Крысиный заговор

– Может, вам та заноза оказалась не по зубам? И вы поэтому боитесь? Так мы и сами справимся, без вас, – сказал он с издевательской ухмылкой.

Дама нахмурилась, стукнула по столу рукой и прошипела:

– Ах ты мелкая шушера! Хочешь попробовать на своей шкуре, каков мой зуб? Да тебя разорвут в клочки, стоит мне приказать!

– А я чего? Я ничего… – забормотал бунтарь, тревожно озираясь.

Двое других, как по команде, от него отвернулись и уставились в пол.

– Если я говорю – не время, значит, не время, – сурово отрезала дама. – Идите, передайте всем, чтобы готовились. А я сама приду, когда настанет час. И это будет скоро. Теперь ступайте. Да глядите в оба. Вас не должны тут видеть. Ни в каком обличье.

Парни покорно выбрались из-за стола и двинулись к выходу. Хозяйка заперла за ними дверь на два замка, цепочку и засов. Вернулась в комнату и осторожно, чуть отодвинув штору, выглянула в окно. Ей был отлично виден подъезд, откуда по логике вещей должны были бы выйти парни. Но время шло, а из подъезда никто не выходил.

Дама кивнула своим мыслям и отошла от окна. Она чувствовала себя в полной безопасности. Квартира заперта. Её гостей никто не видел. Район закрыт, а люди даже не подозревают, что их держат в незримой прочной клетке. Им из неё не выбраться. Слишком они погрязли в вечной спешке и суете и ничего не видят дальше своего глупого носа.

А та заноза, на которую посмел намекнуть крысёныш… С занозой скоро будет покончено.

Глава 1

На новом месте

Под утро Тюхе приснился сон. Такие сны снились ей раньше, в старом доме. Тогда она не считала их снами. На новом месте их не стало. Но ошибиться Тюха не могла: это был сон из прежних, хотя привёл он не туда, куда обычно приводили сны-путешествия.

Тюха брела по железнодорожной насыпи в каком-то захолустье. Тёмные потрескавшиеся шпалы, ржавые рельсы, запах мазута или креозота. Немного щебня, тоже ржавого, покрытого налётом каких-то железнодорожных смол. В памяти всплыла насыпь, где в последнюю весну старого дома пробилась мать-и-мачеха. Но в этом сне не было ни ограды, ни скверика, ни улицы с троллейбусной остановкой. Вообще ничего не было, только заброшенные пути и ржавая насыпь, на которой сквозь щебень и песок пробился чахлый куст чертополоха. Невзрачный, невысокий, чудом выживающий на этой мёртвой почве. Может быть, кто-то и назвал бы его слабым – только не Тюха. Она почувствовала, сколько нужно силы, чтобы прорасти и выжить в этом месте. Как будто сама пробивалась к свету из отравленной земли.

– Том, – прошептала Тюха, – ты теперь всегда будешь таким?

Она протянула руки к упрямой, несдающейся колючке – и проснулась. А после плакала отчаянно и долго, кусая угол подушки, чтобы никто не слышал и не видел этих слёз. Это её личное горе. Другим о нём знать незачем.

К счастью (хотя о счастье тут и говорить было нелепо), Тюха проснулась слишком рано. Все в доме ещё спали, даже маленький Данилка, который часто никому не давал покоя – что вечером, что среди ночи, что в несусветную рань.

Спать Тюхе больше не хотелось. Вставать тоже. Не хотелось идти в школу – школу в новом районе, большую, скучную и злую. Учебный год уже заканчивался, но и это не особо радовало. На лето снимут дачу, чтобы «вывезти детей на свежий воздух». Точнее – на поживу комарам. Если б Данилка был Тюхиным маленьким сыном, она бы ни за что не повезла его на дачу. А главное, на даче будет такая же тоска, как в школе. И даже ещё хуже. Там будут травы и деревья – да, конечно. Но с ними не удастся даже словом перемолвиться. Прошлым летом она это уже установила.

Тюха припомнила, как начиналась её безотрадная жизнь. Родители честно пытались получить жильё в старом районе. Но кончилось тем, что пришлось ехать в Чертаново, оно же Зюзино. Тогда мама впервые заговорила новым тоном: одновременно и сердитым, и оправдывающимся:

– Ты же понимаешь, что другого жилья нам потом никто не даст. А там, в Чертанове, большая светлая квартира. С балконом-лоджией. У тебя будет своя комната…

Своя комната – это действительно большое преимущество. Никто по крайней мере не заметит, что ты плачешь, не будет приставать с расспросами.

Тюха вспомнила, как в первый раз увидела свой новый дом. Возле него не обнаружилось даже двора. Лишь узкая полоска земли под окнами – со временем её освоили жители первого этажа, – асфальтовый тротуар, дорога для машин, а дальше – всё. Обрыв в совершенно марсианский котлован, в котором высились горы песка. Там собирались строить другой гигантский дом. Такие же дома росли почти до горизонта. За ними, где-то очень далеко, виднелась тёмная полоска леса. Но до него было примерно как от Марса до Земли. А в их асфальтовой пустыне тем летом не нашлось и подорожника.

Новая школа встретила Тюху враждебно. Мало того, что в классе все давно друг друга знали и у каждого был свой круг друзей-приятелей. Мало и того, что про английский тут можно было забыть. Его лишь начинали учить в пятом классе, да так, что и читать-то не научишься, не то что говорить. Другие уроки тоже оказались совсем неинтересными. Даже ботаника. А главное, новеньких в этой школе считали правильным травить, высмеивать и обижать. Тюхе досталось и за её английское произношение, и за то, что она по неведению всё время нарушала какие-то неписаные правила, которым в классе придавали огромное значение.

