Рота

Я вернулся на высотку. Лицо приятно холодил ветерок, принёсший с поля пряный запах донника и болотных цветов из лощины. А с юга уже рокотали отчётливые звуки боя. Прикрыв ладонью глаза от слепящего солнца, я разглядел вдали на шоссе ещё одну нестройную группу военных в шесть-семь десятков человек, показавшихся из-за поворота. Я невольно хмыкнул, глядишь, к концу дня здесь целый полк соберётся.

«Приёмная комиссия» в составе меня, Сашки и Семёна Ивановича на этот раз встретила сборную солянку из пехотинцев, зенитчиков, сапёров, связистов из 205 дивизии. Среди них оказались и два командира в немалых званиях и чинах: тяжелораненый начальник штаба дивизии полковник Попов и батальонный комиссар со странной должностью: зам начальника отдела пропаганды дивизии – Курбацкий Дмитрий Васильевич. Полковник лежал на носилках и тихо бредил, комиссар с перевязанной головой и кистью левой руки угрюмо посматривал на нашу оборванную «комиссию». Я представился:

– Сержант Батов, временно командую сводной ротой на этом рубеже обороны.

– Где ваши командиры, сержант?

– Убиты, товарищ батальонный комиссар, – выдержал я тяжёлый взгляд.

– Что у вас тут за рубеж, кто приказал? – он скривился и сжал виски правой рукой.

– По приказу командира 27 танковой дивизии силами роты организован заслон на Слонимском шоссе. Три часа назад приняли бой с разведротой противника. Все командиры убиты. Боеприпасов почти не осталось, добивали немцев штыками. От нашей роты осталось тридцать шесть человек. Я по званию старший, принял командование. Открытые позиции без флангов таким составом удержать было невозможно. А поскольку приказа об отступлении не было, я принял решение переместиться сюда и устроить тут новый оборонительный рубеж.

– Хм. И чем же вы без оружия и боеприпасов собираетесь танки останавливать? – пристально вгляделся в меня комиссар.

– Во-первых, мы захватили у немцев два миномёта, тяжёлое противотанковое ружьё, пулемёты и стрелковое оружие. Во-вторых, на той стороне шоссе окапываются два 45-миллиметровых орудия из ПТО вашей дивизии. Запрём немцев в «бутылочном горлышке» и выбьем в два огня. Полагаю, на сутки задержим.

– Добро, сержант, убедил. Если что, можешь ссылаться на меня. У тебя транспорт есть?

– Есть грузовой Опель, но с пустыми баками.

– Жаль. Боюсь, полковника до Слонима не донесём.

– Разрешите обратиться, товарищ батальонный комиссар. Красноармеец Смирнов, – вставил свои пять копеек Семён Иваныч.

– Что у вас?

– Здесь неподалёку, километрах в полутора в лесничестве находится склад длительного хранения, стратегический что ли. Я думаю здесь скоро бои начнутся, а там может что нужное есть, может быть и топливо. Не дай бог немцам достанется.

– Вы что, верующий?

– В окопах все верующие, товарищ батальонный комиссар.

– Ладно, речь не о том. Можете провести на склад?

– Конечно. Сам там давеча в карауле стоял.

Я с удивлением пялился на Семёна Иваныча и недовольно крутил головой, вот же старый пердун, не мог раньше сказать. Тут под боком такое богатство, а мы каждый патрон считаем. Семён Иваныч, глядя на меня, развёл руками, мол, что толку, склад то стратегический, нам не по зубам. Пока разговаривали, вокруг нас на шоссе собралась приличная толпа отступающих красноармейцев. Я не мог упустить такой возможности.

– Товарищ батальонный комиссар, разрешите разместить пришедших бойцов на рубеже обороны.

– Действуй, сержант.

Почти безоружные вновь пришедшие бойцы получили у Сашки трофейные карабины и автоматы и принялись окапываться, зенитчики ушли к Пилипенко, а мы с Семёном Иванычем, комиссаром и шестью красноармейцами отправились искать злополучный склад.

