Ромашки для королевы

– Да уж, не могу не согласиться, речь все же о моем отце, – куда более охотно кивнул гном. – Но где нам искать силу? Настоящую, для боя там, для магии, чтоб ведимов, как вы зовете гнилых вдыххров, на все головы укоротить?

– Не знаю, – горько вздохнула Эриль. – Мы оставили ларец ордену, башня его в диких лесах на границе нынешней Леснии и гор, где проходит Стена. Если точнее, это стык границ Эрхоя, Леснии и дикого леса у Стены. Крепок ли орден – мне неведомо, от них никто не приходит уже сотню лет. Возможно, тропу нащупали и отрезали ведимы. Прежде их проведывал тот, кому очень трудно заступить дорогу, он единственный из эльфов, кто помнит древнюю войну и умеет одолевать ведимов, и не только их. Но увы, его нет с нами уже пять сотен лет. Это пугает.

– Учите, надо найти вашего эльфа престарелого – найдем, а до страхов мне нет дела. – Энергично потребовал гном. – И учтите, мне надо много внимания уделять, я до дела жадный.

– Всё мое время – ваше, достойный гном, – поклонился с улыбкой Лоэльви. Школой людей станет заниматься Эриль.

– Отлично, – согласился гном, высверливая взглядом дырочку во лбу своего нового учителя. – Вот и начинайте. Мои пять лет уже пошли, а время дорого. Может, папаша там деду бороду выдрал, а я и не знаю.

О худшем гном предпочитал не думать. Потому что очень боялся не застать дома ни деда, ни прадеда. Он знал, насколько оба против любых и всяческих скороспелых решений, а уж войн – особенно. И совершенно не понимал, как могли загреметь барабаны при живом дедушке. А если ведимы уничтожили деда Збыра, лучшего гнома на всем свете, а после свалили и это на людей – вот тогда многое понятно. Такое могло довести отца до крайнего и неконтролируемого гнева. не только отца – весь подгорный народ. Особенно при условии, что побег наследника сочтен похищением… А может, и его самого числят погибшим?

Рыжий нервно фыркнул, отстегнул бесполезную секиру и решил учиться с полным усердием.

* * *

Король эльфов шествовал через огромную главную залу старого дворца.

Древняя архитектура завораживала даже его пресыщенный взгляд красотой забытой гармонии света, цвета и формы. А еще – звука. Покинутый дворец поет, даже эхо в нем – произведение искусства. Главный зал шумит многозвучными летними ветерками в листве, шелестит травами и звенит тихонько скрипками кузнечиков.

Зал лугового полудня огромен, некогда здесь шумели балы. Зеленый мрамор и теперь не обнаруживает ни единой трещинки, морщиной метящей его возраст. Не помутнел, не утратил глянца. Выглядел живой зрелой травой, покрытой утренними росами. От самого пола лозы свивались в колонны, они же взбирались по стенам прихотливым узором, меняющимся от малейшего движения так, словно ими играет ветерок. Прозрачные облака купола каждый день выглядели по-новому и ткали узоры, возбуждающие воображение. Водопады шептались с мраморными девушками и рассказывали им что-то очень приятное и приватное, судя по лицам красавиц. И шепот воды тоже – день ото дня иной, самые древние эльфы его понимают и слышат в звучании струй музыку.

Теперь так не умеют строить. Прежние мастера ушли, а их талант не привился новым. Те глупые эльфы еще умирали. Сами! Иногда – в нелепых войнах чести. А чаще – по куда более абсурдным причинам. Например, строитель дворца Закатной чаши полюбил женщину людей и не перенес ее смерти. Смешно и глупо!

Отец, безусловно, принял самое верное в своей жизни решение, когда огородил мир эльфов Стеной, дабы исключить для своих подданных сами причины к мыслям о невозвратном. Вечные так редко создают семьи, что воевать за расширение страны им не приходится. Зато Стена отменно защищает от любопытства соседей, живущих унизительно мало. От людей и гномов, грязных и диких. Всё время стремящихся украсть знания, позариться на золото или камни… что там у них еще в цене? Впрочем, не важно. И теперь волей короля – навсегда страна заперта и огорожена. заклятие запечатано королевской кровью и никому не преодолеть его.

Лэйлирр бросил короткий взгляд в одно из зеркал.

