Журфак

– Морозов! Вы готовы? – грянуло у Стаса в ушах.

– Да, – ответил он и сел напротив преподавателя.

– Первый вопрос, пожалуйста, – сказала экзаменатор и глянула на Стаса поверх очков.

Не моргнув глазом, Стас начал рассказывать гомеровскую «Илиаду». Вторым вопросом он решил рассказать «Сатирикон» Петрония. Стас отвечал очень уверенно, чётко, ссылаясь на разные исторические труды, посвященные «Трое» и Гомеру. Он старался, и ответ ему нравился самому. Он уже рассказал сюжетные линии «Илиады», слегка коснулся композиции и только собирался затронуть особенности эпоса, как его перебили:

– Неплохо. Достаточно. Следующий вопрос.

– «Купилась!» – обрадовался Стас, и у него отлегло.

– Что у вас там дальше?

– «Сатирикон» Петрония.

– Пожалуйста.

Стас начал отвечать на второй вопрос. Отвечал он так же хорошо, как и на первый. Но чем больше он говорил, тем больше и больше менялася в лице преподаватель. Стас заметил, что она начала перебирать пачку билетов и, мрачнея, даже не смотрела на него. Ему даже показалось, что она его не слушает.

«Неужели догадалась?» – только хотел подумать Стас, как визгливый голос старушки перебил его:

– Морозов, где ваш билет?

Стас замолчал. Медлить было нельзя. Как утверждал классик: «Промедление смерти подобно». Он это понимал и в ту же секунду, глядя прямо в глаза ненавистной экзаменаторше и правдоподобно смутившись, сказал:

– У вас…

– Морозов. У меня его нет. Вы его забирали к себе – это раз! И как попал Гомер в один билет с Петронием?!

Стаса снова бросило в пот. Он понял, что на этот раз уже всё, больше шансов нет. Но сознаваться тоже нельзя.

«Буду врать до конца. Билет всё равно у меня в кармане, уж обыскивать меня она наверняка не станет», – решил он и, стараясь быть невозмутимым, ответил:

– Билет я с собой не брал. Я его посмотрел и положил к вам на стол…

– На столе у меня его нет, я смотрела.

– У меня тоже нет, – сказал Стас и устремил свой взор в окно.

Из окна была видна верхушка огромной рябины. Её присыпанная снегом ветка упиралась в подоконник, по которому семенила, подпрыгивая на своих лапках, синичка, время от времени забегая на ветку и беззаботно долбя своим клювиком обмороженные грозди красных ягод. Откусив одну ягодку и держа её за хвостик, она вспорхнула. «Вот бы и мне взять и улететь», – подумал Стас, завидуя свободе и непринуждённости синички.

– Так, Морозов, – прервала молчание античница, вероятно на что-то решившись. – Сейчас вы мне дорасскажите Петрония, я, к сожалению, не могу сейчас проверить дубли билетов у меня дома, а завтра утром вы ко мне придёте в деканат с зачёткой, и если Петроний и Гомер действительно в одном билете, что вряд ли, потому что такого билета я не делала, то зачёт я вам поставлю. Кстати, вопрос по «Сатирикону» у меня был один, и его мне сегодня уже отвечали… Ну хорошо, я вас слушаю.

Пыл и бойцовский настрой в Стасе поутихли, и, еле-еле соображая, что он говорит, он начал мучительно и нудно вспоминать «Сатирикон». Истязая себя, он всё-таки рассказал свой второй вопрос и, когда закончил, взглянул на преподавателя.

– Что ж, Морозов, – начала та. – Зачёт вам поставить можно. Но после того, как я проверю дома билеты. Зачётку можете оставить мне. До свидания, – сказала она, собираясь устремить свой взгляд на следующего студента.

– Вы знаете, – нерешительно начал Стас, – мне очень нужно домой. Может, вы сегодня поставите?

– Морозов. Мы с вами договорились. После того, как я проверю ваш билет.

– Но ведь билет – это пустая формальность, – попытался возразить Стас.

– Что значит формальность? – искренне возмутилась старушка. – Одно только то, что вы потеряли билет, вы меня, Морозов, обязали переделать всю пачку и снова эти билеты заверить у декана. И ещё я вам хочу сказать, – делая тон как можно строже и сверля Стаса своим взглядом, продолжала она. – Если в билете будет не Петроний, номер вашего билета я запомнила, девять, то вы будете отчислены. Лучше отдайте билет, если он у вас.

«Всё, проиграл…» – Стас подумал, что, вероятно, вскроется, что в его билете ни Петроний, и даже ни Гомер, и решил отдать этот проклятый билет. Он вытащил из кармана помятый листок и с убийственным видом положил его на стол между собой и преподавателем.

Старушка, ехидно улыбнувшись, развернула билет.

– Так-так, я так и знала! – побледнев от злости, сказала она. У Стаса закружилась голова, всё расплылось и куда-то поехало.

– Идите, Морозов, не задерживайте меня. А я сообщу куда следует, – тише добавила она.

