Отряд

– Вот оно как… Извини, не знал. Я, конечно, польщён вниманием к моей скромной персоне, но всё-таки, чем вызван такой интерес?

– Всё нормально, проехали. Давай перейдём к делу. Хочешь ли ты, Павел, ещё раз пережить перенос сознания?

– Не понял… – я насторожился, заподозрив собеседника в злодейских замыслах. Насчёт его истинных замыслов я так и непонял, но дальше он изложил информацию довольно угрожающего содержания:

– Это тело серьёзно повреждено, и в лучшем случае ему суждено прозябать короткий остаток жизни. Повреждены плечевой сустав, лёгкие, правая почка, а главное – позвоночник. Значительная потеря крови вызвала гипоксическую кому. Я могу реставрировать это тело, но и ты должен кое-что для этого сделать. Не скрою, мы заинтересованы в очередной коррекции реальности. Ты спросишь: почему мы всё время вмешиваемся и что-то корректируем вместо того, чтобы оставить человечество в покое? А потому, что слишком много времени и усилий вложено в развитие вашей планеты, и нам не желательно признать их бессмысленными. Сейчас возникла очередная точка исторической бифуркации, тоесть точка раздвоения исторического потока. Более того, он уже фактически повернул в тупик. А теперь слушай внимательно и думай. На Земле началась глобальная гибридная война, которая в самое ближайшее время превратится в горячую. Если не провести коррекцию, то через 54 дня начнётся полномасштабный конфликт между Украиной и Россией. Ещё через 7 дней в войну вступит Грузия, которая при военной поддержке США атакует Южную Осетию, и Абхазию. Через три дня после этого в Армению с двух сторон вторгнутся войска Азербайджана и Турции, которая также начнёт захват земель курдов в Сирии и Ираке. За курдов и сирийцев вступится Иран и введёт дивизии в Месопотамию. В ответ Израиль сбросит вакуумные бомбы на Тегеран, Исфаган, Тибриз и Бушер. Ответные мощные иранские ракеты взорвутся не только в Иерусалиме, Хайфе и Тель-Авиве, но и в крупнейших городах Саудовской Аравии. Буквально за одни сутки весь Ближний Восток сцепится во всеобщей смертельной драке. Потом за турок, саудитов и евреев вступится Америка, за армян, иранцев и сирийцев Россия. Вслед за Украиной в конфликт вопреки решению Евросоюза вступят Польша, Румыния и страны Прибалтики. Мощность применяемых боеприпасов будет нарастать не по дням, а по часам. И, наконец, после ряда точечных тактических ядерных ударов, из шахт вырвутся баллистические ракеты. Всё. Финиш. Ровно через 188 дней человеческая цивилизация перестанет существовать. Тебе понятен расклад?

– Более чем, – я от волнения с трудом формулировал мысли.

– И что ты теперь думаешь по поводу коррекции реальности? – Глаза мальчишки строго блеснули.

– Я согласен, но…

–Так не пойдёт. Или «согласен», или «но».

– Согласен.

– Хорошо, а то я уже начал сомневаться в твоих умственных способностях. А, что касается предстоящей миссии, то опыт у тебя есть и очень даже неплохой, голова у тебя варит, с логикой и моралью тоже всё в порядке. Сейчас бифуркационный узел завязался в Донбассе. Оттуда всё началось, и там же может закончиться. Теперь всё зависит от тебя. Спрашиваю ещё раз: согласен? Если нет, будем искать другое сознание, но это потеря времени и снижение вероятности успеха.

– Повторяю, я согласен. И всё-таки меня смущает судьба моего тела. Повреждения слишком велики, смогут ли его вылечить наши врачи? Также меня тревожит угроза моей семье.

– Лечиться, как и учиться, никогда не поздно, только… бесполезно. Я же сказал, что отреставрирую твою оболочку. По большому счёту во многом теперь всё зависит от тебя, вернее от успеха твоей миссии. Сумеешь скорректировать реальность, вернёшься в своё здоровое тело и проживёшь до старости. То же в полной мере относится и к твоим родичам. Не сможешь скорректировать ход событий, им останется жить всего 188 дней.

– Хватит слов, я готов. Куда нынче забросишь меня, исчадие тьмы?

– Попрошу без фамильярности, – мальчишка покосился на свой чёрный костюм, ухмыльнулся и спокойно ответил, – Украина. Донецк. Аэропорт. Разгар боя. 26 мая 2014 года. И запомни в твоём распоряжении всего сто дней. Конечно, это больше, чем прошлый раз в сорок первом, но и дел тут предстоит переделать немало. Всё, что говорил тебе прошлый раз, в полной мере подойдёт и для нынешнего случая. Не волнуйся, перенос поможет пережить знакомая тебе троица из Запределья. Удачи, Павел.

