Рота

– Как-то так… – он снял очки, на секунду прикрыл глаза, потёр двумя пальцами и, прищурившись, внимательно посмотрел на меня и подытожил. – Вот это верни в корзинку. Вот эти соображалки надо додумать, что-то в них есть, но очень сыро. А это, – профессор аккуратно подравнял три листа, – весьма и весьма интересно и… важно.

Я уставился на смятые листы и удивлённо взглянул на Сергея Ивановича, не понимая, что это я успел нарыть, и что он смог обнаружить в набросках и поспешных расчётах. А он задумчиво молчал, отвернувшись к окну и выбивая пальцами дробь. Пауза явно затянулась, и я с трудом пытался сохранить невозмутимость. И, когда я уже открыл рот, чтобы уточнить, что же всё-таки профессор имел в виду, он повернулся и начал издалека:

– Небось удивляешься, что такого этакого старик отыскал в твоих каракулях? А скажи, амиго, ведь всё время голову ломаешь над этим, – он постучал пальцем по листам, – и надоело всё, и по кругу ходишь, и давно бы бросил всё, да что-то мешает? А?

– Примерно так, – кивнул я.

– Умные бездельники обычно называют такое состояние творческим кризисом. Нет, нет, не пугайся, к дебилизму и слабоумию он не имеет никакого отношения. Я в таких случаях откладываю работу в сторону на некоторое время. Понимаешь, если возбуждённый озарением мозг выплеснул множество гипотез и идей, то он не в состоянии сразу осмыслить и упорядочить этот клубок импровизаций. Дай ему время, и он всё разложит по полочкам. Теперь, по существу. В целом ситуация весьма прелюбопытнейшая. Конечно, ты изрядно напустил мутного тумана, но, тем не менее, здесь у тебя почти законченный проект прибора, претендующего на открытие. – Его глаза полыхнули азартом, и он начал объяснять на пальцах. – Смотри. Ты пытаешься согласовать взаимодействие постоянного и переменного магнитных полей в активной среде и придать силовому импульсу направленность. Это главная идея. А теперь маленькая подсказка. На что похоже твоё устройство? Правильно, на квантовый генератор. В чём отличие? Правильно, у тебя не предусмотрено рабочее тело. Теперь скажи, что ты пытался найти, когда увидел движение немагнитного объекта? Аномалию гравитации. И если квантовый генератор выдаёт поток когерентного электромагнитного излучения, то это твоё устройство должно генерировать что? Правильно, поток когерентного гравитационного излучения. Чуешь, куда ситуёвина выворачивает?

Я-то почуял, но все слова застряли в горле. И я, молча, кивнул. Профессор откинулся на спинку стула, опять побарабанил пальцами по столу, пожевал губами и ненадолго задумался.

– Так вот, – продолжил он, – если прибор должен генерировать поле-антагонист, то и вся топология устройства должна быть антагонистичной, причём во всех позициях. Там, где в квантовом генераторе прямой вектор, тут должен быть криволинейный, там, где прозрачно, должно быть наоборот, где плюс должен быть минус. Полная и абсолютная противоположность. И самое главное, ищи резонанс. Резонанс всегда является смыслом любого процесса. Теперь иди и твори. По большому счёту всё, что ты будешь делать, недопустимо, но как показывает мой опыт – необходимо. Где ключ от лаборатории знаешь. Только смотри, не спали там всё к едрене фене.

С трудом скрывая неподдельное восхищение стилем профессора, и напрочь ошалев от сказанного, я поспешно схватил мятые листы с набросками и бросился к двери, когда Сергей Иванович окликнул:

– И вот что, гардемарин, – я оглянулся, – в качестве рабочего тела попробуй взять растворы с разными катионами, или многослойный пакет кварца на инертном металле. И ещё, – его глаза смеялись, а на спокойном лице появилась мягкая улыбка, – пока не планируй никакие покупки на Нобелевскую премию. Ступай.

Мной овладел азарт. Раздувшись от собственной крутизны, я ломанулся в лабораторию и с перерывами на ночь проторчал там почти неделю, к исходу которой собрал прототип генератора. Воспоминание о той несуразной конструкции вызвало грустную улыбку и печаль о восторженном времени неожиданных радостей и открытий. Но, так или иначе, соленоид с третичной структурой вокруг тороида с раствором солей разных металлов, с акустическим диффузором с ниобиевыми магнитами и с двояковогнутой собирающей линзой из алюминия впервые дали устойчивый поток гравитонов.

