Путешествие само по себе

И вот тут нужно сказать о том самом достатке свободного времени. Дело в том, что использовал я его не только для повышением профессионального уровня, но и… для занятия физикой. Да, да, вы не ослышались, именно физикой. И не просто физикой, а теорией полей. Вы спросите: с какого перепугу практикующий врач вдруг увлёкся весьма далёкой от медицины областью знаний? Скажу честно: это произошло случайно, и всё из-за моей настырной натуры. Всю свою жизнь, столкнувшись с неудобным или неразрешимым вопросом, я всегда пытаюсь докопаться до сути, или, в крайнем случае, найти непротиворечивое логическое объяснение.

Однажды, прочитав в популярном журнале, что фотон – это одновременно и волна, и частица, я возмутился отсутствию здравого смысла в этом утверждении, ещё больше возмутился трусостью физиков, смиренно принявших этот бред за основу. Для себя я сразу напрочь отверг этот постулат, как попахивающий шизофренией, и начал искать объяснение. Чуть голову не сломал, но, не смейтесь, во сне нашёл ответ: фотон – это пара частиц, существующая только в движении, когда одна из них перемещается по прямой, а другая вращается вокруг неё и описывает в движении спираль, а в боковой проекции – синусоиду. Вот вам и волна и частица.

Не вдаваясь в подробности, скажу, что зацепившись за эту гипотезу, я неожиданно для себя смог объяснить многие природные феномены, в том числе и некоторые феномены физиологии живых организмов. Тут и наметился мостик от физики к медицине. В конце концов, для себя я объяснил механизм мгновенного ответа живых клеток на внешние раздражители. В результате обнаружился принцип работы клеточного колебательного контура, или сокращённо ККК. Что это такое? Это приёмник-передатчик живых клеток. Дальше забивать вам голову не стану, и так уже перебор. Одним словом, все мои соображалки превратились в некое подобие теории.

Зачем я вам всё это рассказал? А потому, что именно по этому поводу и позвонил мне приятель, иху его мамбу!

Ровно в полдень я поднялся в офис Валентина Абрамовича Баркина, бывшего моего знакомого. Почему бывшего? А вот сейчас и узнаете.

– Артур, ради бога, прости подлеца, – вечно самодовольная круглая физиономия отражала гремучую смесь эмоций от лёгкого страха до лживой учтивости.

– Короче, – я хотел побыстрее закончить этот неприятный мне сеанс общения, не испытывая никакого желания играть в лживые расшаркивания и никчемную болтовню, положенные по неписанному этикету.

Пока приятель шарил в столе и доставал початую бутылку виски и пару стаканов, я осмотрел рабочий кабинет, который апологеты западных ценностей с трепетным придыханием называют офисом. Это была обычная комната в институтской лаборатории, занимающейся медицинской биологией, вернее биофизикой. А Валентин там числился научным сотрудником.

– Давай, Артур, по стопарику дёрнем, как раньше в студенческой общаге, – слащавый тон собеседника заставил насторожиться, поскольку в прежние времена мы не шибко тесно общались, в моих друзьях и собутыльниках он не числился, да и на его работе я бывал всего раза три исключительно по делу.

– За рулём, – отрицательно махнул я рукой и выжидательно посмотрел на него. А он повертел стакан с желтоватой жижей и отставил в сторону.

– Тут вот какое дело…, – он замолчал, потёр пальцами лоб и продолжил, – я тут отправил материалы на соискание госпремии…

– Поздравляю, а я тут при чём? – уставился я на него не понимая причин этого разговора.

– Ты давеча бумаги приносил для экспертной оценки…

Действительно, с полгода назад я с ним созвонился и принёс свои соображения в лабораторию для проверки теорией и практикой. Из мутного тумана непонимания начала проявляться догадка, а Валентин продолжил:

– …Тема отправленной на соискание работы: клеточные колебательные контуры, как основа функционирования живых организмов.

– Что?!! – Превратившаяся в факт догадка обрушилась на меня потрясением. Этот пи… нехороший человек, походя, незатейливо сграбастал приглянувшийся ему материал, нагло и откровенно меня обокрал, и теперь, как культурный и вежливый человек, мне об этом сообщил. От ярости я чуть не потерял самообладание и зашарил глазами по столу в поисках чего-нибудь потяжелее, чтобы метнуть в этого ворюгу. Скажу прямо, по жизни я человек азартный и не амбициозный, поэтому мои идеи и открытия не имели ни малейшего отношения к шкурному меркантильному интересу. Во всяком случае, пока. Думать не думал о какой-то славе, или широкой известности в узких кругах, но у меня были и оставались планы по дальнейшему развития этой темы и её практического применения!

