Чудесные истории

Дашка подбежала к деду, обняла его крепко-крепко, а потом и бабушку.

– Дедулечка, конечно, получится, не переживай.

Всю ночь Даше снился сон, как она взлетает на качеле к облакам, касаясь ногами радуги. И там, в синеве, видела она седого волшебника с длинной бородой.

Проснулась Даша от того, что показалось, будто зовет ее кто-то. Побежала на звук. А там бабушка плачет.

– Иди ко мне, Дашенька! – прижала внучку к себе. – Ночью Николай… Ночью… не стало дедушки. Помнишь, мы с тобой говорили, что рано или поздно всех забирают на небо.

– Теперь деда там будет, не со мной?

– Ну, что ты… с тобой, только… Когда тебе нужно, вспомни о нем… Всё будет хорошо. Верь. А я молиться буду каждый день и за него, и за маму твою, и за тебя. Всё будет хорошо.

– Я знаю, что делать, бабулечка! Нужно оживить качелю, чтоб она стала волшебной! И тогда загадать желание! У меня получится!

– Конечно, дорогая, конечно, – ласково обнимали и гладили тёплые бабушкины руки.

Мышка

Дверь ресторана резко распахнулась, выпустив наружу разъяренную девушку в вечернем наряде. По ее лицу текли слёзы, смешиваясь с тушью. Чёрные капли падали на густо усыпанное блестками платье, облепившее довольно полную фигуру. Много-много блесток, складки на животе и боках, маленький рост – сочетались, мягко говоря, не очень.

Некогда пышная и замысловатая прическа сейчас напоминала раскуроченное гнездо. Выпавшие пряди торчали в разные стороны. Девушка сдула волосы, которые лезли ей в глаза, и с силой захлопнула за собой дверь. Венок из еловых веток, переплетенных с разноцветными новогодними шарами, висевший на входе, зашатался, угрожая сорваться. Однако каким-то чудом всё же удержался на месте.

Пройдя несколько шагов, девушка остановилась, сняла туфли и одну за одной с диким остервенением бросила в сторону ресторана. К счастью, не попала по венку.

Предпраздничный шум и суета на центральной улице города не заметили эту вспышку злости, а ногам стало холодно. Наша героиня надела дутую серую куртку, натянула шапку и таки вернулась за туфлями. Впрочем, в них тоже было не особенно-то и тепло. Да только идти по промёрзлой земле босиком в разы хуже.

Из-за раздражения, а может, от обиды на ранее случившиеся события, когда ещё кто-то из гостей попробовал выйти из ресторана, она снова со всей дури толкнула дверь. Судя по звукам и доносившемуся мату, этому кому-то стало больно. Не лучший поступок, следует признать, но кого слушает наша вскипающая ярость? Совершив это препакостное деяние, с чувством отмщения обладательница платья из блесток зашагала прочь.

Как же всё вокруг было разнаряжено, убрано к самому долгожданному в году празднику! Искрилось огнями. Пахло хвоей и глинтвейном. Мельтешило людьми, которые в стремлении всё успеть в последний момент, ставили очередные мировые рекорды. А в проползающих мимо витринах магазинов отражалась опротивевшая себе, заплаканная серая мышь. Прям МЫШЬ. Была бы хотя бы мышь, мышка. Но нет, по зазеркалью плелась именно МЫШЬ. И сегодня, в очередной раз, в самый, казалось бы, волшебный миг… Ну почти в самый. До боя курантов оставалось каких-то шесть часов. Корпоратив только начинался, а эти курвы успели ей насолить. И он пришёл такой красивый… А она… И они… Как тут могло обойтись без драки?

Девушка взглянула на себя и попробовала улыбнуться. Растянула губы в попытке вернуть новогоднее настроение. Но та, что смотрела с другой стороны, не улыбалась. Не улыбалась и всё.

Решив сбежать от раздражающей ее мишуры, она свернула в подворотню. Здесь царили тусклый свет и серость, и не было даже намёка на приближающееся веселье. Унылые грязные мусорные баки раскрыли свои гниющие пасти. В крайнем копошился косматый бомж.

Послышалось злобное шуршание грызунов. Вдруг один из них бросился ей под ноги. Взвизгнув пожарной сиреной и напугав несчастного бездомного, девушка взобралась на стоящую рядом лавочку. С опаской, тяжело дыша, она всматривалась в место, откуда только что сбежала. Там уже никого не было видно, но что-то маленькое очень ярко поблескивало.

