Знаменатель

– Я, – неожиданно признал Данька. – Потому что думаю, у тебя не все в порядке с головой. И мне не нравится, что в твоей больной башке засела мысль о моей подруге. Я считаю себя обязанным защищать ее.

Штефан, кажется, тихо засмеялся:

– Допустим, так и есть. Допустим, вы правда друзья, а я все придумал.

– Что придумал? – задал Даня тот вопрос, на который я сама хотела бы узнать ответ. – Что вообще происходит, герр Беренд?

Голос того стал слышен отчетливее, наверное, парень пересел ближе или наклонился:

– Ты хочешь от меня откровенности, но сам ничего не скажешь, ведь так? – Пауза. – Хорошо. Я расскажу тебе кое-что. Если ты в самом деле не в курсе, то просто убедишься, что башка у меня совсем больная.

– Ну же, рассказывай! – нетерпеливо поторопил Данька, а я перевела колонки на полную громкость, хотя и без того было прекрасно слышно.

– Система состоит из шести элементов. Вика – Логика. И она не представляет, что происходит. Догадывается, конечно, но не понимает до конца. И не поймет, если ей прямо об этом не рассказать. Своим ощущениям не поверит. Логика не склонна верить ощущениям, она принимает только то, что доказано.

Я нервно рассмеялась от такого странного и неточного описания моего характера, но голос у Даньки оставался спокойным:

– Логика? А ты тогда кто? Кретинизм?

– Осознание. Но я уверен, что ты и сам догадался. И у меня не было ресурсов, чтобы добраться до нее раньше. Но мой дед был русским, повезло. Я знал, где искать, однако мне стоило немалых трудов оказаться тут хотя бы сейчас. Ты же нашел ее раньше. Зачем и каким образом? Я не верю, что вы оказались рядом случайно.

– Что за бред ты несешь? – поинтересовался друг, но в интонации не звучало любопытства. – Какая еще логика, какое осознание? Кто кого нашел?

Штефан будто и не услышал его:

– Но меня интересует другое: кто ты? Ты не из нашей Системы.

– Солнечной? – несмотря на всю абсурдность разговора, Даня чувства юмора не растерял. – Межгалактической?

– Системы Знаменателя, – спокойно ответил безумец. – Но я чувствую в тебе ту же энергию, что и от других элементов. Кто ты? Другая Система? Я думал, это невозможно.

– А мне интересно, – Данька проигнорировал вопросы, – почему ты все это мне говоришь, а не Вике? Мог бы эту ересь и в моем присутствии нести. Я-то думал, ты на нее с поцелуями и удавкой кидаться начнешь.

– Она не должна ничего знать. Стать Знаменателем можно только после смерти остальных. И я пока не уверен, что она не захочет им стать. Так кто ты, Даниил?

Я услышала какое-то движение, возможно, один из них встал. А потом тихий шепот – неразборчиво, даже говорящего определить невозможно. И как бы я ни вслушивалась, сколько раз бы ни отматывала назад – ровным счетом ничего уловить не смогла. Это Штефан сказал очередную глупость Даньке на ухо, или Даня ответил нечто, после чего разговор продолжать было бессмысленно?

На этом все. Вывод простой: с головой у Штефана полный капут. Но и что-то в словах «Система состоит из шести элементов» заставляло бесконечно мысленно возвращаться к этой фразе. Я вспомнила о яростном Чон Со и тихой Лие. Штефан назвал меня Логикой. А что, если и у двух моих субличностей тоже подобные имена? А что, если они на самом деле существовали, а после смерти стали частью меня? Стали ли они и частью Штефана, раз уж он «в нашей Системе»?

Я всегда знала, что сумасшедшая, но только теперь по-настоящему испугалась этого понимания. Почти до утра я лазила в интернете по ключевым словам «система», «знаменатель», «логика», «осознание» и, естественно, ничего толкового не нашла. Потому что это были общие термины, встречающиеся повсюду. Настолько простые и привычные, что никакого дополнительного посыла обнаружить по ним было невозможно. Единственным, за что зацепился взгляд, оказалась фраза в блоге, где обсуждались достижения науки. И там некий аноним назвал Джеймса Уатта Знаменателем. Может быть в другом значении, но теперь я досконально исследовала биографию этого ученого.