Он, именуемый Гласом истины и Указующим перстом судьбы, редко бывал в замке отца. Лэйлирр рассмеялся – странное воспоминание! У короля нет предков, он – начало рода и его основание. Когда-то началом и основанием был Лиррэль-а-Тэи, а теперь имя это не просто забыто – оно под полным запретом. Ибо нет никого выше и знатнее Первого гласа. Лиррэль правил страной с того дня, как эльфы ступили в эти земли: он был всегда и создал страну и ее законы. Коварный, умный, непостоянный и очень опытный, – таким его помнил сын. Когда позволял себе помнить, само собой. Когда это казалось полезно или занятно. Наедине, в тихом тайном месте размышлений. Там он позволял себе и большее. С ярким и непроходящим восторгом смаковать день, когда стал взрослым. Ибо дети бессмертных королей – вечные принцы, недоросли без счета веков. Он прервал неправедный обычай. Отцу это стоило не только короны, но и головы, иначе трон не добыть.

Зато теперь Лэйлирр-а-Тэи шествует по древнему дворцу как господин. Единственный и полновластный. И его слово решает судьбу любого подданного. Свита движется за королем в немом подобострастии. Каждое движение выверено, каждый жест исполнен почтения и оттренирован бессчетными веками.

Он возвел почтение в ранг добродетели. И доказал, что в замкнутом мире за Стеной надо быть добродетельным, надо искренне и глубоко любить короля, чтобы вечность не стала проклятием. Не осознавшие мудрости и силы его законов расстались с жизнью. Но смерть – не самое страшное. Он доказал и это, не дозволив казни Орильра. И сегодня прибыл в древний заброшенный дворец, чтобы свита очередной раз вспомнила, что вечность – для некоторых настоящее проклятие. Непосильное.

Пять сотен лет назад он стал зваться Первым гласом.

А мерзавец, вернувшись из очередного запрещенного путешествия за пределы Стены, очень спокойно кивнул, выслушав новость, и с легкой, едва уловимой, насмешкой посоветовал исполнить весь ритуал восшествия на трон. Дело было в библиотеке нового дворца. Еще не законченной, но и там наглец быстро нашел и принес древний свиток с начертанным законом, который никто не помнил. Встряхнул, сдул пыль на камзолы советников и зачитал вслух на безупречном древнейшем.

Подлец получал немалое удовольствие, намекая, что сохранил свою память нетронутой во все века страны Лирро. Еще бы, он такой – один… Каждый брак эльфа стирает часть прошлого, меняя сознание. Каждая смена рода занятий – тоже. А еще есть усталость, за которой приходит магический сон, подобный во многом человеческой смерти. Тело во сне омолаживается и освобождается от шрамов и болезней, а душа возвращается к состоянию младенческой простоты. Вечность давит и порабощает своей безмерностью, она непосильна, и в сон уходили все. Отец двенадцать раз, выходя из сна забвения, объявлял новых королев, забывая прошлое начисто. А мерзкий Орильр пережил всех и не уставал, не забывал, не кланялся.

Древний свиток, как ни смешно признать, давал ему право отказаться признать королем Лэйлирра-а-Тэи, надевшего чужой венец власти. Забытый закон, основанный на древнейшей магии самой природы эльфов, гласил: «Королем признается тот, кто создал страну, и если злая судьба унесет в небытие создателя, следует начать всё с начала. Выбрать место, привести народ, соединить помыслы вечных и дождаться их приглашения править».

Лэйлирр ждать не стал. И уводить народ в новую страну – тоже. Куда проще перенести столицу в пределах той же страны да выбрать новых советников. Покладистых, готовых верным образом соединять помыслы. А проклятый свиток, кстати, сделать недоступным для подданных.

Конечно, стоило бы и Орильра отправить вслед за прежним королем. Но подлинное удовольствие – не одно мгновение торжества, изредка и блекло оживающее в воспоминаниях. Истинное наслаждение – оно длится.