Девушка аккуратно спустилась с лавочки, вернулась и увидела, что на асфальте лежит колечко с крупным камнем. Она взяла это колечко, подошла ближе к свету фонаря, чтобы лучше его разглядеть. Камень на нем становился то синим, то красным. На внутренней стороне было выгравировано «Съешь меня». Она мотнула головой и ещё раз присмотрелась внимательней. Неожиданно на колечке стала появляться новая надпись: «Только сегодня и только для вас ночь превращений, спешите сейчас избрать идеал и в него воплотиться, ваш час настал, и пусть чудо свершится. Для этого вам понадобится…». Девушка всё крутила и крутила колечко, и продолжала читать…

И вот она же, но какая-то уже совсем другая, яркая изнутри, суматошно неслась вдоль магазинов. Забегала в них и выбегала в поисках совершенства. Суетилась, пока не вышла с прямоугольным пакетом, отмеченным логотипом известной фирмы. А в книжном киоске, озадачив продавца поздравительных открыток и сувениров, купила журнал мод со сногсшибательными красотками на глянцевых фото.

В квартире, аккуратно разложив на кровати длинное блестящее чёрное платье, она достала из кармана колечко. Раздевшись до нижнего белья, села перед зеркалом. В руки взяла вырванный из журнала лист. На одной его стороне, как раз на той, куда смотрела девушка, была изображена черноволосая дива невысокого, как и наша героиня, роста. На обратной же стороне коварно улыбалась ну очень высокая блондинка. Мышка – уж давайте будем называть её так – погладила рукой фото с брюнеткой и, словно прощаясь, помахала своему отражению. Краем глаза отметила как будто глядевшую на неё в упор белокурую супермодель.

Мышка дождалась, когда камень на кольце сделался красным, и положила его в рот. Затем она встала на весы возле холодильника, возвышающегося над её головой на целых полметра. Весы-предатели остановились на отметке восемьдесят. Мышка согласно прочитанной инструкции выпила всю воду из заранее приготовленной литровой банки, запивая колечко.

Весы показывали восемьдесят. Девушка подпрыгнула – всё равно восемьдесят. Расстроенная Мышка не заметила, как на пол шлепнулись трусы и лифчик, и разочарованно облокотилась на холодильник. Посмотрела на него сверху. И в дальнем углу у стены обнаружила пыль. И тут же пожарной сиреной радостно взвизгнула. Побежала в ванную, из которой донеслись ещё более звонкие восхищенные визги.

Из ванной походкой богини выплыла стройная длинноногая нимфа. Подошла к кровати, надела платье, которое теперь ей едва прикрывало бедра. Руками попыталась оттянуть его вниз, но увы. Мышка – да какая же теперь она мышка – Принцесса! – подошла к зеркалу. Зеркало закончилось где-то на уровне её шеи. Тогда она направилась к трюмо, села. Оттуда на неё смотрела белокурая красавица с обратной стороны журнального разворота. Та, которую мельком было видно в отражении. Но это нашу героиню определённо не расстроило. Так даже лучше! Она всегда завидовала таким девушкам. Тем, которые могли взирать на других свысока. Принцесса восхищенно на себя посмотрела… и начала краситься. Конечно, ведь красоты не бывает много.

И опять новогодний венок на входе в тот же ресторан. Перед ним остановилось такси, открылась дверца, высунулись ножки в туфлях на высоком каблуке. Из такси не очень-то красиво, задом наперед, выкарабкалась наша героиня. Выпрямившись, поправила платье, причёску, вскинула подбородок, хищно, многообещающе улыбнулась и зашла внутрь.

Ночь шумела салютами, весёлыми песнями и звоном бокалов. Просыпался новый год…

Утром из ресторана стремительно выбежал симпатичный представительный, но слегка растрёпанный мужчина в помятом брючном костюме и в строгом чёрном пальто. Он на ходу застегнул рубашку, пиджак, поправил ремень, время от времени хватаясь за голову. Остановился, достал бутылку водки, сделал несколько глотков, приложил ее ко лбу, оглянулся и помчался прочь.

Через некоторое время дверь с уже практически родным нам еловым венком распахнулась, выпуская… нет, не Принцессу. На улицу вышла, застегивая серую куртку, МЫШКА. Остановилась, посмотрела на своё отражение в витрине, поправила растрепавшиеся волосы, вскинула подбородок и улыбнулась.

Фотографии в телефоне запомнили, как этой ночью Принцесса танцевала с симпатичным представительным мужчиной, почти на полголовы ниже её, как они целовались, не обращая внимания на насмешки окружающих, как потом он лежал спящий на голом плече Принцессы, а потом и на плече Мышки.

Положив телефон в карман и напевая новогоднюю песенку, по сонному городу шла счастливая девушка.

