Фальшивая убийца

– Ворона?! Да ей плевать, кто ты такая, раз хозяйка приказала на работу взять! Слово Владимировны – закон!

– Но настоящую горничную видели охранники у ворот.

– Ой! Да разглядывал ее кто! Серая шубка, голубая шапка. Никто и не вспомнит! А потом привыкнут. Охрана-то, кроме Сашки, почти в доме и не бывает. Это он все к тетке бегает…

Я откинулась на пушистую мягкую подушку – не удивлюсь, если внутри нее настоящий гусиный пух, – и посмотрела на потолок.

Два дня я не могла себя заставить взять из денег мебельной мамаши даже цент. Эти деньги для меня воняли. Как взятка, как откупные, как Иудины сребреники. Я не искала новое жилье, ночевала на комковатом матрасе, разложенном на полу в крошечной комнатке Марины, и от бессилия и неловкости не могла заснуть. Да, я взяла конвертик с долларами. Да, я поддалась. Уговорила совесть… Но так страдала! Что просто не могла заснуть… И мечтала поскорее вернуть долг. Доказать, что справлюсь без подачек…

И вот что-то произошло. Что? Чудо? Застывший в сугробах город решил подарить передышку влюбленной в него провинциалке? Дал шанс на выживание? Но…

– Людмила, а у вас тут прислуге жить разрешают?

– Где? В этих комнатах?

– Да.

– Конечно! – поняв, что я поддаюсь на уговоры, воскликнула девушка. – Племянница Шмаргуна из Белоруссии тут три года жила! Она на заочном училась, квартиру не снимала – деньги матери высылала – и жила в соседней комнате. Я ж говорю, не работа – блеск! И работа, и жилье, и кормят! Лида Ивановна никогда куски считать не будет! Тут сплошь нормальные люди, не жлобы какие-то!

Я опять откинулась на подушку, посмотрела в потолок и улыбнулась. Неужели нечаянно может сбыться мечта? Четыре дня я буду ходить по этому замку в мягких серых тапочках, сбивать пушистой щеткой пыль с книжных шкафов и статуэток, вечерами слушать великосветские сплетни в кухонном исполнении, а остальное время – писать. Запираться в уютной светлой горенке на четыре дня и – сочинять роман. Сюжет, кажется, у меня уже появился. Закрутившийся вокруг самой писательницы в сырой и снежный декабрьский день…

Так вполне бы могло быть. Если бы не одно но. Конверт с письмом и вложенными в него фотографиями, которые надо было отдать.

Непонятные люди

Высокий сутулый мужчина с нескладными ногами серой цапли откинул желтоватую простыню и поднял на меня глаза:

– Это ваша сестра?

Рот наполнился горьковатой слюной, я ее тягуче сглотнула и сказала правду:

– Нет. Это не моя сестра.

Алина Копылова, чье лицо я так хорошо изучила по фотографии в паспорте, не была моей сестрой. Мы даже не были знакомы. Широкие, как у пловчихи, белые плечи и матово-белое лицо покойницы не несли на себе следов аварии. Нельзя было сказать: «Алина как будто уснула», смерть уродлива и не к лицу человеку, но черты девушки не обезобразились. Словно она не успела понять, чем грозит выехавший на тротуар огромный автомобиль.

Он ударил ее в спину? Алина погибла мгновенно, не успев ощутить страха?

Сутулый длинноногий патологоанатом в зеленом хлопковом костюме задернул простыню-штору и протокольно буркнул:

– Вам плохо? Может быть, ватку с нашатырем?

– Нет, нет, спасибо, – промямлила я и, пошатываясь, побрела к выходу из приземистого одноэтажного здания на воздух.

Специфический запах – смерти или формалина? – тащился за мной следом, и, кажется, впервые в жизни я пожалела, что не научилась курить. Дымная вонь горящего в бумажной обертке табака была бы предпочтительней сладковатого аромата смерти…

Я вышла на крыльцо, прижалась спиной к деревянной балке, удерживающей навес, и долго, разглядывая плавные изгибы сугробов, дышала полной грудью, изгоняя дурноту и запах тлена.

На верблюжьих спинах сугробов играло солнце, метель к утру улеглась, все вокруг было свежим и праздничным. Совсем как в детстве. Новый год: подарки, елка, какой-нибудь коллега папы в одной и той же – из года в год – голубой шубе с пушистой оторочкой, пышной клокастой бородой и мешком «подарков». Стихи про елочку, Снегурочку или снежинки. Шоколадка от профкома и подарок, который я давно самостоятельно разыскала на антресолях…

Чудный праздник Новый год. Особенно если сугробы на улице свежие и мусор припорошен…

Воспоминания детства помогли избавиться от наваждения: белое лицо под шторой-простыней. Я достала из кармана шубки сотовый телефон и нашла номер Люды.

– Алло, – сказала тихо и бухнула без подготовки: – Это Алина.

– Точно? – просвистела моя новая подруга.

– Абсолютно.

– Тогда езжай в Клин. Я тебя прикрою.