И потому уже почти пять веков он наведывается в древний заброшенный замок. И спрашивает отступника, готов ли тот склониться перед королем, тайно мечтая об очередном отказе. Впрочем, подонок умудряется подпортить и это совершенное удовольствие. Лэйлирр нахмурился на мгновение, вспоминая, какую казнь изобрел для непокорного пять десятков зим назад, во время предыдущего посещения пленника. Кажется, что-то очень простое. Ах, да – голод и тесноту. Король усмехнулся, глянул на своего младшего советника, предложившего нужный свиток. Услужливый мальчик, далеко пойдет. И теперь его пояс наверняка отягощен двумя-тремя древними пергаментами. Когда Лирро была молодой землей, здесь жили бурно и казнили изобретательно. Да и людские и гномьи обычаи записывали все, даже самые, как тогда говорили, дикие и бессмысленные.

Советник понял взгляд по-своему и изогнулся в глубоком поклоне.

– Высочайший останется доволен, смею надеяться. Этого червя вчера извлекли из заточения, чуть отмыли и доставили в зал Синего заката. Я позволил себе недозволительную дерзость и распорядился, чтобы его поместили в камин.

– Оригинально, – рассмеялся король. – прямо в камин?

– Извольте сами взглянуть, – скромно кивнул советник.

Лэйлирр миновал высокую дверь, созданную из полупрозрачной золотой вязи лилий. Узор ковки жил и дышал, а цветы, как и пять веков назад, смыкали лепестки вечерами и распускались снова к утру. Никто не ухаживал за дворцом, но на золоте не лежала ни единая пылинка! Король чуть нахмурился. В новом дворце пыль – это буквально проклятие, она всюду.

Коридор северной галереи, всегда прохладный, темный и наполненный дыханием зимы, льдисто блеснул и лег под ноги черным мрамором в искрах снежинок. Король ускорил шаг, впереди уже приветливо распахнулись двери каминного зала. Синего до черноты, как небо над отстоявшимся брусничным морсом позднего заката.

Камин полыхал живым огнем, отгоняющим холод. Огромный – король уже забыл, как он велик! Дрова выложены полукругом, вдоль решетки, а каменная площадка в центре пуста. И достаточно велика, чтобы прикованный там коленопреклоненный пленник мог жить. Дышать обжигающим легкие огненным воздухом, слышать запах собственных паленых волос и все же – жить. Как приятно, что ему до сих пор не захотелось поклониться! Борьба так оттеняет скуку жизни! Вечную, неизбывную – истинно королевскую скуку.

Король уселся в кресле у огня и рассмеялся снова, подбросив пару поленьев, и взялся рассматривать того, кому сегодня он выберет новую казнь.

Пять веков упрямства превратили рослого и сильного Орильра в нечто, с трудом опознаваемое, как эльф. Шрамы на лице – старые, это было в самом начале, когда казалось, что сломить его будет просто. Остатки спаленных в каминном жаре грязных волос поседели тоже давно, века два назад. Тогда бывшая жена этого ничтожества стала новой пассией короля. Здесь, в этом замке, в зале Весеннего рассвета. Красивая, довольно молодая по меркам вечных и неспособная долго грустить. Король улыбнулся. Не просто красивая. Она и до сих пор не знает отказа у тех, кого присмотрела для своих забав. А тогда… Да, скучно не было. Ни ему, ни Нильэсе. Ей понравилось управлять страной с вышитой золотом королевской подушки. И бывшему мужу она доказывала это охотно и весело, честно пожаловавшись новому возлюбленному – прежний слишком стар и донимал ее своими малопонятными воспоминаниями. Умный эльф – это невыносимо скучно, не умеющий петь – и того омерзительнее. Тогда Орильр сидел в кресле всю ночь, его отмыли и одели, в полумраке выглядел он вполне здоровым, лучшие мастера старались ненадолго вернуть пленнику прежний облик. А выпившая больше обычного женщина кричала, смеялась, рассказывала то, что не принято говорить посторонним.

Лэйлирру тогда показалось ненадолго, что проклятый эльф все же уйдет в сон забвения и проблема старого свитка решится – никто не будет помнить того, что в нем написано. А тем более того, что осталось не написанным и отягощает память лишь одного существа, присутствовавшего при самом пророчестве. Когда прежние советники покинули мир живых, а этот мерзавец висел в самом буквальном смысле между жизнью и смертью в пыточной камере, он умудрился очередной раз посмеяться над королем.