Анна Палома

Instagram: @paloma_blanka

Полдень в Смолистом бору

– Останешься здесь, – мрачно буркнул Остап, не глядя на жену. – Сиди тихо и жди меня. Проверю капканы, соберу, че попалось, и вернусь за тобой. До заката управимся. На, держи ещё, – сунул Анне флягу с водой. – Подходить буду – пальну, как обычно.

Тяжёлые сапожищи мужа секунду помялись, втаптывая в мох чернику, и грузно зашагали в чащу Смолистого бора. Двустволка на мощной спине по-родному покачивалась. Густая стена сосняка быстро скрыла и спину, и винтовку.

22-летняя Анна тяжело опустилась на колени и глубоко задышала. Густым ковром под ногами лежала черника – чёрно-сизая, крупная, сухая. За ведро такой ягоды в городе чистыми дают триста. Третий раз она по ягоду – пять раз справишься в лес, и можно купить ребенку люльку. Не самодел, а с маятником, чтоб мягко качала дитя. Времени у неё на эти вылазки не так много осталось. Пустой бидон у ног подстегнул к работе, и Анна, то и дело придерживая большой живот, сноровисто начала перебирать пальцами, звонко ссыпая ягоды на эмалевое дно бидона.

Жарко. Полдень. Тень от сосен хорошая, густая, а всё-таки пот по спине льёт ручьём. Всё чаще Анна отдыхает, откидывается назад, чтобы прислониться к стволу и подышать. Гладит тяжёлый живот, словно успокаивает, уговаривает, и снова принимается за работу. Эх, не потянет скоро она эти походы в лес, а от люльки отказываться жалко. Привыкшие к работе руки ловко щиплют низенькие кустики, раздевая веточки, освобождая от тяжести ягод. Только внутри тяжесть, наоборот, отчего-то нарастает. Якорит Анну к земле, как булыжник мужнину лодку к тёмному дну Катуни.

Где-то далеко всего разок прокуковала кукушка. Суеверная Анна вздрогнула, перекрестилась. Не любит она в лесу быть одна, нехорошо это. Но с мужем спорить – дело немыслимое. Как сказал, так и будет. Это Анна быстро поняла после свадьбы, когда муж не пустил её на девичник, заперев дверь на амбарный замок. Анна плакала, ластилась, уговаривала, как ребёнок строгого отца, – но Остап только молчал и даже не глянул в ее сторону.

Последний раз раздалось слабое «ку-ку», и ноющий с утра живот закаменел и замер. Страх прикоснулся к сердцу ледяной ложкой, зачерпнул из него больно.

– А-ах!.. – Анна вдохнула знойного пекла и тут же нагнулась, выставив руки вперёд, опустилась на четвереньки. – Только не это. Рано же…

Живот застыл, стал непосильно тяжёлым, словно железные лапы мужа сдавили его изнутри. Анна знала его хватку, хватку рук, способных на убийство и звериную ласку одновременно.

Хватка слегка ослабла, но Анна знала: это ненадолго. Несколько минут она тяжело и глубоко дышала, стараясь собрать разбегающиеся от страха мысли. До дома неблизко. Но если схватки будут разгоняться медленно, то можно добрести. Или встретить кого.

Новая схватка – мощная, острая – подкосила ноги. Нет, уходить – немыслимо. Силы быстро уходят. Нельзя их тратить.

Боль нарастает: меньше минуты на передышку. Женщина закрывает глаза и пытается отдохнуть, набраться сил, прижимаясь то к земле, то к тёплым сосновым стволам. «Богородица дева, радуйся», – шепчет в промежутке Анна, и новый поток боли уносит ее.

Сильнее боли – страх. Страх неизвестности. Как долго это продлится? Сколько ей понадобится сил? Хватит ли их? А что, если ребенок лежит не так? Нет здесь никого, кто сказал бы ей, что всё идет хорошо, что она справится. Анна не знает, выдержит ли. Кто она, Анна знала со слов матери, мужа, братьев. А что может она одна, без никого?

– Мама, мамочка, – по-детски зовет женщина, стоя на четвереньках и вцепившись в сосну руками, – помоги мне!

Воздух словно застыл от жары, и Анна не замечает, как погружается в вязкое марево. Схватки всё так же сильны, но она словно не здесь, боль доходит до нее сквозь толстую пелену. Последний глоток воды из мужниной фляги не оживляет запечённых губ и горла. Сосны качаются в самом верху, чёркают недостижимыми макушками синее небо. Они словно плывут, и Анна плывет за ними. Стоя на четвереньках, Анна раскачивается из стороны в сторону, охая и подвывая, вторя своей боли.

– Давай, Нюта, давай, – шепчет она своё детское имя, – ты можешь, доченька, ты сильная.

Словно ушат воды плеснуло на землю.