Железная дорога, или Жди меня, Женька

А где же наш служивый?

Пока я увлёкся воспоминаниями, он уже пробежал по спортивному городку. Курсант, раздвинув ветки орешника, ловко перебегает через центральную аллею. Но он петь «Железную дорогу» сегодня не будет, так как заступает в наряд дневальным по роте.

Днем же, наш курсант, был в Орджоникидзе. В самоволке. И вот теперь возвращается с небольшим опозданием.

Ой! Лишь бы никто не заметил его отсутствия-то. Ведь вылететь на гражданку за несколько недель до выпуска далеко не радужная перспектива.

Курсант Барсуков, спрыгнувший несколько минут назад из кузова грузовика, пригибаясь, пересекает городок с учебными классами и рыбкой ныряет в казарменное помещение. Он пробегает пост дневального и скрывается в проходе двухъярусных кроватей, заправленных белыми пикейными покрывалами. Быстро опускается на колени в проходе и прячет полевую сумку между сеткой кровати и подвязанным вещмешком.

– Тебя где черти полосатые носят? – раздается за спиной Олега голос.

Это дежурный по роте, его однокурсник, сержант Насыров.

Барсуков, поднимаясь и отряхивая колени, оправдывается:

– Ох, Салават, чуть не опоздал.

– Опоздал ты. Опоздал. Ткач за тебя на развод уже сходил. Бери штык-нож и дуй на тумбочку. Я ротному сказал, что ты ходил территорию принимать.

Сержант протягивает штык-нож Барсукову.

– Спасибо.

– Спасибо в стакан не нальёшь!

– Вечером, – хитро подмигивает самовольщик.

– Что? Привез, что ли?

– Ага. Только еле-еле нашёл. Везде борьба с зелёным змием. Все магазины виноводочные закрыты. Повсюду плакаты «Советский народ за трезвый образ жизни!», даже на заборе птицефабрики кто-то краской написал: «Мы за секс на трезвую голову!», – смеётся от своей же шутки-небылицы курсант Барсуков.

– Комбат сегодня на построении обрадовал, что выпускного вечера в ресторане не будет. Запретили. Коммунистическая Партия пить запрещает. Сухой закон в стране! Даже Петров из 11 роты свадьбу на сухую справлять будет, приглашения раздал землякам на комсомольскую безалкогольную свадьбу, – вздыхает Насыров.

Барсуков, надевая штык-нож на ремень, бурчит:

– Ну, меня-с не приглашали-с на лимонадную свадьбу, рожей не вышел, а выпуск я всё равно отмечу.

Неожиданно, словно свежий летний ветерок, в открытые двери летней казармы врывается песня. Это четвёртый курс, построившись в колонну по шесть, вышел на аллею.

– Китайцы пошли, – улыбается Салават Насыров.

– Пойдём, послухаем, – предлагает Барсуков.

Оба выходят на крыльцо. Присаживаются.

Казарма батальона последняя в цепочке строений. Дальше несколько учебных классов, а за ними училищный плац, на котором перед трибуной стоят ровным строем подразделения. Все ждут четвёртый курс.

Наш четвёртый батальон называют «Китайским», потому что в 1981 году набрали на сто человек больше положенного. Причиной перебора послужило то, что в Перми планировали на следующий год открыть военное училище. А чтоб организовать караульную службу, нужен был старший второй курс, который планировали собрать из курсантов Новосибирского, Саратовского и Орджоникидзевского училищ восемьдесят первого года набора. Но так как Пермское заведение не ввели в эксплуатацию, то мы так и остались «китайцами», дотянув почти в этом числе до выпуска.

Выпускной батальон шагает медленно, с достоинством, уверенно печатая шаг. Запевалы в двенадцать глоток, собранные посередине коробки в две шеренги, затягивают строевую песню:

Сквозь леса густые-е, топкие снега-а,

Шли полки на запа-ад по пятам врага-а.

Шли под грохот пуше-ек в буре и огне-е,

Шли и днём, и ночью, позабыв о сне-е.

Звучит размеренная пауза в четыре чётких строевых шага, и батальон в триста с лишним глоток подхватывает припев:

Шаг. Осталось нам немного,

Вдали виднеется она,

Железная дорога,

Родная сторона-а.

Квадрат желтого, электрического света, падающий из дверного проема на крыльцо освещает спины Насырова и Барсукова. Летают мотыльки. Стрекочут сверчки. Оба, сидя на ступеньках крыльца казарменного помещения, смотрят на проходящих строем мимо казармы их сокурсников. Проходящий с боку строя их командир роты капитан Янин кулаком грозит Олегу и Салавату.

– Расселись тут на крылечке, понимаешь!

Но курсанты, не обращая внимания на грозные сигналы ротного, продолжают заворожённо слушать песню проходящего мимо батальона.

Поют запевалы:

Он когда вернулся, не узнал села.

Хата материнская сожжена дотла.

Чёрный дым пожарищ застилает свет.

«Где ты? Где ты, мама?» Но ответа нет.

Батальон удаляется, подходит к входу на плац.

Когда-то курсанты в шестидесятые пели ещё один куплет:

Заметает вьюга дальние пути,

Девушки любимой парню не найти.

По щеке тяжёлая катится слеза…

Золотые косы, синие глаза.

Но со временем петь его почему-то перестали.