Палата начала медленно кружиться, ускоряясь, пока не превратилась в подобие туннеля с ярким пятном в конце. Непонятная сила вынесла меня в пространство света, где на фоне яркого сияния едва различались три знакомые фигуры.

– Привет, воин, – пророкотала средняя высокая фигура, – что-то ты к нам зачастил.

– Я что опять в раю?

– Хм-м, интересно ты обозвал подпространственный континуум. Если хочешь, можешь называть его и так. Смотря что ты под этим понимаешь?

– Что тут понимать, рай – желанное место покоя, где нет понедельников, начальников и будильников. Место, откуда меня очередной раз пинком под зад отправят туда, где куча бед, забот и проблем, и, где и опять всё кончится моей смертью.

– Опять наверху что-то замутили, – проворчал правый, – не могут они спокойно быть.

– Какой там, спокойно, – встревожено проговорил левый, – у них в секторе Солнца опять всё на волоске повисло. Того и гляди, все труды прахом пойдут.

– Всегда всё идёт прахом… в конечном итоге, – сварливо проскрипел правый.

– Однако интересная и энергичная цивилизация там развивается, – продолжил левый.

– Вот именно, энергичная. Слишком, – хмыкнул правый, – потому сама себя и спалит.

– Жалко их, помочь бы надо, – вздохнул левый.

– Ещё чего. Пусть сами спасаются.

Ворчливый диалог перебил густой бас главного:

– Посему, воин, тебе опять предстоит дальний путь… без пинка под зад, – хохотнул он. – Надеюсь, не забыл, как это бывает?

– Пожалуй, забудешь такое. Я готов. Не подведу.

– Да, нам-то что. Подведу, не подведу, – проворчал правый, – а, впрочем, удачи тебе.

– Добрый путь, воин, – весело проговорил левый.

– И всегда оставайся самим собой. Иди. Путь открыт, – прогудел удаляющийся голос главного.

Меня крутануло, как на центрифуге. Потом пространство начало вытряхивать из меня душу, вращаясь во всех плоскостях. Имел бы тело, точно облевался бы по самые уши. Длилась эта карусель недолго и закончилась страшным грохотом.

ГЛАВА 2.

Сознание вернулось от боли. Я обнаружил себя привалившимся спиной к бетонному столбу. Вокруг клубилась цементная пыль вперемешку с тротиловой гарью и дымом. Левая рука онемела и отяжелела, будто налитая свинцом. С трудом повернув наполненную тягучим гулом голову, я разглядел разлохмаченные дырки на рукаве камуфляжа, который быстро темнел, а с белой от цементной пыли руки тонкой струйкой на пол стекала кровь. На левой ноге тоже расплывалось тёмное мокрое пятно. Справа сзади мощно шарахнуло ещё пару раз. Судя по грохоту и волне – авиабомбы.

Помогая зубами, я перетянул руку и ногу резиновыми жгутами, пару которых по давней привычке всегда накручивал на приклад автомата. Соображалка работала плохо, но навскидку определила, что кости целы, а дырки от ран сквозные. Шарахнуло рядом, значит, сто пудов имею и контузию, но лёгкую, поскольку я в сознании, рвота не выворачивает внутренности, не оглох и не ослеп. Вместе с тем по опыту знаю, что осколочное ранение коварнее, травматичнее и болезненнее пулевого, и даже с виду маленькое повреждение может принести кучу проблем. В голове невольно прокручивалось всё, что я знал о боевых травмах. Сейчас накатила эректильная стадия, то бишь короткий период избыточного возбуждения, и надо поспешить с самопомощью, пока не вернулась боль и следующая торпидная стадия глубокого торможения.

Я стиснул зубы и огляделся. Вокруг царила жуткая разруха. Надо мной на нескольких арматуринах висела бетонная балка, с которой свисали лохмотья стеклоизола с крыши. В пяти метрах в чёрных лужах лежали два неживых бойца, густо засыпанные бетонной крошкой и пылью. Дальше из-под завала доносились глухие стоны и крепкий мат.

Как и следовало ожидать, вскоре навалилась невыносимая слабость и глухая апатия. Яс трудом распрямился, покачнулся и опрокинулся. Борясь с головокружением и едва удерживая сознание, я подполз к столбу, кое-как сел на засыпанном мусором полу, привалился, закрыл глаза, тупо слушая словно доносящиеся через вату глухие редкие взрывы, автоматные очереди и короткий лай крупняка из башни БТРа.