– Артур, прошу, не горячись. Я всё объясню. Ну, хочешь, сделаю тебя соавтором? А давай я тебе заплачу. Скажи сколько ты хочешь? – тараторил он, одновременно нажимая кнопку вызова охраны, и смахивая со стола стаканы и пузырь с виски.

– Сука ты, Валя, Иуда поганый. Да, пошёл ты, – от бессилия и невозможности что-то исправить я крепко выругался и вышел, шарахнув дверью.

Домой я притащился только вечером, бездумно намотав по улицам Москвы сотню километров и настоявшись на смотровой площадке Воробьёвых гор. На кухне открыл холодильник, взял бутылку водки, прочитал этикетку, поморщился и поставил обратно. Не вариант. Не хочу.

К ночи вернулась способность соображать, и я начал размышлять. Меня обокрали, но имеет ли смысл терзаться, обвинять и кому-то что-то доказывать? Нет, не имеет. Фарш обратно не прокрутишь. Этот пи… нехороший человек быстро сообразил, что имеет дело с непуганым лохом ушастым, у которого можно легко и безнаказанно из-под носа стянуть лакомый кусок. Но он вряд ли осознал и осознает глубинный смысл моих открытий. Он спёр и обыграл известные данные, основу, принцип, а я пойду дальше. Идей пруд пруди, и теперь я начну отливать их в металле. К моему удивлению, накатившее эмоциональное опустошение ночью обернулось просветлением мозгов, и к утру я точно знал, как применить мои идеи на практике.

Сам я абсолютный ноль в электронике и технике. И, если нужно что-то сломать или испортить, нужно смело звать меня, сломаю и испорчу из самых лучших побуждений. Слава богу, на этот счёт у меня имелась шикарная палочка-выручалочка, и на другой день я созвонился со своим школьным другом и уникальным мастером-электронщиком и вообще мастером на все руки Сергеем и договорился о встрече. Сначала он долго не мог понять, что я от него хочу, потом прочитал мои записи, выслушал, врубился, а определённая сумма быстро включила у него творческий резерв. Собственно говоря, с меня денег за работу он бы нипочём не взял, но что-то посчитав и прикинув на бумаге он сказал, что потребуются несколько дорогостоящих элементов, и потому, спасаясь от угрызений совести, я с лёгким сердцем выложил нужную сумму. Он недовольно поморщился, ещё что-то посчитал и обещал выполнить заказ дней через десять.

Следующее дежурство выпало на воскресенье. Погода наладилась, значительно потеплело, пробилось солнышко. Уставшая весна собиралась уступить место лету. Во дворе неотложки, издали я увидел фигуру нашего дворника. Почему-то старик всегда привлекал моё внимание, толи невероятно густой и кудрявой шевелюрой и такой же бородой, толи глубокими и внимательными глазами. Когда бы я здесь ни появлялся, от темна до темна он находился либо во дворе, либо в палисаде, что-то делал, убирал, благоустраивал. Обычно, не имея повода для разговора, я вежливо здоровался и спешил мимо, а на этот раз меня будто кто-то под руку толкнул, и я направился прямиком к старику. Он стоял посреди двора, опираясь на метлу, и спокойно глядел на меня, явно поджидая.

– Доброе утро.

– Здравствуйте, Артур Романович, – ответил дед и слегка улыбнулся.

– Вы меня знаете?

– Наслышан.

– Простите, но мне неудобно общаться, не зная, к кому обращаюсь.

– Симеон Ионович Вифсаидов, честь имею, – представился старик, выпрямился, по-белогвардейски кивнул головой и вопросительно стрельнул глазами, мол «чем могу?».

– Симеон Ионович, вот уж который день голову ломаю, почему вы трудитесь и днём и ночью и в любую погоду?

– Работа такая. Должен же кто-то порядок на земле наводить. Вот и стараюсь, а то начальство расстроится, – дед вздохнул и снова опёрся о ручку метлы.

– Судя по имени, вы не здешний.

