Грань

А почему бы и нет. Я по тропинке сбежал к реке, разделся догола и бросился в течение. Озноб сразу прошёл. Вода словно обняла меня. Я не шевелился, лёжа на поверхности, и река тихо качала меня в своих струях. Я физически ощущал поддержку и помощь воды. Более того, я чувствовал, как через кожу она глубоко проникла внутрь и, слившись с моей собственной влагой, энергично вмешалась в меняющиеся функции. Ощущая во всём организме от макушки до пяток вибрацию и щекотку, я едва сдержался от смеха. Примерно через полчаса выйдя из реки совершенно обновлённым, я уселся на вросшее в песок большое серое бревно, попытался осмыслить своё новое состояние.

Чтобы просохнуть и немного согреться, я развёл костерок из сухого плавника, лежащего кучей неподалёку. Как большинству людей, мне всегда нравился живой огонь, но сегодня, он, действительно, оказался живым. Я осторожно протянул руки к пламени, а оно вдруг прильнуло к ним. Тихонько, будто играя, огонь коснулся пальцев, затем шаловливо проскользнул вверх по рукам. Не опалив ни одного волоска и, покрыв кожу светящимся слоем, он защекотал шею и плечи и, наконец, растёкся по всему телу. Я потрясённо смотрел на свои светящиеся руки и ноги, чувствуя всем телом, как энергия огня наполняет меня теплом и силой. Заворожённый зрелищем, я не сразу сообразил, что исчезло мучительное чувство голода. А, поняв это, я догадался, что мой изменённый организм теперь умеет усваивать энергию прямо из огня в чистом виде.

Вдоволь наигравшись со своими новыми способностями, вполне удовлетворённый я вернулся домой на закате. На завалинке у крыльца рядком сидели оба деда и Елена и о чём-то оживлённо говорили. Собеседники разом обернулись, метнули в меня три взгляда, и каждый разглядел то, что хотел. Затем они дружно пригласили меня присоединиться к прерванной беседе.

– Седай, Антон.

– Любопытно твоё мнение.

– У нас тут диспут о мистике и науке.

Я обвёл взглядом этих добрых и милых людей и откровенно ответил:

– Боюсь, что по этому поводу я пока своего мнения не имею, поскольку сегодня из меня сделали такой салат, что я уже толком не вижу реальных отличий между магией и религией, наукой и мистикой. Дедушка Семён, не хмурься, я не в смысле обиды или упрёка. Просто, я сам стал ходячим парадоксом, и пока не могу с этим разобраться. Дайте время.

– Ты не прав, Антон. Возможно, ты единственный нормальный человек на земле. По большому счёту, все мы ежедневно меняемся, но, к сожалению, не в лучшую сторону. Человек со временем изнашивается, набирается пороков и, в конце концов, ухудшается физически и духовно. С тобой произошло обратное, и по воле высших сил ты получил возможность стать гармоничным.

– Хватит вам, деды, тоску нагонять, – вмешалась Елена, – лучше я вам спою.

Лёгкое эхо от задушевной песни взбудоражило закатный вечер. Зачарованный чистым девичьим голосом, я растворился в звуке. Многолетний ледок в моей душе начал стремительно таять, и щемящая благодать растеклась в груди. Я замер, боясь спугнуть состояние. Песня закончилась, но я продолжал сидеть неподвижно с закрытыми глазами.

– Што? Худо тебе? – дед Пахом затряс меня за плечо.

– Хорошо, очень хорошо. Спасибо, Леночка, ты мне очень помогла, – я неожиданно для самого себя взял её руку и нежно поцеловал. Случайно встретившись с ней взглядом, я почувствовал тёплую ответную волну. От избытка впечатлений и событий у меня слегка закружилась голова, и я понял, если не отдохну, то свалюсь. Подавляя в себе слабость, я вяло проговорил:

– Пойду-ка я на сеновал. Что-то устал.

– На асети возьми обе ватолы, стели посерёдке, там сухая осока, сам намедни косил, – прокряхтел дед Пахом и махнул рукой в сторону сарая.

– Спокойной ночи.

Я взял пару грубых одеял и полез по шаткой лестнице на сеновал. Бросив взгляд сверху, я увидел, что деды разошлись, а Елена, слегка склонив голову, неподвижно сидит на скамейке.

В эту ночь я спал глубоко, словно провалившись в чернильницу, а проснулся оттого, что меня трясли и тащили за ногу.

– Э-эй. Вставай, лежебока. Ужо полдень, брашнить пора. Не вакульничай, ведь очнулся, поди. Да, вставай же, раскудрит тя через коромысло! – дед Пахом не на шутку рассердился и, громко ворча и ругаясь, спустился с лестницы.

Я с хрустом потянулся и с воплем «Спасайся, кто может!» сиганул вниз. Бродящие по двору куры с истошным кудахтаньем брызнули в разные стороны, домашний кот, громко мявкнув, серой молнией метнулся в сарай, а дед Пахом подпрыгнул на месте.

– Тьфу, ты, нечистая сила! Рази можно так стращать старика?

Я подхватил деда под мышки и от избытка чувств и силы подбросил его высоко над головой. Он заверещал, а я осторожно поймал его и бережно поставил на ноги. Но почему-то всё равно дед Пахом ушёл очень сердитым, громко ругаясь и размахивая руками.

