Садовник для дьявола

– Хорошо, – улыбнулась бизнес-дама. – Мне будет тяжело, но я постараюсь, Надежда Прохоровна.

Фу-ты ну-ты, ножки гнуты! Воспитанная. Как Софа. Та тоже не сразу к нормальному общению переходит.

У дальнего угла торца стороны сторожки стояла большая крашенная зеленой краской бочка для сбора дождевой воды, которую так любят комнатные растения.

Елена, обогнув домик, осталась на углу, лишь протянула руку вперед:

– Там. Гену нашли там, между бочкой и окном, – приложила согнутый указательный палец под нос – как будто от промытой дождя – ми газонной травы все еще шел запах крови ее мужа – и осталась стоять на плиточном пятачке у крыльца сторожки.

Софья Тихоновна опасливо вытянула шею и тоже дальше не пошла.

Надежда Прохоровна осторожно обогнула бочку: почти к самым ее бокам подступали колючие кусты крыжовника, высаженного вдоль забора, что отделял участок от соседских территорий. В образованном посадками уголке росла уже довольно высокая молодая вишня; как Денис разглядел лежащее за углом, за бочкой, тело – совершенно непонятно.

Наверное, этот же вопрос задали себе и милиционеры: что в шестом часу утра понадобилось садовнику за домом? Почему он за угол свернул? Зачем?

Скорее всего, он ответил что-то маловразумительное. Милиционеры словам не поверили и увезли садовника с собой.

Аккуратно обходя участок дерна, где три дня назад лежало окровавленное тело, Надежда Прохоровна прогулялась вдоль дома, заглянула в окно.

Сквозь чисто вымытые стекла виднелась комната, где теперь жили Вася и Лида Игнатенко. Их вещи лежали и висели повсюду – на стульях, на одежных плечиках, – в углу возле кухонной перегородки скучал приличный новенький телевизор.

– Интересно, – пробормотала баба Надя и повернулась к замершей Елене, к молчаливой Соне, – что здесь делал Гена? Ночью.

– Сама не понимаю, – оторвав палец от верхней губы, призналась новая архитекторская вдова. – У нас разные спальни – Гена храпит, – я не слышала, чтобы он выходил. Меня и утром-то еле разбудили.

– Еле разбудили? – попросила уточнить сыщица Губкина.

– Да. Я никогда так крепко не сплю, обычно просыпаюсь от малейшего шороха.

– А остальные?

– Вера Анатольевна тоже спала крепче обычного. Таисия ее носом в щеку растолкала, раньше только тявкнуть хватало.

– Сима, Катя, Павел? – четко, одними именами оформила вопросы сыщица.

– Надежда Прохоровна, – неожиданно улыбнулась Елена, – упаси вас бог назвать в лицо Катарину Катей. Она укороченного обращения терпеть не может!

– Да ну? – не слишком озаботясь, пробурчала бабушка.

– Не надо обострять. Пожалуйста. Мы тут и так на нервах все.

– Хорошо. Так когда проснулись остальные?

– Первой, как вы поняли, встала Вера Анатольевна. Потом, к счастью, Денис догадался разбудить меня. Я сразу измерила Вере Анатольевне давление, дала лекарство. Потом уже я сама вызывала милицию и будила Катарину и Павла.

– Они спали крепко?

Елена отвела глаза:

– По большому счету я разбудила только Пашу. Дальше он уж сам.

– У них тоже разные спальни? – подняла брови вверх бабушка Губкина, всю жизнь проспавшая с храпящим Васей на одной панцирной кровати.

– У них разный режим дня, – уклончиво произнесла Елена. – Катарина выходит из своей комнаты не раньше одиннадцати. Павел Алексеевич в это время уже давно на работе. Серафима поднялась сама, наверное, услышала, как я бегаю по дому с аптечкой, как вызываю милицию.

– Нож в этой бочке нашла милиция?

– Конечно. Они приехали с собакой. У нас за этим забором крайне нервный депутат живет, – усмехнулась Лена, – такой шум поднял, репортеров вызвал – это, мол, на него, бедняжечку, охотились, но домом промахнулись.

– Понятно. А что-нибудь еще, кроме садового ножа, нашли?

Вопросы бабы Нади производили на Елену странное впечатление – как будто прокурорский следователь сызнова заехал. Она закусила нижнюю губу, покрутила шеей, словно та закостенела.

– Леночка, – подстегнула странная гостья, – свекровь тебя помочь просила.

– Ну я не знаю, – плечи Лены описали два неопределенных полукруга, – имеет ли это отношение к делу. У нас в семье не принято сплетничать…

– Лен, ты говори, а я уж сама решу – что сплетни, что по делу.

– На ветке шиповника возле ворот нашли обрывок прозрачной белой ткани. Похожий на кусочек пеньюара или ночной рубашки. Под камнем возле нашего дома собака унюхала папиросный окурок с марихуаной, – быстро, словно боясь, что решимость сплетничать вот-вот иссякнет, заговорила Лена.

– Так-так, – нахмурилась Надежда Прохоровна. – Окурок – чей?

Елена отвела взгляд, вздохнула:

– Симин. Свежий.

– Она у вас что ж, наркотиками балуется?

Новоиспеченная вдова выдержала испытывающий прямой взгляд, но не ответила.

– Понятно, – кивнула баба Надя. – И давно с ней это?

– Я не нарколог.

– Отец знал?

– Конечно. – Елена встала полубоком, снова стала смотреть в сторону. – Несколько раз Серафиму сажали под домашний арест.

– Проблемная девочка? – негромко вставила слово Софья Тихоновна.

Елена развернулась к ней и фыркнула так, что стало совершенно ясно: «проблемная девочка» – щадящая формулировка.

– Понятно, – вновь, уже с сочувствием, пробасила бабушка Губкина. – Досталось тебе с ней?

– Да нет, ну что вы! – неожиданно и горячо воскликнула Елена, приложив обе ладони к груди. – Сима чудная девочка! Возраст!.. Когда я только приехала сюда, ей было одиннадцать лет. Мама погибла, отец лежачий – Геннадий год провел в постели на вытяжке! – бабушка едва жива. Ребенку досталось, понимаете! Вначале у нас были замечательные отношения! Ей, наверное, попросту не к кому было приткнуться. Потом. Геннадий отправил ее учиться за границу. Девочка приезжает домой – бац! – новая мачеха. Представляете? Уезжала – я сиделка, возвращается – новая мама. – Выпалила все это быстро, задохнулась. – У девочки был трудный возраст. И жизнь не сахар.

– Что-то затянулся у нее трудный возраст, – пробурчала баба Надя, обошла бочку, заковыляла к воротам.