Сторно

За тот час, что мы простояли на обочине бойцы успели несколько раз покурить, оправиться и даже вздремнуть, а водилы вдоволь попинали колёса и налюбовались открытыми моторами.

Я ходил вдоль колонны туда-сюда и безуспешно спорил с одолевающими сторонними мыслями, поскольку нынешнее утро украло мои уверенность и спокойствие. Предстоящая операция имела очевидные и внушительные минусы, и я понимал, что в безнадёжном и опасном рейде придётся надеяться только на нашу броню, внезапность, нахальство и импровизацию. По сути, командование посылало нас на смерть, и я молил бога только об одном, чтобы нам хватило сил телесных и душевных, выстоять и не надорваться.

Сначала я нетерпеливо высматривал каждую приближающуюся со стороны города машину, потом перестал на них реагировать. А, когда я погрузился в размышления, они и подкатили. Они – это знакомая генеральская эмкаи едущие за ней две гружёные выше бортов трёхтонки. Ого! На этот раз начальство явно не поскупилось.

Из эмки выбрались пехотный капитан с объёмистым пакетом и старлей госбезопасности в новенькой полевой форме. Демонстративно делая вид, что не понял зачем припёрся безопасник, я расписался в получении и спросил:

– Товарищ капитан, генерал-майор Петров ничего не просил передать на словах?

– Странную фразу сказал: не железо и пламя, так бумага и чернила. Я ничего не понял.

– Ясно. Спасибо товарищ капитан.

– Всего вам доброго, берегите себя, стальная рота.

– Почему стальная, – насторожился я.

– Так сами же пели про стальной спецназ, вот и выходит – стальная рота.

Я отдал честь и сунул пакет с бумагами подмышку.

– Напрасно не ознакомился с содержимым пакета, старшина.

Я повернулся и наткнулся на холодный гадючий взгляд.

– Времени достаточно, до ночи разберусь. С кем имею честь говорить?

– По старорежимному выражаешься, старшина. Старший лейтенант госбезопасности Сахно Максим Фёдорович, хм… если угодно.

– Стараюсь быть вежливым, но что-то не получается.

– Я назначен в вашу роту представителем органов безопасности и заодно буду исполнять обязанности комиссара.

– Наша рота особого назначения сегодня уходит в глубокий рейд, можно сказать – в самое пекло, и посторонние люди могут помешать выполнению боевой задачи. У нас не место всякому встречному-поперечному.

– Эт-то кто тут посторонний?! Кто тут поперечный?! Я?! – он с трудом совладал с собой и заморгал от удивления.

– Да, вы. Во-первых, согласно уставу, комиссар и начальник особого отдела назначается только с уровня полка и выше. Во-вторых, непонятна ваша роль в нашем подразделении. В-третьих, что вы будете делать в ответственном и опасном рейде? За бойцами приглядывать? Политинформации им читать? Уговаривать быть смелыми? Или пугать расстрелом, чтобы гнать в атаку? Всего этого моим бойцам не требуется. А посему я более не желаю развивать эту тему.

– Т-ты… забываешься, с-старшина… Я тебя привлеку! – его голос сорвался на крик, и к нам подтянулись бойцы, зыркая на гебешника взглядами голодных питбулей.

– Обязательно привлечёте, товарищ старший лейтенант. Вот как только мы немца расколошматим, так и привлечёте, если к тому времени вас самих не привлекут за попытку срыва задания особой важности. И один добрый совет: прекратите тыкать незнакомым людям. Нехорошо это. Неприлично. Я вас не задерживаю.

– Это ты!! Меня!! Не задерживаешь!! – От гнева его глаза остекленели. Он рванул крышку кобуры и тут же обмяк в железной хватке здоровяков Старикова и Махрова. – Этот бунт вам даром не пройдёт! – рычал гебешник, оглядывая всех налитыми кровью глазами, и пересыпая угрозы оборотами богатого разговорного языка.

Я хмуро кивнул ребятам на эмку и повернулся к обеспокоенному капитану. Мы отдали друг другу честь, и через пару минут эмка укатила в город. Ей вслед неугомонный Сашка сделал понятный жест.

Бойцы втиснулись в забитые боеприпасами и имуществом кузова, и машины тронулись в сторону Слонима. Во главе колонны громыхала гусеницами наша тридцатьчетвёрка, а я, сидя в кабине следующего за танком Опеля, под шум моторов принялся просматривать полученные документы и карты.

Пятьдесят километров мы тащились полтора часа и в полдень подъехали к мосту через Щару. За эти дни здесь вырос настоящий укрепрайон с дзотами, блиндажами, капонирами и прочей фортификацией. Дважды нас останавливали пулемётно-пушечные посты, и каждый раз, пропуская, бойцы долго провожали взглядами наши необычно раскрашенные машины и орудия. По всем признакам Красная армия начала выходить из шока первого удара, и эти разительные перемены зажигали в душе огонёк надежды.

Миновав городские окраины, мы, наконец, выбрались на ведущее из Слонима в Ружаны шоссе, но теперь катили в обратном направлении. По меркам военного времени ехали мы недолго, но жара и теснота могли измотать кого угодно. Немного облегчали жизнь подходящие вплотную к дороге деревья, высокие кроны которых скрадывали июньский зной. Через двенадцать вёрст показалась окраина пущи, справа блеснула водная поверхность, и впереди открылось поле нашего прошлого боя. Колонна прижалась к обочине, и я дал команду «к машинам».