– Башила! Вибжа стоеросовая! Жишка бебенная! Дадон воблый!

После всех процедур и купания я хорошенько простирнул в реке изгвазданную за эти дни одежду, затем направился к дому. Развесив во дворе мокрые шмотки, я поднялся на крыльцо, и, наклонив голову, зашёл в горницу.

В безлюдном доме я сел за накрытый стол, огляделся, пожал плечами и уничтожил всю еду до последней крошки. Заглянув с сожалением в пустые чугунки и миски, я вышел во двор. Всё было, как всегда, но слишком уж тихо. Словно всё повымерло, даже куры куда-то подевались. Я не на шутку встревожился и уже начал прикидывать, куда в первую очередь отправиться на поиски пропавшего «населения», когда со стороны луга услышал знакомую песенку.

Елена шла по тропинке с полным лукошком ягод и с цветочным венком на голове. Коварное солнце незаметно насквозь просвечивало её ситцевое платьице, оттеняя соблазнительные ножки прелестницы. А наклеенный на нос зелёный лист придавал ей неподражаемое обаяние. Неожиданно увидев меня, она прервала пение, остановилась и тревожно завертела головой.

– Что случилось, Антон?

– Это я хотел спросить. Где народ? Куда все запропали?

– Деды, что ли? Так у них сегодня хозяйственный день. Отправились за пенсией, за покупками и по разным прочим делам.

Я облегчённо вздохнул и проворчал:

– Тоже мне, аборигены. Не могли, что ли, заранее сказать?

– Спать, вы изволите долго, сударь. Да, деда Пахома горазды обижать. Да, в реке сидите полдня.

– Каюсь. Сдаюсь. Осознал. Кругом виноват. Не велите казнить. Велите пригласить на чай.

– Велю. Извольте, – не моргнув глазом, ответила она.

Я церемонно подставил локоть, а она, гордо подняв голову, взяла меня под руку, но не выдержала, прыснула в кулачок и со смехом побежала к дому. Нахально подглядывая, как она умывается у медной ендовы, я протянул ей полотенце, мы рассмеялись и вбежали в горницу.

Плотоядно облизываясь, я сел к пустому столу и принялся откровенно вертеть в руках ложку. Елена, посмеиваясь, извлекла откуда-то из недр печки большое блюдо с пирогами. Я с досадой хмыкнул, ну, надо же, как хитро припрятала. Потом она принесла с ледника молоко. Весело болтая, мы перекусили. Я опять слопал всю еду, и, дожёвывая последний пирожок, увидел мимолётную улыбку и немного грустный и понимающий взгляд девушки. Помогая Елене убирать посуду, я несколько раз специально дотрагивался до её руки, и каждый раз по всему телу пробегала тёплая волна, оставляющая ощущение лёгкого опьянения. Приведя стол в порядок, мы вышли из дома и потихоньку двинулись в сторону околицы.

– От дедов я кое-что знаю о твоих приключениях. Не буду обманывать, всё происходящее не очень-то вяжется с моими представлениями о действительности. Но факт вещь упрямая. Вы… то есть ты – Избранный и впереди у тебя путь. От бабушки я часто слышала рассказ об Избранном, о его борьбе с силами зла и опасном путешествии за кромку, но думала, что это красивая сказка, а вчера деды подробно рассказали о месте сил и о твоём посвящении. Я всю ночь думала об этом и до сих пор не могу прийти в себя. Деды сказали, что вы собираетесь активировать портал, и у меня огромная просьба. Как будущий историк, я хочу увидеть всё собственными глазами. Вы… ты не против, если я буду рядом. В смысле… тоесть… я не…

– Я согласен во всех смыслах. Мне с тобой легко и спокойно, и, кажется, наша встреча не случайна. Странное ощущение, будто я нашёл, то, что когда-то потерял.

– Наверно я поступаю глупо, но скажу, что чувствую. Знаешь, Антон, я тоже не могу избавиться от мысли, что знаю тебя всю жизнь и даже до неё. Все мои предки отсюда родом, но давно обосновались в Москве. Что касается меня, то я люблю путешествия и спортивные танцы, много читаю, много мечтаю. Замужем не была. Хотя в этом смысле проблем нет.

– Ну, а я…

– Я кое-что слышала, дед рассказывал…

Оживлённо болтая, мы вышли на крутой берег Дона, и, потеряв счёт времени, так увлеклись разговором, что вернулись домой только под вечер.

Судя по голосам, доносящимся из избы, деды хлопотали по хозяйству. Мы не стали их отвлекать, уселись на завалинку и продолжили шептаться. Немного погодя с крыльца спустился дед Пахом и, демонстративно глядя в другую сторону, ворчливо позвал:

– Досталь ужо балакать. Ступайте в избу.

– Да рано ещё.

– Вот так завсегда, никакого почтения к старческим сединам. Тока и знають, что хулюганничать, да деда Пахома стращать да мучить.

– Дедушка Пахом, ну, прости паршивца.

– Ладно, уж. Пошли, юнаки, Семён кличеть.

За освещённым свечами столом сидел дед Семён в своих неизменных очках и разглядывал бумаги.

– Присаживайтесь, пора делом заняться.