Стас встал, автоматически сказал «до свидания!» и побрёл к двери. Когда он вышел, коридор уже был пуст, страсти утихли, и сдавшие, и несдавшие разошлись по домам. По улице он шёл никого не замечая и не ощущая себя. Выйдя из университета, он забыл надеть перчатки, но руки у него почему-то не мёрзли, и вообще ему уже было наплевать и на себя, и на весь мир. Он зашёл в общагу, по серой лестнице поднялся на свой этаж, вошёл в комнату и, включив свет, увидел, что она была пуста и в небольшом бардаке. На столе его ждала записка. Он подошёл и стал читать. В записке почерком Андрея было написано: «Стас! Мы сдали, сессию закрыли. Надеемся, что ты тоже. Мы решили уехать на дневном рейсе, так что извини. За беспорядок извиняемся тоже, собирались второпях. Желаем тебе весёлых каникул. Будь здоров, старик!»

Стас положил записку обратно на стол, разделся, выключил свет и, упав на кровать, заснул сном студента, учившего всю ночь и завалившего днём экзамен, уснул, чтобы забыться, а ещё лучше, чтобы никогда не проснуться.

***

Бессонная ночь, завал и полное разочарование в жизни заставили его уснуть мгновенно. Ему снилось, как он маленький бежал по полю к матери. Он спотыкался, падал, поднимался и снова бежал, бежал, чтобы крикнуть «Мама!» и, обняв, заплакать в ее объятиях. Он выбивался из сил, а она все не приближалась. Он бежал и бежал, и когда ему уже оставалось сделать последний шаг и протянуть к ней руки… Вдруг все наполнилось треском, все вокруг него затрещало…

Стас открыл глаза. Треск не прекращался. Он повернул голову в ту сторону, откуда раздавался звук. Треск исходил от будильника, который вчера для себя ставили Андрей и Толик. Обе стрелки находились вверху.

– Двенадцать дня, – сам себе сказал Стас. Он попытался вспомнить, что ему снилось только что, но не смог. Он напрягался, силился, но ничего не получалось. Он помнил, что во сне видел что-то неуютное, тревожное, а что, не помнил.

Стас посмотрел на пустые кровати «историков», которые в два яруса стояли напротив, и увидел там в беспорядке разбросанные свои вещи. Его обдало жаром, и что-то кольнуло под сердцем. Он вспомнил все события вчерашнего дня: вспомнил завал, вспомнил скандал и боялся даже представить, что теперь будет. Лежа он попытался решить для себя, как жить дальше и что же ему теперь делать. А делать было нечего, все, что он мог, он сделал вчера.

Стас встал, умылся, нехотя заправил постель и слегка прибрался в комнате. Что ему делать дальше, он не знал, не знал, что делать сейчас, что делать через час, что делать ему вообще. Историки уехали, и ему не у кого даже было спросить совета, все нужно было решать самому. Через некоторое время он почувствовал голод и к великой радости осознал, что появилась хоть какая-то цель – накормить себя.

Еда не доставила удовольствия. Он жевал машинально, все время думая о том, как теперь ему быть: «Ну, надо же!? Так влететь, и не у кого-нибудь, а у антички, – думал Стас, анализируя свое теперешнее положение. – Лучше бы тупо сказал, что не готов и еще бы раз пришел и сдал бы, так ведь нет же, с шашкой на танк… Ой дурак. Ну дурак и дурак», – убивался Стас, понимая, что теперь все это дойдет до деканата, все об этом узнают, но быть может над ним сжалятся и не выгонят из университета, а дадут шанс сдавать еще раз.

Стас прикидывал, что с ним еще могут сделать: «Могут заставить извиняться перед этой старой каргой? Могут, – сам себе ответил Стас. – Могут без разговоров и разбирательств просто выкинуть? Могут. А дальше что? Армия и крест на образовании… и всё из-за чего – из-за какой-то бумажки, из-за того, что чуть-чуть не повезло, из-за того, что я нормальный парень, а не сухарь и не пылеглот-заучка, каким эта старуха хотела бы меня видеть. И почему такие люди живут? Ведь ей осталось-то два шага до смерти, она же тлеет как головёшка и всё равно сама сдохнет и мне жизнь перечеркнёт, вот стерва какая», – злясь на себя и на всех, размышлял Стас.

Делать было нечего, надо было идти в деканат и пожинать плоды вчерашнего дня.

***

Как известно, деканат – это то место, которое нормальный студент старается обходить. У Стаса не было выбора. Так или иначе, ему всё равно бы пришлось туда идти, хотя бы за тем, чтобы взять допуск на пересдачу завала. Стас более-менее хорошо был знаком с замдекана – Носовым. Носов вёл у него старославянский язык, и Стас был одним из его любимых студентов. Стас решил идти прямо к нему. Он подошёл к деканату и не решался зайти. Ему было и стыдно, и неудобно, и страшно. Дверь соседней аудитории с шумом открылась, и, напугавшись, Стас рванул дверь деканата и вошёл. Ему повезло, в деканате, кроме Носова, никого не было.

– Здравствуйте, – сказал он, не поднимая глаз.

Замдекана встал из-за стола и подошёл к нему.

– Стас, вы мне, конечно, друг, но вам придётся написать объяснительную на имя декана о том, что у вас вчера произошло с Ниной Борисовной, – сказал Носов, протягивая руку Стасу. Стас пожал руку преподавателя, и Носов, взяв его за локоть, проводил к столу:

– Вот вам бумага, пишите, – сказал он, возвращаясь за свой стол.

Стас решил не усугублять своего положения и написал, как всё было: написал, что украл билет, написал, что к зачёту был готов, написал, что ему надо было домой и что обязательно извинится перед преподавателем. Он отложил ручку и поднял глаза.