Ничего необычного. Кроме того, что Джеймс Уатт отличался исключительной невезучестью: при завидных мозгах он нищенствовал, занимался мелкой подработкой и словно был обречен кануть в небытие, как и миллионы таких же неудачников. Но его жизнь изменилась в одночасье – как будто переписали. Или… дополнили. После этого он вступил в выгодное партнерство, начал заниматься исследованиями, которые потом изменили картину мира до неузнаваемости. Особенно меня заинтересовало упоминание многогранности его личности, казалось, во всем он отличался глубокими познаниями. Да и модели паровых двигателей неоднократно создавали до него, но посмотрите-ка, история человечества резко изменилась именно после его разработки! Был ли Уатт гениальнее Ньюкомена и прочих своих предшественников? А может, все дело в том, что он был Знаменателем, личностью, которая способна организовать промышленную революцию или подобное по грандиозности событие? А как же другие ученые, которые тоже в этом деле поучаствовали? Они были Знаменателями или помощниками в истории?

Все эти рассуждения имели бы смысл только при уверенности, что я не додумала детали сама для заполнения пробелов.

Глава 3. Рациональность и целеустремленность

Система образуется в момент рождения и распадается таким образом, чтобы каждый элемент развивал свое первостепенное свойство в самых благоприятных условиях.

После смерти элемент передает свою способность остальным элементам Системы, поделив на всех.

При прочих равных условиях способность выражена тем сильнее, чем дольше она развивалась в рамках одного элемента. Поэтому смерть элемента в раннем детстве или неблагоприятные для развития способностей условия плохо сказываются на итоговых характеристиках Знаменателя.

* * *

А после этого Штефан пропал. Вот уже пять дней кряду он не появлялся в институте. И я начала скучать. Все же привыкаешь к ощущению, что на тебя постоянно кто-то пялится, а чтоб уж совсем весело было, рушит дверные проемы. И без этого стало чего-то недоставать.

Ксюша уже на второй день предположила, что «дойч красава» наконец-то осознал, что тутошнюю программу не тянет, и потому решил найти своим мозгам более удобное пристанище. Она так печалилась по этому поводу, что мы снарядили старосту в деканат выяснить подробности. Оказалось, что Штефан документов не забирал, а потому вернется. Эта новость меня совсем уж нелогично обрадовала.

Но от сумятицы в мыслях спас Данька, привнеся в них еще большую путаницу. В пятницу мы ненадолго засели в баре, чтобы отдохнуть после отлично защищенной типовой, и там он вдруг спросил:

– Вик, а ты никогда не думала, что мы могли бы встречаться? Вряд ли я найду кого-то, с кем мне будет так же легко. И уж точно ты не найдешь кого-то лучше меня.

Он рассмеялся своей шутке, этим скрывая волнение, а я слегка опешила. Нет, ну это просто уму непостижимо! Я об этом столько раз думала, что уже и считать устала. Именно так должна была закончиться наша дружба, чтобы началось нечто более близкое. Это было предсказуемо, с какой стороны ни глянь. И, несмотря на всю ожидаемость, предложение прозвучало громом среди ясного неба! Так и захотелось переспросить: «Почему сейчас? Почему не раньше и не позже? А именно тогда, когда на краю моего сознания другой?» Его предложение можно было бы отнести к ревности – ведь часто бывает, что ценное замечаешь только в тот момент, когда оно ускользает. Но ведь Данька с легкостью игнорировал все мои отношения, некоторые из которых уж точно выглядели посерьезнее, чем секундный ступор, когда я впервые увидела Штефана. Так что дело не в ревности, но все равно это сейчас совсем неуместно. К счастью, я всегда гордилась рациональностью своих поступков, поэтому, вместо всех этих вопросов, ответила:

– Думала! И пришла к тем же выводам.

Данька улыбался.

– Тогда давай сюда руку. Мы оба не пожалеем.

И только вечером я окончательно поняла, что теперь все неизбежно изменится – и не факт, что в лучшую сторону. Данька поцеловал меня в щеку на прощание, а между нами до сих пор даже такого не случалось. И имею ли я право продолжать называть его Данькой, или стоит придумать более романтичное обращение? Даня, Даниил, Даниил Александрович, милый, любимый… Нет, пусть пока остается Данькой, нельзя так сразу всё менять.

Страсть между нами не могла разгореться мгновенно после изменения условий. Если мне раньше не хотелось оказаться в его объятиях, то с чего такому желанию возникнуть сейчас? И я, и Данька были людьми холодного рассудка, а для подобных индивидуумов романтические всплески нетипичны. Такие, как мы, обычно выбирают не по принципу «на кого встало», а лучший из доступных вариантов. И если уж мы обнаружили подходящий, то вряд ли разбежимся из-за мелочи. Все предыдущие отношения я рвала легко, как только убеждалась, что мне без человека удобнее, чем с ним. А с Данькой это невозможно, потому что вот уже больше двух лет нам вместе очень комфортно.