Как ни странно, Сергей Иванович не обрадовался моим успехам и не разделил восторга первооткрывателя. Глядя на его нахмуренное лицо, моя радость быстро слиняла, и я прямо спросил, что не так? Он долго ходил взад-вперёд, засунув руки в карманы брюк, потом остановился, поднял на меня грустные глаза и, подбирая слова, тихо проговорил:

– Сказать по правде, я надеялся, что у тебя ничего не получится. Я очень надеялся. Ты спросишь почему? Видишь ли, Павел, то, что ты открыл – это опасная штука. Но на беду у тебя этакая настырность образовалась. Тебе хочется всего и сразу, а может выйти ничего и постепенно. В азартном запале ты думал только о воплощении своего замысла, а я увидел в нём инструмент корыстного манипулирования. Возможно глобального. Как говорится, был бы столб, а ворона всегда сядет. Наверняка ты полагаешь, что делаешь добро, но в итоге для человечества это может обернуться немалым злом. – На его лице появилась задумчивость и тревога, и я начал вслушиваться не только в его слова, но и в интонации. – Я желаю тебе только добра. Послушай, и сделай, как скажу. Уничтожь черновики, спрячь подальше протоколы опытов, прибор разбери и прикуси язык. Я знаю, ещё наступят времена, когда ты сможешь объявить об открытии, но не сейчас. Оглянись. На дворе девяностый год. Сам видишь, что в стране творится. Порядка нет, власть брошена, повсюду развал. Твой генератор может попасть в злые руки и натворить кучу бед. А что ты можешь противопоставить грубой силе, когда у тебя ещё лапша на ушах не обсохла? Ты понял меня? Вот и ладно. А сейчас я хочу попрощаться. Уезжаю на Камчатку. Но помни, я за тобой буду приглядывать. Прощай.

Он чуть задумался, а потом приобнял меня за плечи. Крепко пожав руки, мы расстались. Я сделал всё, как велел профессор, и это не стало для меня трагедией. Закрутили институтские дела, диплом, а потом и срочная служба в армии.

О том периоде моей жизни можно было бы и скромно умолчать, подумаешь, нудные серые будни молодого сапога. Но как показали последующие события именно эти два года службы дали мне реальный шанс пройти дальше по кромке бритвы Оккама. Именно тогда я сделал первые шаги по извилистому и причудливому пути.

За два года жизни в танковом полку в Амурской области произошло немало самых разных событий и приключений, но, не смотря ни на что, я вспоминаю то время с особым чувством благодарности судьбе. Они дали возможность сопливому летёхе заматереть в суровых природных условиях, познать самого себя и получить бесценный опыт жизни в мужских коллективах.

Потешно вспоминать, как я с рюкзаком и спортивной сумкой припёрся на полковой КПП, пытаясь пробиться к начальству. Разобравшись, кто я и откуда, оно, хмурясь и тихо матерясь, долго решало, куда пристроить свалившееся им на голову чудо в перьях. В конце концов, меня засунули во второй танковый батальон. Когда облачённый в не обмятую, пахнущую фабричным текстилем форму я впервые появился в казарме, чтобы представиться командиру, на меня с чувством глубокого сожаления смотрели все без исключения военные, даже новобранцы из горного Алтая. Да, и меня самого ощущение своей чужеродности загоняло с лёгкую тоску.

Прочитав сопроводиловку и бумаги, комбат майор Рудин громко фыркнул, проворчал известное слово, рифмующееся с «холодец», с треском поскрёб щетинистый подбородок, забычковал сигарету и определил меня в первую роту взводным.

В своё время я наслушался разных баек и принял к сведению напутствия бывалых ветеранов, поэтому примерно знал, что меня ждёт. Во всяком случае, я считал, что и физически, и морально был готов к армейской экзотике.

Более того, роль неумехи-шпака меня сперва даже забавляла. Никаких комплексов. Ведь на самом деле я имел весьма неплохую предварительную подготовку. Ещё на военной кафедре я облазил и ощупал все наличествующие танки и тренажёры, и на тренингах и семинарах мух не ловил. Не знаю почему, но нравились мне эти грозные стальные мастодонты, я чувствовал их, слышал и понимал. В целом я знал себе цену, но традиции, есть традиции, и по негласному закону мне в батальоне предстояла «прописка». На первый взгляд тупая и оскорбительная традиция, но глубинный смысл в таком отношении к новичку имелся. Ну, и что, что ты лейтенант, здесь мир стали, пороха и повседневной опасной и грязной работы, а потому воины должны точно знать, кто ты на самом деле, и чего от тебя ждать. Так или иначе, пора было начинать тащить службу.

Ротный капитан Вихров сначала неприязненно косился, кривил губы и тихо ворчал. Потом смирился. Поговорили за жизнь. Хитрый мужик, тёртый, но и я не промах. Не стал ему говорить о своих знаниях, увлечениях и возможностях, чтобы сразу не огрести ворох бессмысленных и никчемных общественных нагрузок. Короче, закосил под исполнительного, но бестолкового шпака, с которого и взять то нечего. И впрямь, на кой болт была нужна мне вся эта околослужебная бодяга, куда интереснее повозиться с танками.