Пройдя по шоссе с версту, мы свернули на наезженную просеку и углубились в лес. Примерно метров через сто нам преградил путь полосатый шлагбаум без часового, откинув перекладину, прошли дальше и вскоре упёрлись в ворота из колючей проволоки, за которыми на площадке размером в несколько гектаров квадратом стояли четыре длинных приземистых сооружения.

– Стой, кто идёт?

– Батальонный комиссар Курбацкий с охраной.

– Назад. Стрелять буду, – из-за укрытия вышел часовой с нацеленной на нас винтовкой.

– Боец, ты знаешь, что началась война и нужны боеприпасы.

– Не-ет. Не положено. Зовите начкара.

– Никого не будет. Немцы в десяти километрах отсюда. Всё настолько серьёзно, что я имею право тебя застрелить. Ты меня понял?

– Так точно, товарищ батальонный комиссар. Но какую-то бумагу всё равно нужно…, – караульный задумался, смущённо поскрёб щёку и скривил лицо, – а я-то в толк не возьму, почему уже два дня смены нет.

За колючей проволокой нас ждал настоящий подарок судьбы. Уж не говорю о содержимом складов, а во внутреннем дворе находились по нынешним временам сокровища Алибабы: две новые полуторки, ряды бочек с бензином, соляркой и машинным маслом. Накрытые брезентом орудия: четыре пушки Ф-22 калибра 76 мм. Четыре буксируемые зенитки-автомата 37 мм на двухосных шасси. Рядом с ними в несколько рядов громоздились сотни ящиков со снарядами. От волшебного изобилия меня чуть не задушила жадная жаба.

Пока бойцы бегали из угла в угол, вскрывали склады, выясняя и разведывая, я занимался машинами. Семён Иваныч помог залить бензин и воду, долить масло, и завести эти таратайки с ручки. Потом бойцы начали загружать в кузов ящики с зенитными снарядами, поскольку решили, что зенитки сейчас важнее. Загрузили бочку бензина, ящики с винтовочными патронами и гранатами. У меня буквально разбегались глаза, но, рассудив здраво, остатки места в кузовах машин я решил заполнить мешками с сухарями и ящиками с консервами, ведь голодные бойцы много не навоюют. Наконец сверх всякой нормы закинули несколько стопок новых касок, поскольку половина бойцов их не имела.

Как выяснилось позже, каски не пригодились, не любили бойцы их носить, и добрая половина касок потом была использована вместо ночных горшков и выброшена за бруствер, да, не порожняком, а полными дерьма. Самое потешное, что нередко незадачливые засранцы после близкого взрыва получали эти ёмкости со всем содержимым назад.

Остающиеся на складе красноармейцы прицепили к полуторкам две зенитки, комиссар и Семён Иваныч забрались в кабины, и машины медленно тронулись с места. Страшно боясь за рессоры, я минут за пятнадцать дотащился до позиций.

Вид набитых разным добром машин привёл бойцов в восторг, а зенитчики разве что не обнимались с зенитками. Вскоре одна из полуторок увезла в Слоним полковника, комиссара и двух бойцов. А Опель и оставшаяся полуторка опять отправились на склад. В этот раз мы привезли два крупнокалиберных пулемёта ДШК с боеприпасами, сотню противотанковых мин-сковородок, бронебойные и фугасные снаряды к сорокапяткам и зениткам, новую форменную одежду, бельё и сапоги.

Особенно порадовали сапоги, поскольку уже сил не было смотреть на рваные башмаки бойцов, лохматые пропитанные грязью и кровью после прошлого боя обмотки.