Мама, услышав известия об изменениях в моей личной жизни, распетушилась донельзя. Неистовствовала от радости и даже не пыталась это утаить. Тут же позвонила отцу на работу и обеим сестрам, чтобы ввести в курс дела. И хоть тети мои Даньку никогда не видели, но очень сомневаюсь, что не знали до сих пор о его персоне во всех подробностях, как и о материнских надеждах. Мама в перерыве между звонками только сказала мне:

– Викуль! Ты за него держись! Даже если тебе когда-то покажется, что можно найти лучше, помни – тебе кажется!

Тут даже спорить было не о чем. Когда-нибудь я стану гениальным изобретателем кибернетических механизмов или запилю диссертацию на тему «Стимуляция самовоспроизведения ИИ в условиях дикой природы». И вместе с тем – или вместо того – могу захотеть спокойной семейной жизни. Желательно, счастливой. Желательно, с человеком, который без труда обоснует актуальность темы диссертации или сходу увидит ошибку в схеме кибернетического механизма. То есть желательно с Данькой. А уж если не захочу, то никто меня принуждать не станет.

В попытке проникнуться романтикой окончательно я открыла списки имен и попыталась определить, к какому лучше подходит отчество «Даниилович». Но в нежнейшую эйфорию так и не впала. Скорее всего, только потому, что имя у моего парня было не самым удачным с этой точки зрения. Хотя, если разобраться, то «Штефанович» – намного хуже. Утешилась мыслью, что «Виктория Романова» звучит превосходно и для титульника диссертации, и для таблички «главный ученый проекта». На этом успокоилась и отправилась спать.

В понедельник к обеду институт разделился на два лагеря: восторженных поздравителей и тихих завистников. Я и до того момента понимала, что многие девчонки втайне надеялись, что Даньке осточертеет строить из себя монаха, и он наконец-то определится. Он и определился, вот только надеющихся особ его выбор не устроил. Я же с гордо поднятой головой наслаждалась, ощущая на себе мимолетные взгляды ненависти. Ведь именно они и подтверждали, что я приняла верное решение.

Наша же группа отрывалась по полной – там чуть ли не с первого курса ожидали чего-то подобного. А теперь даже кричали «горько!» В общем, вели себя не как умные люди, а как среднестатистические гуманитарии. Мы же с Данькой поддавались их настроению и целовались – без порнографических подробностей, но все же. И это было весело и приятно. Даже преподаватели на семинарах чуть чаще улыбались, вероятно, тоже заряжаясь от общей атмосферы приподнятым настроением.

Все мои предыдущие переживания оказались напрасными. Над собой не пришлось делать никаких усилий – я и до того постоянно находилась с Данькой рядом. А теперь, когда он держал меня за руку, привычная близость не могла стать неприятной. И казалось, он тоже ловил кайф от того, какими глазами нашу парочку провожал один из моих бывших. Кстати, с тем я давным-давно рассталась как раз из-за необоснованной ревности к Даньке – так пусть же не скулит, а радуется, что оказался прав!

Господин Штефан Беренд же изволили явиться в институт только в среду. Я не сразу заметила его присутствие, потому что со смехом вырывалась из объятий Даньки, которому приспичило именно в такой позе объяснять, почему я обязана вступить в секцию по политологии. Он этот вопрос поднимал уже несколько раз за последний год, но теперь посчитал, что аргументов стало больше: девушка должна его поддерживать не только в радостях. На секции, судя по его рассказам, царила невероятная скукотень, но его персону туда записали фактически силой и не отпускали. Ведь после его ухода разбежались бы остальные участники. Но я даже при возросшем количестве аргументов все равно не соглашалась. Лучше уж ждать его в библиотеке, чем строить из себя любителя подискутировать на политические темы.

И как раз в процессе этих уговоров я увидела, что Штефан стоит рядом и смотрит на нас. Так же внимательно, как до своего непонятного исчезновения, но без тени эмоций. Если он все-таки маньяк, то пусть знает, что теперь ко мне пути перекрыты! Если же сексуальный маньяк – тем более. Получается, что предложение от Даньки прозвучало в самое нужное время.

Но по поводу его интереса ко мне я наверняка ошиблась. Штефан смотрел пристально, будто что-то прикидывая в уме, но без малейшего раздражения. Как если бы он был исследователем, а мы – подопытными свинками. Неужели он на самом деле свято верит в некую Систему и относится ко мне как к ее элементу? И все его любопытство только тем и ограничивается? Естественно, я не стала рассказывать Даньке о записанном и подслушанном разговоре. Его мнение и без того было понятно, но вот сдавать свои методы слежки я пока не собиралась – авось еще пригодятся.

Штефан кивнул нам обоим, а потом развернулся и громко обратился к остальным:

– Предлагаю в эти выходные собраться у меня! Отметим… что-нибудь.