Не успел я разогнуть затёкшую спину, как к нам подбежал лейтенант-пехотинец, а среди деревьев справа и слева в нашу сторону шевельнулись стволы сорокапяток.

– Что за часть? – хриплым голосом проорал летёха, стараясь перекричать рычание танкового дизеля.

– Отдельная рота спецназа.

– Куда прёте?! Там немцы!

– Уже никуда не прём, припёрлись. Мы у вас тут задержимся до ночи. Старшина Батов, – представился я, протягивая лейтенанту документы.

– Какой, Батов? Тот самый?

– Товарищ лейтенант, я не знаю, что значит «тот самый», но пять дней назад мы тут немного повоевали.

– Вот это, да! Да, мы тут за вами с дороги еле-еле горелое железо разгребли. А поле до сих пор ржавым хламом завалено. Надо ребят кликнуть. Такие люди здесь! – восторгался летёха, при этом тщательно изучая мои документы.

Я чуть прихватил летёху за руку:

– Товарищ лейтенант, не надо шуметь. У нас особое задание.

– А-а-а. Ясно. Всё понял. Побегу комполу доложу. А вы располагайтесь, как вам удобно. Держите, – вернул он бумаги. – Свои, отбой, – лейтенант махнул рукой в сторону опушки, и стволы отвернулись.

Когда мои орлы выбрались из машин, изо всех ближних окопов и щелей повылезали воины и потихоньку начали подтягиваться к шоссе. Необычный вид нашей формы, техники и пушек вызывал у пехоты неподдельный интерес, «махра»глядела на нас чуть ли не с открытыми ртами. И, судя по репликам и реакции, было понятно, что по местным понятиям одеты мы были откровенно похабно. Вместе с тем мои бойцы, не обращая внимания на окружающих, тоже разглядывали друг друга и машины на фоне леса, только сейчас осознав смысл камуфляжной окраски.

– Кто здесь старший? – Я обернулся. На шоссе стоял высокий ладный майор с пехотными петлицами с пронизывающим взглядом. Я вспомнил, что видел его около генерала, когда мы сдавали позиции.

– Командир отдельной роты спецназа, старшина Батов. Здравия желаю.

– Хм. Старшина, говорите? Командир роты? – Я понимающе кивнул и протянул комполу удостоверение и предписание из штаба корпуса, заверенное корпусной и армейской печатью. Майор вернул документы и представился, – майор Заклевский, командир полка. Прошу в мой блиндаж.

Отдав распоряжения взводным, я отправился вслед за комполом. Шагая по дороге, а затем по овражку, я всматривался в знакомую местность. Теперь две линии окопов были объединены в общую систему обороны с пулемётными гнёздами, блиндажами и дзотами. В глубине, на тыльном склоне высотки появились землянки и небольшой склад. Чуть дальше в лесу дымила кухня. С другой стороны, от шоссе тоже поднимался дымок. Вокруг было непривычно людно. Навскидку только вблизи дороги разместилось не меньше батальона пехоты с усилением. Наверняка по батальону находились слева и справа.

А впереди открылась панорама, представляющая поистине эпическое зрелище. «Бутылочное горлышко» расчистили от битой техники, которая теперь грудами валялась под откосом, частично погрузившись в болотистый грунт. На истерзанном боем поле и пустыре за прудом на полверсты в глубину сплошь громоздились уже заметно порыжевшие от ржавчины повреждённые и горелые танки, остовы грузовиков и коробки броневиков. Сейчас при дневном свете в спокойной обстановке я сбился со счёта, пытаясь определить количество подбитой вражьей брони.

– Что, старшина, любуетесь сломанным железным кулаком Гудериана? Можете не считать, тридцать девять танков и полсотни прочей мелочи.

– Благодарю. В ту ночь так и не удалось ничего толком разглядеть, а, тем более, подсчитать. Видимость никакая, сплошной дым и гарь. А утром мы уже были в дороге. Вот и смотрю сейчас.

– Так лейтенант правду сказал, это ваша работа? Точно. Я вспомнил вас, вы позиции нам передавали. Но тогда видок у вас был: оторви и выбрось.

– Работа не только наша. Два лейтенанта-артиллериста со своими бойцами были с нами. По правде сказать, их четыре пушки и решили исход боя.

– Строгов и Батура? Так они здесь. Теперь у них шесть стволов. Лейтенантов Строгова и Батуру ко мне, – отдал он приказ бойцу.

В пахнущем свежим деревом и смолой блиндаже майора Заклевского веяло приятной прохладой. По фронтовым меркам компол устроился шикарно. Жердяные стены, четыре бревенчатых наката перекрытия, две накрытые плащ-накидками и шинелями лежанки справа и слева. У сколоченного из снарядных ящиков стола с коптилкой из гильзы пристроились те же ящики для сидения. Рядом с завешенным плащ-палаткой входом висел на гвозде автомат ППД. В узком окошке-бойнице в сторону поля смотрел ручной пулемёт. За жердяной перегородкой кто-то орал в телефон, вызывая какую-то «ромашку».