«Неправедный король погубит страну, так предрешено, – сказал он, пытаясь улыбнуться своими разбитыми губами. – Неужели не видишь, что Лирро умирает, уходят знания, и твои подданные все чаще добровольно уходят в сны забвения. Можешь убить меня, но древнего миропорядка тебе не изменить. У новой страны будет иной король». Тогда Лэйлирр поклялся не предавать подлого насмешника смерти. Даже самой трудной. А упрямец обещал не облегчать королю задачи, признавая его власть. Потому что если все эльфы Лирро склонятся перед самозванцем, он станет почти королем, и проклятие существования под его властью уничтожит род вечных.

Король усмехнулся.

Тоже, нашелся спаситель соплеменников! Никому его жертвы не нужны, упрямство нелепо и напрасно. Эльфы действительно куда чаще уходят в сон теперь. Что с того? Только то, что этого самого Орильра никто не помнит, кроме свиты короля и дворцовой службы пыток. А сейчас, проведя немалое время в жаркой топке камина, и сам он себя не осознает.

Эльф действительно был в беспамятстве.

Лэйлирр недовольно обернулся к младшему распорядителю пыточной службы. Тот расторопно кивнул и взялся за дело. Над камином раскрылся ледяной цветок каменного полога, и прохлада спустилась в зал легким влажным туманом. Король с презрением смотрел на тело упрямца. Такого не назвать даже тощим – просто скелет, обтянутый серой старой кожей, утратившей в сыром мраке подземелья обычные цвет и гладкость.

Через редкие прутья верхней части каминной решетки к пленнику протянулся черпак на длинной ручке, вода выплеснулась из него на седую голову. Потом снова – на спину, сухие плечи, затылок. До тех пор, пока тлеющее тряпье на костях не зашевелилось. Мужчина попытался еще плотнее сжаться в комок как можно дальше от окружающего со всех сторон пламени. Тяжело облокотился на бессильные руки, сжигая кожу ладоней, попробовал поднять голову. Не вышло, и он просто повернул лицо в ту сторону, откуда доносился знакомый смех. Жадно напился из подсунутого снова черпака и стал щуриться, с трудом разлепляя гнойные веки, вынуждая отвыкшие от света глаза смотреть. Когда-то – король еще смутно помнил это, – глаза были зелеными. Теперь неопределенно мутными и темными, словно лиственная зелень их взгляда перегнила и состарилась в каменном мешке темницы. Весь этот Орильр – сплошная гниль. Так и должен выглядеть поверженный враг.

– Рад новой встрече, – улыбнулся король. – Ну, не передумал?

Пленник не стал тратить силы на ответ.

Не передумал, и так понятно.

Лэйлирр обернулся к советнику, поманил пальцем, заранее радуясь развлечению. Мальчик вышел из сна всего-то лет сто назад, и новая жизнь ему вполне нравится. Он быстро поднялся до высокого места при дворе вечного короля и ценил расположение хозяина – искренне, глубоко и жадно. Память не обременила его глупостями вроде гордости или родовой чести. Только законами выживания при дворе. И он освоил их отменно. Вскочил, подбежал, упал на колени, радуясь возможности услужить и снова оказаться самым полезным, расторопным и умным, очень нужным королю. Достойным награды.

– Извольте изучить, – руки чуть дрогнули, передавая тонкие листы пергамента. – Пытка водой.

– Было, – недовольно нахмурился король. – Нормальные существа от этого сходят с ума, а у некоторых его от рождения, по-видимому, нет. Дальше.

– Рассветная зелень…

– Было, – почти сердито перебил король, не слушая подробности.

Всё же малолетки, пусть и услужливые, – ничтожны. Мог бы изучить записи о наказаниях за все пять веков, но поленился. Выскочка. Пленник закашлялся, и король нервно сжал подлокотники. Когда этот мерзкий тип разучится смеяться? Ведь ни малейших поводов! Хоть бы раз попросил о смерти, ведь не может он переносить свое состояние легко. Там, на раскаленном камне, невыносимо находиться. Одно лечение ожогов, при всей выносливости эльфа, лет на пять растянется. И то – при нормальном питании и уходе, в присутствии настоящих магов старой школы. даже он, король, вынужден терпеть нескольких, кому же приятно болеть? Непокорные твари, недостойные внимания. Хорошо уже то, что он выселил их из столицы и приручил. Некоторых можно приручить. У них есть то, что боятся терять, – вот хотя бы дети.

– Осмелюсь предложить еще один вариант, – дрогнувшим голосом тихо шепнул мальчишка. – «Черная оса…»