– Да, не россиянин. Вас это смущает? – ухмыльнулся старик.

– Нисколько. Я о другом: может быть вам жить негде? Или трудности какие? Или помочь чем-то нужно?

– Благодарю, всё нормально. Просто я по-стариковски страдаю бессонницей и желанием что-то делать. А сделать хочется побольше. Я, как у вас говорят, типичный трудоголик. Что касается дома, то устроен я неплохо. А за заботу, спасибо.

– Простите, Симеон Ионович, сейчас тороплюсь дежурство принимать, а вы заходите через часок. Чайку попьём. Отдохнёте. Успеете ещё метлой намахаться.

– Благодарю, мой юный друг, непременно зайду. Давненько я не бывал в этом доме.

– Как же так? Вы же здесь днюете и ночуете, и не заходите.

– Никто не приглашает. Последний раз бывал в этой богадельне лет восемьдесят тому назад. Да… восемьдесят два. – Он покачал головой и хмыкнул.

Как и в любое иное солнечное и теплое майское воскресенье дети предпочитают не болеть, и потому телефон скромно молчал. Я переоделся, поговорил с уходящим врачом, принял и проверил укладку, потрепался с диспетчером и водителем, поставил чайник и задумался. Всё-таки непонятный этот дед Симеон Ионович. На вид ему от силы шестидесят, а говорит, будто бывал здесь так давно, что и представить трудно. Странно.

– Можно войти? – спросил из-за дверей знакомый голос.

– Входите, Симеон Ионович.

Старик зашёл, осмотрелся и положил на стол три тульских пряника. Я улыбнулся и позвал диспетчера и водителя. Мы расселись и начали прихлёбывать ароматный чаёк. Слово за слово разговор зашёл об истории этого здания. Симеон Ионович отложил чашку и начал рассказ:

– На этом месте в незапамятные времена стояло капище сначала угорских, а потом и славянских богов. Потом поблизости появился скит отшельника, а в христианские времена люди поставили тут часовню и потом деревянную церковь во имя Троицы. Однако время и жестокость завоевателей не щадили её. Да, что говорить, людей в те времена губили во множестве, не то что строения. Церковь грабили и разрушали, она не раз горела, но московские люди её неизменно восстанавливали на одном и том же месте. Последний раз она сгорела в пожаре 1812 года. После нашествия французов город отстроили заново, а этот участок земли приобрёл известный архитектор Осип Бовэ и на месте пожарища построил большой дом, который в 1853 году его наследники продали княгине Черкасской, вдове героя войны. С благословения патриарха Филарета княгиня устроила тут приют для пожилых неимущих вдов. После её кончины богадельню опекал купец Спиридонов, открывший здесь ремесленную школу для девочек. А его вдова пристроила к дому церковь Троицы Животворящей. В 1893 году дом основательно перестроили, расширили и открыли в нём приют для неизлечимых больных. В 1917 году Троицкую церковь разорили большевики, священника расстреляли, и по слухам, перебили всех немощных и всех обитателей. Пять лет дом и церковь пустовали и только в 1922 в заброшенной богадельне открыли дом матери и ребёнка имени Крупской, а в 1929 году организовали амбулаторию имени Лесгафта. Нынешняя детская поликлиника и неотложка существуют здесь с 1950 года. Вот такая история этого, смею вас уверить, непростого места. Очень непростого.

– Симеон Ионович, а откуда вы всё это знаете? – подал голос водитель Пал Палыч.

– Да знаю уж. И много ещё чего. Благодарствую за чаёк и приют.

– Заходите ещё, не стесняйтесь, – мне почему-то очень захотелось уточнить, что значила его предпоследняя фраза.

Дежурство закончилось штатно. Правда, утром меня позабавил водитель Пал Палыч. Собираюсь домой и поневоле слушаю его разговор с женой по городскому телефону:

– Доброе утро, любимая… Как спала, счастье моё?.. Конечно… Непременно… Ах, ты моя ненаглядная… Да, кстати, там у меня на полочке кое-что припасено. Приеду, отведаем… Что?! Как это выжрали?!! Ахты, дрянь поганая! Убью, зараза облезлая!!

Я чуть со стула не упал от хохота. Во дворе я издалека махнул рукой старику-дворнику, прощаясь до следующего раза.

Как и обещал, Сергей исполнил заказ, но смотрел на меня как-то странно и подозрительно.