра), которая просиживает задницу на полу перед телевизором и играет в приставку в окружении мусора из под фастфуда.

Ее недавно бросил парень и выгнал из квартиры, теперь она живет со мной.

– Заткнись. – говорю я, бросаю рюкзак на пол и начинаю развязывать шнурки на ботинках.

– Тебе же самому там не нравится, – говорит сестра, для которой мои слова очень часто пустой звук.

– Все равно заткнись…Что делаешь?

– Жру гамбургеры и играю в приставку.

–… Будешь есть столько фастфуда станешь жирной коровой и тогда о хорошем парне можно забыть.

– Заткнись.

– Я же прав.

– Все равно заткнись… У меня тут сложный момент, помоги пройти.

Я люблю видеоигры, не так давно, по ощущениям, сестра гуляла, а я играл в приставку. Я был доволен тем, что ее не было дома, однако груз ответственности, который лежал на моих плечах за сохранность ее жизни, не давал мне покоя и я не мог в полной мере насладится процессом. Я часто ставил миссию на паузу и выглядывал в окно…

Сестра играет с двумя своими дворовыми подругами. Одна в розовой курдке (младшая), вторая в черно-белой (старшая). Сестра стоит возле качелей стуча носиком кеда песок. Младшая качается. Старшая бессмысленно кружит вокруг и что-то говорит.

«Все в порядке» – говорю я себе и возвращаюсь к видеоигре.

… Через минуту жму паузу и подхожу к окну, чтобы увидеть то же самое.

***

Я вытер лезвие меча о рукав своей рубашки. Новый год бушевал на улицах. Люди не спали. Люди веселились.

Я убил человека и никто об этом не знает кроме меня и отошедшей из коченеющего тела души.

Опустив меч в ножны я говорю:

– Сама виновата.

Зачем надо было изменять?

Я не злой человек, я просто ревнивый. Разве это преступление?

Преступление то, что она нарушила данную мне клятву. Я вынес ей справедливый приговор.

Я оставил тело на том месте где она упала схватившись за живот. Глупо, я знаю. Тело найдут и вероятно моя халатность к заметанию улик аукнется сроком в тюрьме… Но я уверен в собственной правоте. Моя непоколебимая уверенность не может позволить снизойти до страха перед законом.