– Бор, эй, Бор, ты жив? – донеслось из гулкой темноты. Я слабо махнул рукой и отрубился.

Сознание возвращалось по капле. Очнулся от боли, когда меня тащили, а потом грузили в машину. Сквозь закрытые веки мелькали багровые световые пятна, и, будто издалека, доносился голос:

– Давай помаленьку. Руку осторожно. Пиши: боец ополчения, позывной Бор, сквозные осколочные ранения плеча и бедра, возможно контузия. Время одиннадцать семнадцать.

И я опять отключился.

В донецком госпитале меня качественно залатали, откапали, накололи лекарствами, более-менее прилично покормили и дали выспаться. Окончательно оклемавшись, я выяснил, что теперь меня зовут Жданов Сергей Борисович 1971 года рождения из российского города Электрогорск, того что в Московской области. Теперь мне предстояло свыкнуться с этим именем. Оказывается, по жизни я крутой мужик, инструктор спецназа с немалым опытом войны. В Донбассе с 14 мая. Образно говоря, приехал разнимать поспоривших родных братьев, один из которых оказался злопамятным жестоким ублюдком, а другой неповоротливым доверчивым увальнем. Мириться они не желали, да, и подраться толком не могли. Пришлось вмешаться на стороне слабого. Но скандал, есть скандал, и, если раньше в спорах рождалась истина, то теперь только травмы, раны, контузии, ненависть и злоба. В моём случае против авиабомбы опыт спецназовца оказался бесполезен. Вероятно, в прошлой реальности от взрыва Жданов погиб, и меня запихнули в освободившееся тело, которое по воле высших сил увернулось от взмаха смертельной косы. С этого момента исторический поток и разошёлся надвое.

На этот раз мне досталось крепкое, мускулистое в меру волосатое тело воина без капли лишнего жира, выше среднего роста с мужественным лицом, пронзительными серыми глазами и веером морщинок вокруг них, что говорило о тщательно скрываемом ироничном характере. При этом суровые складки у рта не оставляли сомнений в его решительности и непреклонности. Высокий лоб с небольшими залысинами и светлые волосы с едва заметными пятнами седины на висках дополняли портрет Бора. На себе это тело носило с десяток старых шрамов от пуль, ножа и осколков. Память подсказывала, что Бор провёл в госпиталях не один месяц и знал, что выздоравливать иной раз приходилось долго и мучительно. Тем более поразительным и для него, и для меня было то, что на этот раз раны заживали с невероятной скоростью, и боль ушла уже на другой день. Прошло всего четверо суток, а я уже чувствовал себя вполне сносно и со слов врачей практически выздоровел. Да, и сам я видел это при перевязке. А на разные раны, уж поверьте, Бор насмотрелся до блевоты.

В ответ на мои просьбы о выписке врачи неизменно делали удивлённые глаза и возмущённо махали руками. Но я-то знал, что делали они это исключительно из любопытства и вредности. И тогда 1 июня я попросту смылся из госпиталя, благо и камуфляж, и оружие всё это время лежали рядом с койкой.

После душной, пропитанной лекарствами и запахом раненых тел атмосферы свежий воздух опьянил и буквально влил в меня силы. Я перемахнул через забор и оказался на городской улице.

Чтобы не возникло путаницы, наше с Бором общее тело буду называть «я», тем более что слияние сознаний почти завершилось.

Раньше Бор, тоесть я пару раз бывал в Донецке, и всегда город радовал чистотой дворов, свежей зеленью ухоженных аллей и цветами скверов, отличными дорогами и какой-то особой радостной аурой. Теперь же меня встретили пустые улицы с редкими машинами, слепыми глазницами выбитых окон, пробоинами в стенах, с закрытыми магазинами и киосками. Над засыпанными битым кирпичом и стеклом дворами висела тревожная тоскливая тишина, в которой гулко раздавались отдельные голоса и иные звуки. В воздухе буквально витал дух беды. Потрясённый свалившейся на него войной, Донецк будто поседел, замер и ушёл в себя. Окрест лежала застроенная безжизненная пустыня.

Кое-где у входов в подвалы с надписью «убежище» суетились женщины и старики. Они варили на кирпичах немудрящую снедь, и при этом непрерывно настороженно оглядывались и прислушивались. Особенно невыносимо было видеть детей, которые испуганно выглядывали из тёмных подвальных проёмов и голодными глазёнками смотрели на чёрные от копоти кастрюльки.

На проспекте у автобусной остановке возле разбитого взрывом киоска лежали три мёртвые женщины. Они валялись на асфальте там, где их настигла смерть от мины, а прохожие спешили проскочить мимо, опасливо и стыдливо отводя глаза от залитого кровью тротуара.