В холостяцкой общаге я устроился вполне комфортно в одной комнате с молодым прапором. Истинно спартанская простота: койка, платяной шкаф, тумбочка, стол со стулом – стандартный инвентарный комплект служивого холостяка. Молчаливый прапор проявил разумное уважение и не напрягал, да и виделись мы редко. Сразу разузнав в общаге что почём, в целом я неплохо устроился. А, когда обнаружил, что при клубе пустует спортзал, я и вовсе почувствовал себя почти счастливым. Закорешиться с начальником клуба не составило труда, и уже через неделю я вовсю топтался на матах и тянул связки на шведской стенке.

Вполне понятно и оправданно начальство сперва опасалось допускать меня до взвода, приглядывалось. Приглядывался и я, тем более, что армейская жизнь оказалась сложной и во многом непонятной системой отношений, традиций, ритуалов, терминов, обязательных к применению. Согласно народной мудрости, коли назвался клизмой, полезай в задницу, вот и я старался соответствовать этой поговорке, погонам и должности. Не придумав ничего лучшего, первые дни я хвостом ходил за ротным, задавая кучу вопросов. Через месяц мне уже казалось, что я стал матёрым воякой, на самом деле на фоне размеренной и устоявшейся жизни танкового батальона я выглядел большой белой вороной.

Очередным хмурым утром, встретив Вихрова у казармы, я, как обычно, поплёлся за ним в канцелярию. Зашли в расположение первой и второй рот. Дневальный на тумбочке слегка встрепенулся, задумался и неуверенно проговорил:

– Э-э… Дежурный по роте на выход.

Вихров будто споткнулся и аж зашёлся от возмущения:

– Воин, ты чё охренел? Почему «Смирно!» не орёшь?

– Э-э, не понял.

– Я… кто?

– Командир первой роты.

– А, ты кто?

– Дневальный 2 роты.

– Здесь расположение каких рот?

– Первой и второй.

– Значит, должен орать «Смирно!», как непосредственному начальнику. Понял, болван.

– Вон оно ка-ак… А наш ротный в курсе?

– Конечно.

– Ну, не знаю… Мне никто не говорил, что вы главнее его.

– Боец, тебя что огорчить до невозможности, сукин ты сын!

– А, вы, тащ капитан, не пугайте, я и так в наряде. А дальше Амурской области только Чукотка, авось туда не сошлёте. Вы сперва меж собой договоритесь, кто над кем начальник, а мне всё равно, что орать.

Ротный буквально взбеленился, скрипнул зубами и потряс кулаком, сдерживаясь от затрещины, поскольку ротный-два капитан Паничевский терпеть не мог, когда трогают его подчинённых. Он предпочитал лупить их в каптёрке сам, регулярно, вдумчиво и со знанием дела.

– Нет, ну, ты видел идиота! И таким технику доверили. Тьфу, млять, – ротный, тихо матерясь, зашагал в сторону канцелярии.

– Товарищ капитан, а…, – я не успел закончить, Вихров резко повернулся:

– Слыш, лейтенант, а не пошёл бы ты… уставы учить. План боевой подготовки почитай. Ступай во взвод, делом займись.

Пожав плечами, я отправился заниматься делом, не очень представляя, что это такое и с какого боку к нему подступиться. На моё счастье в тот день батальоне случился ПХД. Парко-хозяйственный день. Короче, военные вылизывали и обслуживали технику. Вот эта работа как раз была по мне. Напялив в каптёрке комбез, я потопал в парк.

Однако едва добравшись до места, я лишний раз убедился, что этот день явно не задался. Только я шагнул в полумрак танкового бокса, как раздался сильный хлопок с короткой вспышкой. Нет ничего поганее, чем пожар в забитом боевыми машинами танковом боксе. От масштаба воображаемой картины происшествия у меня по спине пробежали мурашки. Я с разбега запрыгнул на броню и за ноги вытянул солдата из открытого слегка дымящегося моторного отсека. Тот втянул голову в плечи и ошалело моргал вытаращенными глазами на опалённой физиономии.

– Глаза целы? Видишь меня?

– Ага, вижу.

– Что ж ты, дурында, бензином мотор моешь. Разве можно.

– Да, я только протирал. Сухими тряпками дочиста не ототрёшь. Масло да грязь.

– Эт-то что тут происходит! – В бокс ворвался толстый лысый красномордый капитан. – А, ну-ка быстро все ко мне, мать-перемать. Лейтенант, новенький что ли? Ты что тут вытворяешь, мать-перемать!