Всё было плохо. Но тогда, в самом начале, Тюха почти не замечала школьных бед. Все силы уходили на то, чтобы тревожиться за маму. Тюхе не объяснили, чего именно нужно бояться. А что бояться нужно, она поняла и сама. Даже не из обрывков взрослых разговоров, а из того, как все вдруг разом замолкали, стоило Тюхе оказаться рядом.

Измучившись страшными мыслями, она решилась как-то раз допросить папу – самого честного из имевшихся под рукой взрослых.

– А это правда, что в мамином возрасте опасно заводить детей? – спросила Тюха прямо, в лоб.

– Опасно может быть в любом возрасте, – ответил папа, застигнутый врасплох. Но тут же спохватился: – Кто тебе сказал такую глупость? Наша мама ещё молодая! И медицина современная всё-таки не совсем беспомощна, что бы о ней ни говорили…

Тюхе стало понятно, что положение очень серьёзное. И она ничего не говорила маме с папой ни про школу, ни по марсианский двор. И даже не пыталась ускользнуть в Касилию или в Зачарованный Сад. Ей казалось, что этого делать нельзя, а надо изо всех сил тревожиться за маму – тогда, может быть, ничего страшного с нею не случится.

И в самом деле, несмотря на все тревоги – или благодаря им, – маленький Данилка благополучно появился на свет. И можно было тихо выдохнуть.

Потом была зима и очень много всяких забот. Но Тюха, как и год назад, ждала весны. Она надеялась снова увидеть принцев и навестить старых друзей. На всякий случай Тюха положила в карман пальто заветный жёлудь.

Именно возле детской поликлиники Тюху настигла главная беда – как раз когда уже казалось, что худшее позади. Мама часто возила туда Данилку: так положено. И часто брала с собой Тюху, чтобы та стояла и сидела в разнообразных очередях. Это была мучительная повинность.

Кто-то всё время приходил и уходил, пытался вклиниться, доказывал, что занимал тут очередь за кем-то, кто ушёл. Выяснение обстоятельств превращалось в перебранку и скандал, причём все спорящие дружно норовили выбросить из очереди безответную Тюху. А если им это удавалось, Тюху потом ругала мама – за то, что упустили очередь и потеряли время.

Мама теперь часто сердилась, и виноватой почти всегда оказывалась Тюха, даже если её вины и вовсе не было.

В тот день в поликлинике всё происходило так долго и так склочно, что Данилка не выдержал и поднял громкий рёв. Мама быстренько выставила Тюху с коляской во двор, а сама побежала ставить какую-то печать. Чтоб успокоить брата, Тюха вытащила из кармана мешочек с жёлудем и стала раскачивать его, как маятник.

Данилке это понравилось. Он замолчал, потом заулыбался, а потом даже рассмеялся и потянулся за игрушкой. И Тюха отдала ему мешочек. Она никак не ожидала, что Данилка сумеет выудить из него жёлудь и тут же потащит в рот. Но хуже всего, что как раз в этот момент к ним подоспела мама, на ходу пряча в сумку медицинские бумаги.

– Что у него во рту? – спросила мама грозно. – Додумалась! Давать ребёнку всякую гадость!

И не успела Тюха вмешаться, как мама выхватила жёлудь и зашвырнула его в урну.

– Пошли! – бросила мама и так яростно покатила коляску прочь от поликлиники, что Тюха не рискнула даже оглянуться – не то что залезть в урну за жёлудем. Она почувствовала: мама этого не выдержит. Тюха лишь спрятала в карман пустой мешочек, в чём уже не было ни капли смысла.

С тех пор с Тюхой никто не разговаривал – ни травы, ни цветы, ни белки, ни вороны. Теперь, к концу шестого класса, Тюха почти уверилась, что все её друзья и приключения не более чем детские фантазии. Может, она сама себе их сочинила, чтобы не скучать, и сама верила в придуманные сказки? Но странный сон снова позвал туда, куда Тюхе давно уже не было входа.

Глава 2

Родительское совещание

Четверг у Тюхиного папы считался днём «библиотечным». Папа имел полное право не бежать с утра пораньше на работу. Он мог действительно отправиться в библиотеку, а мог заняться длинным списком домашних дел – смотря что нужно было сделать срочно. Обычно срочных дел накапливалось столько, что переделать их за день папа не успевал. Не говоря уже о том, чтобы отвлечься на несрочные или хотя бы просто их заметить.

На этот раз, как ни странно, ничего срочного ни в списке дел, ни на работе не оказалось. Тюха ушла в школу, а мама с папой и Данилка остались дома. Папа сидел на кухне, поглядывал со своего седьмого этажа на дальний лесок и обдумывал порядок действий. Мама вошла с грудой пододеяльников, простыней и наволочек. Но вместо того чтобы загрузить их в стиральную машину, она швырнула этот ворох на пол, села на табуретку и сказала:

– Я больше так жить не могу!

Папа посмотрел на неё вопросительно.

– Меняю я бельё, а у неё вся наволочка мокрая. И подушка тоже.

Папа подумал, что так жить не может вовсе не мама, а кто-то другой. Но говорить об этом пока не стал. А мама продолжала свой возмущённый монолог:

– И опять она пошла в школу с таким лицом, будто её гонят на каторгу!

– Ну, в общем, так оно и есть, – пробормотал папа себе под нос.

Мама его услышала и снова возмутилась:

– Можно подумать, что ей трудно учиться!