Сегодня утром в Непонятный Дом пришло известие – хозяйка и Клементина задерживаются. Ночная метель широким фронтом ушла на запад и запорошила половину Европы. Самолет из Германии, на котором летел сын Вяземской, сел в Санкт-Петербурге, и Ирина Владимировна с Вороной остались в городе дожидаться его возвращения. Людмила, воодушевленная моим согласием работать, буквально насильно надела на меня свои трикотажные брюки (ремень пришлось утянуть в поясе на два размера) и черные кроссовки с парой шерстяных носков.

– Тебе все равно сюда возвращаться, – убеждая не артачиться, приговаривала она. – Зачем таскаться по снежной каше на шпильках? Одевайся теплее и дуй! До их приезда сто раз обернешься.

Ехать в Клин я решила утром, после того как узнала о задержке Вяземской. Сидеть в чужом доме и дожидаться непонятно чего было довольно мучительно – многие не очень приятные мысли лезли в голову, я попросила Сашу довезти меня до улицы, где расположен морг судебно-медицинской экспертизы, и позже, если все подтвердится, собралась в Клин.

Зачем?

Первую причину я уже назвала. Чтобы не сидеть без дела и не изводить себя мыслями. Вторая причина была производственного характера. Судьба незнакомой девушки, ее гибель поразили меня нелепостью. Я захотела узнать об Алине больше и… чем черт не шутит?.. Газетный читатель любит подборки статей с названиями вроде «Смерть на пороге новой жизни». Реальные трагедии всегда вызывают нездоровый интерес у публики, это аксиома.

Так почему не попробовать? Не поехать в Клин, не узнать о жизни девушки, оборвавшейся так внезапно и страшно? Алина сирота, в ее судьбе уже случались трагедии, не исключено, что история ее жизни заинтересует читателя.

Съездить в подмосковный город и разузнать подробности лучше, чем сидеть взаперти и размышлять о своих скорбных делах. Под лежачий камень, как известно, вода не течет.

Забирать с собой сумку с Алиниными вещами я, разумеется, не стала. Взяла только паспорт. Родные девушки приедут забирать тело из морга, и сумку я привезу туда. Так будет лучше, чем являться к чужому порогу с баулом мертвой в руках…

Я отлепилась от деревянной балки крыльца и, по щиколотку завязая в снежной крупе на еще не убранных тротуарах, потащилась к автобусной остановке и дальше к метро. Хорошая погода немного уравновешивала мрачное настроение, кроссовки Людмилы оказались удобными и нескользкими, я благополучно добралась до Ленинградского вокзала и успела на тверскую электричку, проезжающую Клин.

Народу в вагоне было немного, я села на полностью свободное сиденье и, безразлично покусывая теплый чебурек, уставилась в окно. Миссия, которую я добровольно взвалила на свои слабые девичьи плечи, уже не казалась легкой. Трусливые мыслишки начали одолевать. Я не была прожженной журналисткой и не испытывала мазохистского удовольствия от предстоящей встречи с родственниками Алины. Вдалеке от дома, в который я везла печальную весть, все представлялось простым и разумным – прийти, сказать, узнать побольше об Алине и откланяться.

Сейчас я думала об одном: «Боже, сделай так, чтобы дверь в квартиру Алины мне не открыла седенькая бабушка! С добрыми морщинками, слабым сердцем и подслеповатыми выцветшими глазами, видевшими столько горя! Дай, Боже, встретить в том доме крепкую уверенную тетку далеко не преклонных лет…»

А встречаться с учительницей Жанной не очень хотелось. Ее письмо оставило неприятный осадок. Я чутко отношусь к эпистолярному жанру, к способу подачи мысли и порядку слов. Послание бывшей одноклассницы показалось мне неискренним, заискивающим.

И фотография с двумя девушками. Растерянное лицо Вяземской и склонившаяся к ее плечу узкая лисья мордочка Жанны… Она мне тоже не понравилась. Я сама еще недавно была заводилой-отличницей и прекрасно знала, откуда берутся эти лисы… Они берутся из троек на выпускных экзаменах, из интриг, обеспечивающих место рядом с готовой подсказать отличницей, из шпор и списанных задач. «Ты мне поможешь, а, Алиса? Я эту алгебру ни в зуб ногой…»

И я почему-то не могла отказать. Бармалею моя помощь требовалась только на сочинениях – в точных науках он любому фору давал, – я выручала половину класса и однажды (стыдно вспомнить!) совершила форменный подлог. Наш одноклассник Витя Савельев шел на медаль, вопрос о ней решался на годовой контрольной по физике – пять или четыре. Пан или пропал.

И Витька таки пропал. Подошел ко мне на перемене после контрольной и, бледнея на глазах, шепнул:

– Алис, я, кажется, того… Запорол контрольную.

– Как? – быстро спросила я.

– Забыл единицу перед шестеркой в ответе поставить. У всех в ответе шестнадцать, у меня – шесть.

– Уверен? – обеспокоилась я.