Костёр
Трещал огонь, съедая жаром сучья.
Летели искры, пепелом – зола,
Текло лицо, воняли плотью кости,
Но вечная душа была жива.
Не крик, не вопль, а весть освобожденья
От плоти и от тьмы, и от тюрьмы.
– Какая женщина, – шушукались в совете.
– Кто же донес?
– Не знаем. Но не мы.
То утро было хмурым и печальным.
Крик ворона, меж посвиста пичуг.
Трепались, как знамена на флагштоке,
Рекламные растяжки: «Всем свой срок!
Вы все там будете. Лишь с тем различьем:
С наличностью кто, кто с безналичьем.
И всем заступницей, вам выступит душа.
А что за нею? Грош иль ни шиша?
Пока не поздно, прямо спозаранку,
Ждем вас в лицензионном банке.
Пусть будет грош, иначе – ни шиша.
Кому нужна душа, что без гроша?».
Высок костер. Высок и сам помост.
Подняться выше – только выше звезд.
И полетела ввысь. Остался крик.
Палач был не жесток, но в суть проник.
Он денег не просил, и мог бы сам
Помочь уйти лазоревым глазам,
Что с Солнцем говорили на Рассвете,
Тем, что смотрели в мир как дети,
Читали Звезды, верили Весне,
Летать могли при пахотной Луне.
– Заплатят за бессмертие души, -
Он передал.
– Души не дам. Верши.
Мне все перенести достанет сил.
– Храни вас Бог!
Звон стали известил, что на порог,
Ступила падшей грешницы нога.
Крестился всяк, кто сам вкусил греха.
Молился за себя, не за нее.
У каждого, свое житье – бытьё.
Стонал огонь, ныл, плакал, завывал.
Крик жизни стих, а пепел догорал.
***
Черна смола от углей бересты.
На пепелище, после праздной суеты,
Нет никого. Поземка лишь да сор,
Что нанесло с угла, где мусорный котел.
Вот тонкий столб стоит, замотанный в тряпье.