Сашка с опытными стрелками сразу принялся приводить в порядок крупнокалиберные пулемёты. Две пары заряжающих начали набивать и соединять короткие ленты и укладывать их в патронные коробки. Сапёры из последнего пополнения отъехали на полуторке на версту ниже по шоссе и принялись минировать съезды вправо и влево вплоть до «бутылочного горлышка». Я решил, что это хоть немного задержит танки при спуске и помешает им развернуться на открытом поле. С той же машиной отправился дозорный пост, чтобы не прошляпить немецкую разведку.

По местным меркам теперь мы были вооружены до зубов, и в голове проскользнула шальная мыслишка: как знать, может всё и обойдётся. Худо-бедно с неожиданным пополнением и шикарным вооружением можно было бы упереться рогами и попробовать выжить. Но упирайся не упирайся, а война тварь злая и непредсказуемая и всегда всё вывернет по-своему.

Я всё чаще с тревогой поглядывал на трофейные часы. По моим прикидкам до появления немцев оставалось два, максимум три часа, а рубеж ещё требовал немалой доработки. Оба ДШК на треногах поставили слева, чтобы пугнуть пикировщики, продырявить броневики или пресечь обход пехоты. Когда я начал говорить Сашке про заградительный зенитный огонь, он хмыкнул и махнул рукой, мол, учёного учить, только портить. Обе зенитки поставили на обочинах шоссе чуть в глубине обороны с разносом в полста метров, заодно укрепив центр. Кроме того, что они уверенно доставали бомбардировщики на трёх-четырёх километрах, на прямой наводке могли расстрелять и танки в видимом секторе.

Слегка «повёрнутый» на маскировке, я обошёл все окопы, заставил бойцов тщательно скрыть дёрном, ветками и травой все следы земельных работ, вымазать блестящие каски жидкой глиной и обвалять в мелкой зелёной трухе, а заодно показал бойцам, как ставить растяжки из «лимонок». Вернувшись на шоссе, я едва перевёл дух, как неожиданно свалилась новая беда.

Когда со стороны города появился Опель Мироновича, я облегчённо вздохнул и забыл выдохнуть, поскольку разглядел в кузове двух бойцов в васильковых фуражках с красными околышами. Визит гебешников накануне боя не предвещал ничего хорошего, поскольку обычно эта братия предпочитала держаться подальше от передка. Но ещё большее недоумение вызвала едущая впереди чёрная командирская эмка. Я вышел на шоссе согнал назад складки на новой гимнастёрке, поправил пилотку и стал ждать развития событий.

Первым из эмки выбрался коренастый военный с генеральскими петлицами и нарукавными нашивками. Из-под козырька фуражки недобрым прищуром блеснули холодные серые глаза начальника. Над волевым подбородком слегка кривился крупный рот с узкими губами. Услужливая память подсказала, что пожаловал командир 17 мехкорпуса Петров Михаил Петрович.

Но гораздо опаснее комкора выглядел другой персонаж. Следом за генералом из кабины нашего Опеля выбрался старший лейтенант ГБ и в стойке легавой собаки встал за спиной Петрова. За ним нетерпеливо топтались его подручные.

– Кто. Здесь. Командует? – раздельно спросил генерал, от голоса которого можно было замёрзнуть.

– Сержант Батов, – я вскинул руку к пилотке в приветствии, – временно исполняю обязанности командира третьей роты первого батальона 27 мотострелкового полка 27 танковой дивизии.

– Где командиры? – процедил сквозь сжатые зубы комкор. Он стоял, расставив ноги, заложив руки за спину, и, скользя по мне ледяным взглядом с ног до головы и обратно и распространяя слабый коньячный выхлоп.

– Убиты утром при отражении атаки противника.

– Что-то я не вижу, что вы тут что-то отражали, – он окинул окрестности надменным взглядом и грозно сдвинул брови.

– Бой шёл четырьмя километрами ниже по шоссе. Уничтожены лёгкий танк, четыре бронетранспортёра, семь автомобилей и восемьдесят девять солдат противника. Захвачены два миномёта, два автомобиля, противотанковое ружьё и стрелковое оружие. В строю роты осталось тридцать шесть бойцов.